Как народная артистка СССР, лауреат Государственных премий, ветеран Великой Отечественной войны стала бомжем
Юрий ДАНИЛИН
Народная артистка СССР Татьяна Михайловна Карпова даже во сне не могла себе представить, что ожидает её в финале спектакля под названием «жизнь». У неё всё всегда складывалось благополучно. Она была любима зрителями, своей замечательной наставницей Марией Ивановной Бабановой. К ней хорошо относился Николай Павлович Охлопков. Да, с новым главным режиссёром Театра
им. Маяковского Гончаровым отношения не сложились, но Карпова честно пыталась избегать конфликтов, старательно конспектировала все его репетиции, пытаясь понять, чего он хочет. У Гончарова были свои любимицы, и каких-то особых планов для Карповой он не имел. Поэтому она легко согласилась на авантюру, автором которой были актёр Серёжа Петров (тоже не обласканный родным театром) и молодой режиссёр Алексей Литвин. Они где-то раздобыли новую пьесу молодого итальянского драматурга Сантанелли «Королева-мать» и втянули Татьяну Михайловну в конспиративную деятельность. Она особенно не сопротивлялась. Объясняла это так: «Я хулиганка». Но Петров с Литвиным не учли одного важного обстоятельства: театр для Карповой – абсолютно святое понятие: ничего приблизительного, никаких скороговорок, всё по самому большому счёту. Они очень скоро взвыли от невыносимой требовательности партнёрши, но отступать было некуда. А для Татьяны Михайловны сцена родного театра действительно всё. Как-то врачи «скорой» во время очередного гипертонического криза спросили: «Куда везти?» – «В театр, конечно», – вполне серьёзно заявила больная. И мне потом: а куда же ещё? «Вот только выйду на сцену, пусть даже пустую, и все хвори как рукой снимает».
Наконец тайные репетиции закончились. Позвали А.А. Гончарова показать, что получилось. Пришёл. Обругал немногочисленную публику, зачем, дескать, явились. И в таком грозном и раздражённом состоянии стал смотреть спектакль. Как театральный человек, очень скоро сменил гнев на милость – было заметно по выражению лица, что «самодеятельность» трёх столь разных подопечных (а Литвин – его студент по ГИТИСу) его вполне устраивала. Так спектакль «Королева-мать» обрёл легальный статус и объявился в афишах филиала Театра Маяковского на Сретенке.
Образ Реджины пришёлся по душе Татьяне Михайловне. Он подразумевал всю гамму человеческих чувств и позволял актрисе самой выбирать их по настроению. Поэтому Реджина (а я смотрел почти все спектакли) являлась то трагической героиней, то комической, то удачно сочетала и то и другое, в общем, всегда в чём-то новой для зрителя. Импровизация – конёк Карповой, её присутствие на сцене свободно, легко, вдохновенно. Они хорошо сработались втроём ещё в «подпольные» времена, спектакль со временем обретал новые качества, возникали не замечаемые ранее подробности, у них был теперь иной, более важный смысл, появлялись «вкусные» детали. Даже гардероб героев со временем стал как-то богаче.
Самое большое удовольствие – слушать Татьяну Михайловну. Хоть в образе Реджины, хоть без него. Так замечательно родным языком уже, по-моему, на сцене не владеет никто. Старая актёрская школа. Даже когда она переходит на шёпот – его слышно в последнем ряду партера, как в первом. И одежду на сцене так уже никто носить не умеет. Карпова – неповторима. Иногда после спектакля мы затевали шампанское и много говорили о ещё нереализованных замыслах Сантанелли, Литвина и Петрова. Перспективы были самыми обнадёживающими.
Но неожиданно заболевает муж Татьяны Михайловны. Тяжело. Болезнь требует её присутствия дома. О гастролях приходится забыть. Она старается как может облегчить его состояние. Татьяна Михайловна – широкий русский человек, и ничего невозможного для неё не существует. Она вся теперь в заботах о муже. Однажды он просит её отыскать какой-то старый и уже никому не нужный документ. Пыталась отговорить от поисков – ничего не получилось. Его покой – самое главное для неё. Всё перерыла в доме – документа нет. Остались антресоли. Берёт стремянку и поднимается наверх. Одно неосторожное движение – и падает... Не понимая в первые минуты, что случилось непоправимое. Сломана шейка бедра. Везут в Институт травматологии имени Приорова. Отсюда начинаются все её невзгоды.
К сожалению, операции в Приоровском институте и в 31-й больнице обнадёживающего результата не дали. Обещание «через месяц уже будете ходить с палочкой» так и осталось обещанием. У выдающегося российского хирурга Фёдора Григорьевича Углова, фильм о котором я снимал в это время, тот же недуг и в более серьёзном возрасте – перевалил за столетие. Но, видимо, с хирургами повезло, скорее всего, сам воспитал – всё удачно срослось, ходит. У Татьяны Михайловны до сих пор жуткие боли, на вопросы «что происходит», «что надо предпринять, чтобы облегчить невыносимое состояние» ответов нет. Реджина стала уходить в прошлое. Театр остался без одного из лучших своих спектаклей. Как обычно, никто не удосужился позаботиться о съёмках. Свидетелями счастливой работы трёх верных театру людей остались немногочисленные зрители.
Очень скоро все понимают, что ситуация вряд ли изменится. Понимает это и Евгений Александрович, её муж. Он считает себя виновником происшедшего. И однажды в отчаянии берёт ружьё и на её глазах стреляется. Как она смогла пережить эти страшные минуты – одному богу известно. Мне по телефону сказала: «Как он мог так поступить, когда я не могу даже встать».
Не поднимаясь с постели, всё устроила сама: и похороны, и поминки, и оповещение друзей. Но жить стало невозможно: до кухни самостоятельно не добраться, до ванной тоже. Помогал как мог театр, поклонники. Но решить главную проблему – ухаживать за ней постоянно – не удавалось. Я звонил даже в один из московских монастырей, где обитают якобы сёстры милосердия. Выяснилось, что милосердие у монастырских сестёр по карману разве что олигархам. Татьяна Михайловна не олигарх, и мы, признаться, серьёзно закручинились: выхода не было. Но друзья помогли ей с санаторием, удалось на какое-то время устроиться на реабилитацию. И то, и другое, разумеется, кардинально ничего не изменили, но всё-таки какое-то разнообразие в непривычное для неё существование без сцены внесли.
Держится она молодцом. Как-то ночью так прихватило сердечко, что поползла к дверям, позвать соседей. Сил хватило только дверь открыть. Упала на пороге, и как потом признавалась, думала, что вот так некрасиво жизнь и закончится. Квартира же стояла на охране. Явились милиционеры. И долго не могли понять, что происходит. Оба молодые и про сердечные приступы ещё ничего не знают. «Что это вы тут делаете?» – строго спрашивает один из них. Татьяна Михайловна ещё не слушающимся языком ответствует: «Развлекаюсь...» Она неисправима. Тут же знакомится со своими спасателями и уже на диване, в безопасности, просит одного: «Коля, не могли бы вы помочь мне уложить вот эту ногу (показывает на ту, что болит и не ходит)». Коля недовольно: а сами, что же, не можете? Откуда ему знать. «Да если бы могла, дорогой мой, я бы и твои ножки рядом уложила», – отвечает Татьяна Михайловна. «Какая же я хулиганка», – сокрушается потом. Но именно склонность к безобидному хулиганству, её неповторимая ирония, упорное нежелание выдавать себя за беспомощную и больную мгновенно делают её друзьями всех, кто оказывается рядом.
В поисках хоть какого-нибудь выхода она оставляет генеральную доверенность на управление имуществом и ею заодно своему внучатому племяннику Коте. Константину Георгиевичу Саксину. Тем более что ещё при жизни мужа решили всё завещать ему – других родственников нет. Котя не балует двоюродную бабушку. И хотя зарабатывает прилично, да и наследство достаётся нешуточное, одна только квартира на Украинском бульваре чего стоит, покупает всё только на её небольшую пенсию. Забегает в неделю раз, а то и реже. А так звонит узнать, не умерла ли ещё. Тягостные дни общения с родственником стали угрожать её самочувствию. И тут позвонил один из давних и преданных поклонников и предложил своего юриста – Татьяна Михайловна решила продать дачу, жить на что-то надо. Но боялась попасть в лапы хитрых людей. Предложение было как нельзя кстати. И на следующий день юрист явился. «Дуглас Фербенкс», – сообщила мне о первом впечатлении. Куда там Дугласу. Демис, так зовут самого преданного теперь друга Татьяны Михайловны, не только разобрался с дачей, но и привёл в дом квалифицированную медсестру. Мучения Татьяны Михайловны закончились: и накормлена, и вымыта, и даже гостей принимает.
Тем временем присутствие новых людей в квартире взволновало наследника Котю. Котя, надо заметить, вполне взрослый мужик, ему за сорок. Занимается каким-то бизнесом и, разумеется, наследство упускать был не намерен. Действие генеральной доверенности закончилось. Продлять её Татьяна Михайловна не собиралась. Однажды, спустившись с помощью друзей во двор своего дома, встретила жэковскую деятельницу. Та и сообщила, что квартира ей больше не принадлежит. И её новый хозяин не кто иной, как внучатый племянник Котя. Актриса Карпова давно не сталкивалась с отечественной юриспруденцией. И решила, что это какое-то недоразумение. Демис был опытнее, и скоро картина происшедшего прояснилась.
Разумный гражданин Саксин, догадываясь, что доверенность вряд ли будет продлена, до окончания её срока продал квартиру Т.М. Карповой собственному папаше, Саксину Геннадию Владимировичу. А тот через некоторое время перепродал её вновь своему находчивому сыночку. Народная артистка СССР, лауреат Государственных премий, ветеран Великой Отечественной войны да ещё после забот медиков и инвалид второй группы в одночасье стала бомжем. Узнав наконец, с кем имеет дело в лице своего дорогого племянника, Татьяна Михайловна обратилась в милицию. А Котя тем временем решил поселиться в новой квартире. Взломал дверь, наплевав на ст. 11 ГК РФ и ст. 11 ЖК РФ о порядке защиты гражданских и жилищных прав. В течение четырёх дней Карпова была по сути его заложницей. Запугиванием, угрозами, издевательствами Котя со своим дружком – стоматологом Таныгиным заставляли её отказаться от услуг адвокатов и забрать заявление из Дорогомиловского ОВД. За всю жизнь ничего подобного не видела и никогда не думала, что это может случиться с нею. Сказала стоматологу: «Я завтра позвоню главному врачу поликлиники, где вы работаете, и расскажу о вашем поведении». «Если доживёшь до завтра», – ответил образованный стоматолог.
31 мая 2007 года Дорогомиловский суд вынес определение о запрете Саксину К.Г. проживания в спорной квартире. И что вы думаете: защищать Татьяну Михайловну стали жильцы дома, а Котины права отстаивали представители государства с усердием, достойным лучшего применения: ст. УУМ ОВД по р-ну Дорогомилово майор милиции Э. Авагян, участковый уполномоченный А. Шишенок и другие. Продемонстрировали редкую незаинтересованность в установлении истины и абсолютно формальное рассмотрение заявления. Многочисленные свидетели происходящего не были даже опрошены. Вся проверка органов дознания ограничилась повторными показаниями К. Саксина. А майор Авагян (интересно, где он обучался юриспруденции?) со ссылкой на показания того же К. Саксина, при живой и дееспособной Т.М. Карповой утверждает в постановлении: «...Саксин К.Г. ...перевёл квартиру на себя по просьбе Карповой Т.М., так как она в последнее время чувствует себя плохо». Как вам нравится этот перл милицейского чина? Очевидная история с помощью авагянов всех мастей обросла формальным крючкотворством. И нет ей конца.
Меня всегда удивляло желание органов правопорядка присвоить себе монопольное право судить о том, что такое хулиганство, мошенничество, воровство. Будто бы не носящие служебных погонов и судейских мантий люди не в состоянии понять, с чем сталкиваются. Да, Татьяне Михайловне, возможно, не следовало завещать имущество дорогому внучатому племяннику. И выдавать ему генеральную доверенность. Тем более что никаких особо тёплых отношений с семьёй брата она не поддерживала – некогда было, работала. И каким растёт племянничек, что собой представляют другие члены семьи, конечно же, не знала. Решили с мужем сделать доброе дело. Сделали.
Теперь вот понятно, чем оборачивается добро. Ей понятно, а органам правопорядка нет. Какое универсальное у нас законодательство: явное мошенничество, нечистоплотные действия никто не спешит именно так и квалифицировать. Оказывается, есть возможность попытаться выдать г-на Саксина за положительного и чуть ли не пострадавшего героя. Может быть, юристы больны? Переусердствовали на работе? Может быть, ещё и стоматолога Таныгина объявить образцом воспитанного человека? А господам Авагяну и Шишенку пожаловать генеральские звания и переселить из Дорогомилова прямо на Красную площадь – таких замечательных людей надо видеть каждый день, чтобы по крайней мере стараться не походить на них. Жаль, что в зал заседаний суда не может прийти Фаина Георгиевна Раневская, работавшая с Карповой в одном театре и ценившая её талант. Она так убедительно произносила слово «аферист», что никакие кодексы при этом открывать уже не надо было.
Блестящая русская актриса Татьяна Михайловна Карпова не в самые бодрые годы и не в лучшем состоянии здоровья вынуждена заниматься судебными исками, не оставляет надежды вернуть квартиру. Ей активно помогает общественность дома. По-прежнему очень болит нога. И часто плохо с сердцем. Но как абсолютно честный человек она чрезвычайно разочарована властью, для которой это качество уже не имеет никакого смысла. Десятки лет со сцены своего театра она весьма впечатляюще рассказывала о превратностях человеческих судеб. И полагала, что занята святым делом: рассказывая зрителям о человеческих приключениях, можно от чего-то опасного их предостеречь. Или по крайней мере заставить задуматься. Но майор Авагян со стоматологом Таныгиным в театр, вероятно, не ходили. И чтением благородных сочинений себя не утруждали. Нет ни малейших оснований уличить их в этом. Но если государство действительно намерено защищать права своих граждан, то уж, конечно, не таких, как «дорогой» племянник Татьяны Михайловны. Эта история может быть исчерпана не только возвращением принадлежащей актрисе квартиры, но и серьёзными раздумьями об отечественном законотворчестве, о том, кто делает возможными подобные нелепицы, и тех, кто нелепо эти нелепицы осуществляет.
Татьяна Михайловна Карпова в спектакле Театра имени Вл. Маяковского «Королева-мать»