ПОВЕРХ БАРЬЕРОВ
В начале июля в Будапеште состоялся XIII симпозиум Международного общества Достоевского (IDS), где присутствовали и представители России. Наш корреспондент обратился к участнику встречи – писателю и историку с просьбой рассказать о работе этого крупного международного форума.
– Игорь Леонидович, как давно существует мировое сообщество исследователей Достоевского и велика ли здесь «российская составляющая»?
– Печальный парадокс заключается в том, что общество возникло вне пределов России (в 1971 году) и первое время отечественные гуманитарии были отлучены от его учёных занятий. (Так, например, в 1986 году, получив приглашение на симпозиум в Ноттингеме, я был отечески остановлен бдительным университетским парткомом.) Но в 1989-м мы всё-таки «прорвались» в Любляну. С тех пор наши специалисты деятельно включились в мировую дискуссию о самом известном на Западе русском писателе. Или, если угодно, попытались подключить зарубежных коллег к нашим вечным домашним спорам. Которые, замечу, не всегда носят чисто профессиональный характер. Ибо в авторе «Преступления и наказания» мы постоянно чувствуем «самую жгучую, самую смертную связь» с русской историей и русской судьбой. Достоевский, как и Пушкин, – для нас это очень лично. Российские литературоведы, историки и философы успешно выступали на форумах в Осло, австрийском Гаминге, Нью-Йорке, Баден-Бадене, Женеве. Пожалуй, можно говорить о существовании нашей национальной школы. Она не хуже и не лучше других: я бы сказал, что она, может быть, сокровеннее. Немаловажно, что мы наконец смогли отказаться от финансовой помощи IDS: возможность поездок обеспечивают российские научные структуры – РГНФ и РФФИ. За что мы им душевно признательны.
– Что было интересного в Будапеште? Каково нынешнее состояние мировой и отечественной науки о Достоевском?
– Надо сказать, что это весьма мощная отрасль гуманитарного знания. Здесь необходима высокая степень филологической и вообще духовной культуры. И повинен в этом сам «объект»: художественный мир Достоевского столь объёмен, глубок и значителен, что он буквально втягивает в себя исследователя, заставляя его идти «дальше и дальше» – от интерпретации к постижению, которое, впрочем, никогда не оказывается последним. Этот мировой гений так «устроен»: вникая в него, никак нельзя обойти «последние вопросы» человеческого бытия. А если ты к тому же филолог – то и «последние вопросы» филологии. В Будапеште значительный интерес вызвали доклады российских исследователей – В. Ветловской, Н. Тамарченко, В. Кантора, Б. Тарасова, В. Захарова, Т. Касаткиной, А. Гачевой, Б. Тихомирова, В. Викторовича, Н. Ашимбаевой, В. Дудкина, В. Котельникова, К. Степаняна, Н. Будановой и других. Из зарубежных – я бы отметил выступления американцев Д. Томпсон, Р. Белнапа, У. Тодда, Д. Мартинсен (она, кстати, избрана новым президентом IDS), а также И. Зораб (Новая Зеландия), Ж. Катто (Франция), А. Ковача (Венгрия)… Кроме того, надо поблагодарить венгерских коллег – К. Кроо, Г. Хорвата и других – за прекрасную организацию симпозиума.
– Случались ли баталии по тем или иным вопросам?
– Разумеется, хотя до крови дело не доходило. Ведь дискуссия на научном форуме – это такой «способ существования белковых тел». Разгорелись страсти вокруг интересного доклада И. Есаулова, который, отказавшись (и, на мой взгляд, совершенно резонно) от сомнительного термина «религиозное литературоведение», настаивал на «соборности» и «пасхальности» русской литературы. Но с таким же успехом можно причислить к филологическим категориям православие, самодержавие и народность, не говоря уже о партийности. И что мешает убедительно доказать, например, «великопостность» отечественной словесности? Короче, дискуссия была весьма позитивной.
– Ваш доклад назывался «Достоевский в диалоге культур. Биография как исследовательская проблема» – и он был единственным, где затрагивалась эта тематика. В чём заключалась его новизна?
– Проблемы биографизма, к сожалению, почти не обсуждаются. Меж тем жизнь художника не есть простой «комментарий» к его творчеству. Биография гения имеет сверхличностный смысл, ибо она демонстрирует предельные возможности человеческой природы. Не об этом ли говорил Гоголь, утверждая, что Пушкин – «это русский человек в конечном его развитии»? (Мудро добавляя – «в каком он, может быть, явится через двести лет».) И не ту же мысль повторил Бродский, утверждая, что поэзия – наша видовая цель? Что касается Достоевского, то его жизнь вместила в себя едва ли не весь спектр наших духовных исканий. Он сам есть наш национальный архетип. Вообще, биография творца – выразителя национальных культурных доминант – есть событие «большой» истории. Судьба России без биографий её гениев – это уже история другой страны. А в «сценарности» их трагического финала можно усмотреть типологическое сходство – это попытка любыми средствами «переменить участь». Дуэль Пушкина в этом смысле равнозначна уходу Толстого, ибо после всё должно быть иным. Сюда же можно отнести и Семёновский плац Достоевского – подсознательное стремление к смертному опыту, к перемене судьбы. Он сам есть то «зерно», которое, умерев (а он фактически пережил свою смерть), «принесёт много плода».
– Когда и где намечается следующая конференция IDS?
– В Неаполе в 2010 году. Но мы тешим себя надеждой, что в конце концов учёное сообщество выберет местом встречи (которое изменить нельзя!) родину писателя.
Беседу вёл