Йордан РАДИЧКОВ (1929–2004)
Мой отец оставил мне в наследство один дом с трубой, одну овцу и одного волка. Труба дома производила на всех нас неизгладимое впечатление, мы её ещё называли «чёртовой трубой», потому что однажды в неё упал сам чёрт и, отряхиваясь в печи, не переставал удивляться: «Я что, правда такой чёрный?!» Как и человек, дом никогда не знает, чем он прославится. Наш дом прославился трубой. Мой отец всегда мне советовал, если, конечно, я когда-нибудь займусь описанием всяческих историй, вместо чернил использовать сажу из чёртовой трубы. Нужно ли мне убеждать вас в том, с каким почтением я отношусь к его советам!.. Хотя… давайте сначала я закончу рассказ про дом: он был полон жучков-древоточцев, которые по ночам скрипели в дубовых балках, плутая в своих собственных лабиринтах. И они меня совсем не раздражали, даже наоборот – помогали моим мыслям, точно также заплутавшим в стебле сознания. Мне даже кажется, что мысль – это мать всех жучков и что у каждого дома есть свой червь и свои сомнения.
Овца в отличие от дома была слишком даже обычной. Решить насущные проблемы её жизни было проще простого. Главный вопрос звучал так: стоит ли жевать эту траву или не стоит? Дилемму овца разрешала виртуозно: ей было достаточно только понюхать травку, как она сразу могла определить, жевать её или не жевать.
Волк не возражал против того, что он – моя собственность. Он гулял кругами вокруг овцы или стоял рядом, по колено утонув в шерсти, как бы выразился Экзюпери. Его глаза были исполнены пламенного добродушия. Уверяю вас, эта картина во дворе моего дома была просто великолепна. Рыжеватые лапы зверя были мускулистыми и сильными, они казались железными, лишь слегка тронутыми ржавчиной от пота и росы. Бывало, в шерсть волка заскакивала нахальная блоха, и он с громом и треском челюстей уничтожал её. В такие моменты мне казалось, что внутри животного включается страшный механизм, а вокруг сверкают молнии. Древоточец моих мыслей прекращал своё чёрное дело и нашёптывал мне, что нужно быть поаккуратнее с волком, раз какая-то там блоха способна разбудить в нём такую кровожадность. «Ты грызи, грызи!» – говорил я тогда жучку.
Однажды я вывел животных на лужок, и мы втроём мирно беседовали о том, что нет ничего лучше зелёной травы. Овца побежала пастись, а мы с волком стали валяться в траве. На что овца резонно заметила, что если мы вовремя не остановимся, то можем позеленеть от этой сочнейшей травы, и она по ошибке нас сжуёт – последние слова заставили волка улыбнуться. Так, играя и веселясь, мы провели весь день, и нам было очень хорошо. Вдали виднелся наш дом, и чёртова труба, как царская корона, венчала его крышу.
На обратном пути мы спустились к реке, чтобы попить водички; надо признать, что волк даже не подумал сказать овце: «Зачем ты мутишь мне воду?», а овца тоже не говорила: «Зачем ты мне воду мутишь?» Мы поболтали и пришли к выводу, что река общая и наши глаза излучали зелёное сияние. Вдали виднелся дом и манил нас к себе, но волк предложил остаться на ночной выпас, и мы тут же вернулись на лужок, потому как этот лужок и правда был замечательным. Овца снова принялась учить волка, как распознать, какую траву можно жевать, а какую нет, а тот лишь качал головой и удивлённо цокал языком, и, я уверяю вас, его удивление было искренним.
Волк попробовал каждую травинку, и это произвело на него неизгладимое впечатление. Так он шёл бок о бок с овцой, и они мирно паслись, пока не упирались в конец луга, после чего поворачивались и шли в обратном направлении, а я смотрел на них с умилением, и мне было не в чем упрекнуть отца, ведь он оставил мне такое наследство. Наконец волк и овца улеглись на сочной травке и стали миролюбиво пережёвывать весь запас травы, при этом то он, то она лениво тянули «Бе! Бе-е-е!» Они явно нашли общий язык и понимали друг друга.
Мне не хотелось нарушать пасторальной картины, я тихо встал и пошёл домой.
Древоточцы ужасно скрипели, как будто вгрызались в железо, а не в дубовые балки, но я не обратил на них ни малейшего внимания, а наскрёб сажи из чёртовой трубы, намешал себе чернил и всю ночь писал, потому как я должен был описать эту историю. В какой-то момент жучки подняли такой шум, что казалось, они сносят балки динамитом, но и на этот раз я не удостоил их внимания. Жалкие червячки, мелкие прогрызатели лабиринтов, стоит ли тратить на них свои эмоции! И я дал им спокойно заниматься своим делом всю ночь.
Утром я взял ножницы и пошёл подстричь двух овец на лугу. Вам может показаться странным, но честное слово, на лугу паслись две овцы.
В тот самый момент, когда я принялся их стричь, передо мной как из-под земли вырос какой-то сумасшедший крестьянин и поднял огромный скандал. Он утверждал, что, мол, овцы его, я же терпеливо заметил, что овцы мои, и рассказал ему историю про волка, который научился есть траву и блеять. На что крестьянин сказал, что это я жую траву и блею, ударил меня гирлыгой* и забрал остриженную шерсть, оспорив таким образом часть наследства, оставленного мне отцом.
А я опять пошёл домой. Но дома уже не было, потому как к этому моменту древоточцы додревоточили балки и превратили в развалину то, что осталось от наследства, оставленного мне отцом.
Перевела
*Гирлыга – принадлежность пастуха-чабана; длинная палка с крючком в конце для захвата овец за ноги.