В наши меркантильные времена редко встретишь человека, способного до конца отстаивать то, во что он верит. Таким людям нелегко жить на свете, но они не отчаиваются. Трудная жизнь может быть очень счастливой. Вячеслав ШАЛЕВИЧ, народный артист РФ, художественный руководитель Театра имени Рубена Симонова, убеждён, что ему судьба подарила именно такую. Возглавляемый им театр на днях отметит своё двадцатилетие. Внушительный повод для того, чтобы оглянуться на прошлое и попытаться заглянуть в будущее.
– Театром мы стали не сразу. Вначале была студия, объединившая два выпуска Щукинского училища, руководителем которых был замечательный театральный деятель – Евгений Симонов. Только через пять лет она получила статус государственного театра. Евгений Рубенович назвал его не своим именем, как это сейчас принято, а именем своего великого отца – артиста и режиссёра, более тридцати лет руководившего театром Вахтангова и воспитавшего немало прекрасных, по-настоящему звёздных актёров. В 95-м театр обрёл свой дом – в Калошином переулке на Арбате. В Москве нет театра Гончарова, нет театров Охлопкова, Таирова, а вот имя Рубена Симонова на театральной карте города есть.
Когда Евгений Рубенович ушёл из жизни, театр остался сиротой. Какое-то время им руководил прекрасный артист Юрий Яковлев, но что-то не сложилось. В жизни бывает всякое. Неожиданно предложили возглавить этот театр мне. Имя Рубена Николаевича для меня свято. Он – мой крёстный отец в театре. И если откровенно, это обстоятельство для меня всё и решило. При этом я знал, к кому иду: на дипломах большинства артистов этого театра стоит моя подпись – я был у них председателем ГЭКа на выпускных экзаменах. Это очень талантливые ребята. Очень озорные. Энергичные. Да, у нас нет «звёзд» и мы не считаем, что это – плохо. «Звёзды» в труппе слишком часто становятся вольным или невольным тормозом для творческого становления других артистов, зачастую не менее талантливых, но лишённых возможности проявить себя. Наш театр – ансамблевый. «Звёзды» зажигаются и гаснут, ансамбль остаётся. Если он есть, конечно.
Я пришёл в театр вместе с завлитом – профессором Щукинского училища Еленой Александровной Дунаевой. Мы постарались соединить то, что было наработано труппой раньше, с тем, чего мы хотели достичь. Мы сняли с репертуара практически все старые спектакли и за год выдали пять премьер. Сегодня в нашей афише Островский и Ибсен, Цветаева и Зощенко. Надо держать баланс между пьесами, делающими, как сейчас говорят, кассу, и пьесами, заставляющими зрителя думать. Это очень сложная проблема. Казалось бы, поставь столбы, раздень молодых очаровательных наших актрис, и публика бегом побежит. Ещё вариант: приходил тут один известный драматург, у которого ни строчки без мата, но разговора не получилось. Популярность такой ценой – не наш путь.
Театр – это всегда риск. Тут нет готовых рецептов. И быть не может. На «Доходном месте» поначалу никакого ажиотажа не было, мы его чуть не силком в репертуаре держали, а сейчас – сплошные аншлаги. Что-то в публике всё-таки меняется. Знать бы ещё что… Обратная ситуация: спектакль «Девушка пела в церковном хоре» о прекрасной нашей певице Лидии Руслановой первое время шёл прекрасно, но, увы, число тех, кто ещё знает, что это была за женщина, не так велико. Молодому зрителю её имя ничего не говорит. Но в репертуаре мы спектакль держим в надежде, что он снова прорвётся к зрителю. А вот у «Козлёнка в молоке» долгая и счастливая сценическая судьба. Спектакль идёт уже много лет, но до сих пор любим зрителем. И одна из последних наших работ – «Я желаю чужого желания, которое желает меня» – тоже вдруг взяла и «выстрелила». Ну и как обнаружить тот импульс, который приведёт зрителя в театр? И чем дальше, тем это становится всё сложнее.
Есть у нас одна высокая задумка, но работа идёт очень медленно и тяжело. Я даже название говорить не буду. Не из суеверия, а потому, что сейчас понятие интеллектуальной собственности как-то не в чести. Озвучишь, а там оглянуться не успеешь, как украдут идею. Оторвут вместе с каблуками. Кстати, по этой причине вся эта затея с тендерами, когда мы должны заранее объявлять, что собираемся ставить, кажется мне, как минимум неразумной. Я уже не говорю о том, что тендер существенно удлиняет срок выхода спектакля, что театрам совершенно невыгодно, и о том, что качество постановки оказывается под большим вопросом: а что если некий провинциал вознамерится поставить спектакль, что называется, за три рубля. И что? Мы должны будем согласиться на эту «экономически выгодную» авантюру?
Мы подошли к 20-летию театра с ощущением профессионального отрочества. Те, кто начинал, перешагнули рубеж сорокалетия. Театру нужна новая, молодая кровь. Мы уже не держимся за принцип – только выпускники Щукинского училища, тем более что это учебное заведение очень сильно изменилось за последние годы, и вахтанговского духа, царившего там в те времена, когда это было именно училище при Театре Вахтангова, в его стенах, как мне кажется, уже нет. К сожалению, индивидуальность, присущая актёрам уходящего поколения, молодым уже в большинстве случаев не даётся. Сейчас актёры многое умеют: поют, танцуют, кувыркаются, а внутри – пустота. Возможно потому, что в процессе обучения слишком много внимания уделяют «технологиям», а не выявлению природы будущего артиста, каждого в отдельности. На это у педагогов нет то ли времени, то ли сил, то ли желания. Это ведь очень кропотливая, штучная работа. Так что для нас не важно, откуда пришёл артист, важно, чтобы он с уважением относился к вахтанговским традициям, которые мы стараемся беречь в нашем театре. Они нам очень дороги.
Театр часто называют домом. О доме надо заботиться, дом предполагает ответственность. Сейчас мало кто хочет возглавлять театры. Поставить спектакль, получить гонорар и убежать в поисках нового «материала» – так проще и легче. А труппу надо воспитывать, надо давать актёрам возможность развиваться, совершенствоваться. У театра должна быть динамика. Это требует колоссальных усилий, а «отдельных» денег за это не платят. Я убеждён, что в театре должен царить Его Величество артист. Чтобы на глазах у зрителя сейчас, сию минуту происходило таинство приобщения к чужой жизни. И артиста, и зрителя. За такой театр стоит бороться, такой театр нужно сохранить любой ценой. Надеюсь, нам это удастся.