Братина, литературно-художественный альманах, № 3 (11). – Москва, 2008.
Каково одно только название альманаха – «Братина»!.. «Брат» – первое, что воспринимает глаз. И чем-то древним, дедовым, коренным веет от этого «ин»: тут и дружина, и былина, и община – крепкое, нерушимое, богатырское. И народное, конечно. Братиною на Руси звалась чаша, из которой в дни торжества пили квас и вино товарищи и братья. Посолонь шла братина, и каждый, подносивший её к губам, обращал своё слово к единомышленникам.
Нужно осознать, что мы сегодня снова богаты. Потому что у нас есть этот альманах, а значит, наши связи с народами-братьями, порванные почти двадцать лет назад, вновь налаживаются.
У нас есть уже 11 номеров альманаха. А 12 – это уже завершённый годичный цикл, земля круг посолонь прошла. Потому и хочется остановиться на одиннадцатом номере, рубежном, и всмотреться в тексты, его составляющие.
Тексты эти в большинстве своём принадлежат писателям из Азербайджана. В прозе, поэзии – краски и мелодии Закавказья. А экзотики – нет. Почему? Потому, наверное, что тексты не переводные, язык их – настоящий русский.
Во вступительном слове Валех Салех именно на этом ставит акцент: «На мой взгляд, самые высокие художественные задачи решаются на стыке культур… Писатели способствуют непрестанному развитию русского языка за пределами России. Появляются новые стили, новые формы, новые языковые средства… Сегодня эти авторы нуждаются в том, чтобы их услышали».
Одиннадцатая «Братина» и являет собою тот самый «стык культур», их симфонию, о которых говорит поэт Валех Салех, представляя своих братьев читателю в России.
«Есениана» – это сердечный поэтический привет из Баку любимому гостю – Сергею Есенину, сочинившему здесь «Персидские мотивы»:
Нам останутся лишь эти строки…
В них Восток, увиденный во сне,
Как подарок звонкий воплотится
Голубой и ласковой стране
От страны берёзового ситца.
(Николай Хатунцев, «Мардакянская осень»)
И другому народному поэту – стихи Аллы Ахундовой: «Сабунчинка, Сабунчинка! – / Голос памяти грустит…» – со скрытым в самом тексте посвящением: «А под крышкой – две картинки / Со стихами про бойца. / Я их помню без запинки / От начала до конца». В «Полукровке» Аллы Ахундовой – «двуединство, двунесходство», даже «двоедушия недуг», но произнесено главное: «Ни двуязыкой, ни двукровкой / Я называться не боюсь…»
Яна Кандова в «Истории одной виртуальной фотографии» попыталась воплотить мечту Фёдора Достоевского: рассказать «русскую историю» как «сердечную поэму». Это уже не просто стык культур, но осмысленное (и, заметим, довольно удачное) претворение в одной из них того, что в другой было только задумано.
Выбирая себе язык, писатель получает и литературу, в традициях которой будет творить. Айару Тохтонова, быть может, не думала идти вслед за Львом Толстым и писать второго «Холстомера». Но героиня её рассказа «В урочище», Юрта, удивительно напоминает того несчастного конягу. На век Юрты приходится несколько человеческих жизней, меняется мир, и люди в нём черствеют – прямо на глазах. «Юрта не любила осуждать людей за их поступки, да и зачем? Она улыбнулась Солоны [радуге], помахала ей болтающейся корой и закрыла глаза».
Это отсутствие осуждения, пожалуй, руководящий мотив художественных текстов в «Братине». В «Казачьих сказках» Эдуарда Бурды есть мораль. Не высказываемая так прямо, как в баснях, но всё же доступная пониманию. А морализаторства – нет.
В сказке «Строптивая жинка», казалось бы, поле для поучений и осуждений – непаханое-несеяное, но вместо того – здоровый народный юмор да казачья смекалка.
С критическими и публицистическими текстами ситуация обратная. Юрий Сошин в статье «Крест над Кавказом» высказывается чётко и резко: «Современная кавказская война – это война за души, и выигрывают её враги России и христианства».
«Три портрета» Чингиза Гусейнова – это воскрешение в памяти поэтов: Самеда Вургуна, Аделины Адалис и Арсения Тарковского. Все они принадлежат определённому времени, культуре. Главное здесь – язык, и Гусейнов очень внимателен к вопросам перевода. Он не решает их, и тусклой теоретической краски в «Портретах» нет. Зато есть судьбы поэтов-переводчиков (прежде всего поэтов!) и их творений.
Но всё же над поэтами, или за ними, или поперёк их – власть. Задумываясь над вопросом, как же держит себя поэт пред лицом «властелина», Чингиз Гусейнов жёстко оспаривает мнение, которое высказывает в своём эссе Камал Абдулла («Красивое поражение»): «А вдруг властелин каждого из нас и есть тот самый внутренний раб?..»
Полемика, возникающая внутри одного номера «Братины», создаёт в альманахе внутреннее напряжение. В этом азербайджано-русском драматическом действе спор идёт не о национальностях, а об общечеловеческих ценностях. И спорят, конечно, не народы, а личности.