В рамках XXXII музыкального фестиваля «Звезды белых ночей» Мариинский театр представил постановку оперы «Ариадна на Наксосе», которая также стала для театра финальной оперной премьерой 241-го сезона.
Эта премьера стала третьей постановкой данной оперы на сцене Мариинского театра. Режиссер-постановщик Сергей Новиков акцентирует внимание на том, что «Ариадна...» - сопоставляет вещи, на первый взгляд несопоставимые. Не меньший интерес для зрителя представляет и необычная интерпретация приема «театр в театре».
По словам Сергея Новикова, идея поставить «Ариадну на Наксосе» возникла у художественного руководителя Мариинского театра, дирижера Валерия Гергиева. Это стало для режиссера предложением, от которого невозможно отказаться. В свою очередь, идея сюжета изначально возникла не у композитора, Рихарда Штрауса, а у Гуго фон Гофмансталя – писателя и либреттиста. Их плодотворное сотрудничество подарило миру шесть опер, среди которых и «Электра» и «Женщина без тени», входящие в репертуар Мариинского театра.
Сюжет «Ариадны...» сочетает в себе сразу два известных произведения – это «Мещанин во дворянстве» Мольера и древнегреческий миф об Ариадне. Неназванный богач, навроде Журдена, заказывает в один вечер оперу «Ариадна на Наксосе», написанную начинающим Композитором, и танцевальную комедию дель арте «Неверная Цербинетта». Это соединение, цитатность, контекстуальность и, главное, смешение противоположностей и стилей (высокое и низкое, классицизм и древнегреческая мифология) дает право рассматривать оперу Штрауса произведением, близким к постмодернизму. Напрямую оперу к данной концепции отнести не позволяет хронология, однако мы можем прослеживать определенные параллели и закономерности.
Итак, что же, помимо двух настолько различных произведений, лежащих в основе сюжета, сочетает в себе «Ариадна на Наксосе»? Штраус объединяет два исконно классических итальянских оперных жанра – оперу-сериа и оперу-буфф. Опера-сериа зачастую демонстрирует именно историко-мифологический сюжет, четко распределяет непосредственно сценическое действие и саму музыку. Опера-буфф, в свою очередь, - комедийная опера, подразумевающая небольшие, легкие по содержанию и подаче сцены, пародийность и подвижность действия. Ранние оперы-буфф не имели цельного сюжета, для них не писались отдельные увертюры, и все действие демонстрировалось зрителю в антракте в качестве интермедии. Штраус же объединяет эти жанры таким образом, что уже невозможно нащупать грань между ними.
Степень условности оперы-сериа увеличивается, а оперы-буфф – напротив, уменьшается. Благодаря этому общая степень условности повышается настолько, что возникает новый уровень комизма и иронии. А музыка, переплетаясь с сюжетной составляющей, обретает новое звучание и значение. Мы видим, что композитор и либреттист одновременно и видят то, над чем можно иронизировать в обоих жанрах, и находят способ их сосуществования в рамках одного произведения. А авторы постановки Мариинского театра, нащупав, эту тонкую грань, демонстрируют ее зрителю.
В голосе Ирины Чуриловой глубокие ноты соседствуют с легкими переливами в верхнем регистре, что позволяет нам видеть в ней и Примадонну, и Ариадну. Они в ее исполнении неизбежно видятся неким олицетворением оперы классической, тяжеловесной. Ее окружают красный бархат, золото и хрусталь люстр в доме богача. Сама она неизменно появляется и исчезает в проеме двери, к которой ведет длинная винтовая лестница. И каждый раз, когда Примадонна спускается по ней, она будто нисходит до мира обыденного, до комедиантов и прочих, далеких от «истинного искусства», людей. К лестнице имеют доступ лишь Учитель Музыки и Тенор/Бахус. За эту метафору мы благодарны художнику-сценографу и художнику по костюмам – Сергею Новикову. Он и режиссер-постановщик «совпали» не только в том, что являются тезками, но и в том, как увидели, осмыслили и реализовали визуальую составляющую развернувшегося на сцене действия.
Но Ариадну в Примадонне нам удается разглядеть лишь к концу, после арии Цербинетты. Она, в исполнении Айгуль Хисматуллиной, олицетворяет оперу легкую, комедийную, поскольку изначально играет в труппе комедии дель арте. Ее костюм напоминает цирковой, на камзоле из небесно-голубого бархата словно сверкают звезды. Но под ним скрывается легчайшее платье с высоким поясом, которое напоминает фасон древнегреческой туники. Благодаря этому героиня видится нам почти воздушной и во многом более близкой к образу Ариадны.
Но самое важное возникает в моменте взаимодействия двух героинь. В этом метафизическом контакте, который, кажется, может возникнуть лишь на театральной сцене, рождается новый образ Ариадны и, вместе с ней, новый образ оперы. Мы можем разглядеть не просто Ариадну, которая помогла Тесею выйти из лабиринта Минотавра, подарив ему волшебную нить. Цербинетта поет: «Разве все мы здесь - не женщины? У всех нас разбито сердце». И в эту минуту на наших глазах образ несчастной Ариадны объединяет в себе образы всех покинутых женщин, а Цербинетта обращается, в свою очередь, к каждой из них.
И именно этот момент, когда женщина поняла женщину и увидела то общее, что в них неизменно есть с начала веков, когда соединились «возвышенное и низкое», мы понимаем эту оперу по-новому. А Ариадна из обессиленной и несчастной девушки превращается в героиню, для которой может существовать светлое будущее. Не хочется говорить, что благодаря этим метаморфозам мы познаем изменчивость женской натуры. Скорее, наоборот - Ариадна умеет любить преданно, по-настоящему (как, думается, и Цербинетта), но, поскольку все в жизни подчинено циклам и балансу, к ней приходит новая любовь и дарит утешение.
Немало нам помогает в этом и прием «театра в театре», который также является отличительной чертой «Ариадны на Наксосе» не только сюжетно, но и сценографически. Во втором акте, помещенная на сцену настоящую, сцена-декорация начинает вращаться. Она являет зрителю две стороны театра - вычурную, барочную, парадную сторону и обычно скрытую от глаз, изнаночную. Они поочередно сменяют друг друга, пока грань между ними не стирается. Вместе со сценой вращаются и зеркала на стенах, которые причудливо искажают фигуры артистов и бросают отсветы на зал.
Постепенно мы привыкаем видеть происходящее через призму «внутренней кухни» театра. Благодаря этому совершенно иначе выглядит происходящее на сцене домашнего театра уже забытого зрителем богача, о котором напоминает лишь изредка появляющийся мажордом (приглашенный артист – Александр Олешко) с бокалом откровенно современного коктейля. Вращающаяся сцена-декорация в обрамлении сцены Мариинского театра – яркий сценографический прием и полезная для погружения находка. Когда же декорация фиксируется в положении вполоборота, это неизбежно привлекает внимание. Мы как будто оказываемся на той самой неуловимой границе между «лицевой» частью театра и «изнаночной».
Нельзя не отметить то, как умело Валерий Гергиев управляет камерным оркестром, нетипичным для Штрауса. Но, кажется, в адрес дирижера сказано так много лестных, но правдивых слов, что его талант уже видится непреложной истиной. Действительно, с первых нот музыка увлекает и захватывает так, что даже сложно заметить, как начинается само действие – настолько все плавно перетекает и струится. Главное, о чем хочется сказать, - то, как удачно сложился тандем дирижера и режиссера-постановщика. «Ариадна на Наксосе» - опера, по природе своей и по форме, непростая. И то, с каким мастерством и кажущейся (лишь кажущейся) легкостью она поставлена, поражает и в очередной раз подтверждает, что для Мариинского театра, пожалуй, нет ничего невозможного.
Удивительным образом во всем этом не теряется лейтмотив древнегреческого мифа и даже иногда мелькает на границе зрения не оставленная без внимания любовная история Цербинетты и Композитора (в мастерском исполнении Ирины Шишковой). Это все-таки хочется назвать постмодернистским произведением, где все идеи и мотивы искусно переплетаются, образуя настоящую нить Ариадны, из которой создатели постановки ткут совершенно новую историю. А репертуар Мариинского театра пополняется новой версией оперы Штрауса, которая может удивить не только зрителя, не знакомого с творчеством композитора, но и опытного ценителя.
«Не существует никакого перехода? Мы уже там?»
Елизавета Чевтаева