Ольга Гайдук. Между нами.
– М.: ИПО «У Никитских ворот»,
2018. – 216 с.
У Милана Кундеры существует такая известная оппозиция: лёгкость тяжести и тяжесть лёгкости. Первая означает классику, традиционное общество, крест Христа, который, несомненно, был тяжестью, нечеловеческой тяжестью страдания, долгового веса миссии, но именно она придаёт нашей жизни смысл и, несомненно, делает её легче. Вторая – тяжесть лёгкости – означает постклассику, нетрадиционное общество, все эти постмодернистские эксперименты и радужные штучки, которые освобождают нас от бремени обязательств, но тем самым обессмысливают жизнь и становятся невыносимыми. В романе «Невыносимая лёгкость бытия» присутствуют две женщины: верная жена Тереза и неверная любовница Сабина, одна домохозяйка, вторая художница, которые на контрасте дают нам два символических полюса, в рамках которых разворачивается история. И нет той, которой можно было бы отдать предпочтение: так пушкинская Татьяна немыслима без Ольги и наоборот.
Вот такую же тяжесть лёгкости или лёгкость тяжести я вижу в лирике Ольги Гайдук. Этот невидимый циркуль составляет орбиту, второй эзотерический план текста. Татьяна и Ольга, Тереза и Сабина меняются местами, жонглируя центром и периферией, соревнуясь в исполнении ролей спутниц друг друга.
Главный герой, образ которого улавливается с первых же строк, один – для двух проекций лирической героини автора. В отличие от самой героини, герой выглядит на удивление цельным, нерасколотым, как глыба или скала, и потому немного жестоким:
Всё, что ты скажешь,
молча приму на веру я,
Где бы ты слов и правил
таких ни вычитал.
Я в тебя верю, как ни в кого, наверное,
Я – это ты, а ты – это я, за вычетом
Сна, непрочитанных книг
и нехватки времени,
Тем и всего, о чём мы когда-то спорили.
Я – это ты за вычетом поколения.
Мне хорошо быть частью
твоей истории.
Герой романтически абсолютизирован, и героиня полностью от него зависит. Я так и вижу эту статую:
Нас разменяли, проще – разминули.
Любовь всегда слепа. Твоя – глуха.
Смотри, я сердце вынесла под пули,
А ты стоишь спиной к моим стихам.
Но вот мы сталкиваемся с вязью неклассических по форме, насыщенных нарочитыми атональностями, интекстами, корневыми рифмами и аллитерациями, стихов и циничными, ироничными по смыслу богемными выпадами:
Распускает весна руки-ножницы
И срезает с поэзии кожицу.
Я тебя полюбила, проказника.
Ради песенки. Ради праздника.
Или ещё:
Сыграли в слово, как будто в ящик,
И всё проспали, как пьяный грузчик.
То есть всё это было всего лишь игрой. Красивой, изысканной, креативной, но игрой. Коктейлем из аскезы и гедонизма.
В отличие от «Татьяны-Терезы», «Ольге-Сабине» не нужен герой как таковой. Срабатывает принцип цветаевского третьего лишнего в любви – самого любовника. Есть только она − и её чувство, она − и любовь, она − и космос. Путы прав и обязанностей сняты, наступает та осязаемая и ускользающая бесконечность, которая возможна только в лёгкости.
Героиня О. Гайдук теряет значимость конкретного героя, приобретая взамен иную миссию – не женскую миссию служения одному человеку, а человеческую и поэтическую миссию служения Вселенной. И вот она уже – Мастер, а не Маргарита; равная ему, идущая с ним в ногу в бесконечность, в единстве творческой дружбы и состязания:
Были великими.
Бились друг с другом стёклами.
Были безликими. Равными. Одинокими.
Бредили и бродили вокруг да около.
И победили.
Кто кого?
Кто кого?
Кто кого?
Для меня лирика Ольги Гайдук интересна не только формой, удачно сочетающей в себе черты модерна и постмодерна, классики и тоники. Не только суровой и трогательной апелляцией ко всему полю русской литературы, позволяющей ей ненавязчиво включать разнообразные культурные архетипы в семантическую ткань текста. Она интересна как философское письмо. Это история взаимоотношений Anima и Animus, женского и мужского начал, но начал творческих, где в каждом женском есть мужское и в каждом мужском – женское. Это история не одного человека, а двух. Если хотите, это два автора в одном, текст в тексте, яркий пример взаимодействия между двойственностью и единством.
Евгения Бильченко