Премьеру спектакля «Мать. Горькая пьеса» на сцене Александринского театра ждали давно. И дождались. Как всегда, Богомолов далеко не всем нравится, но заставляет о себе говорить. Cпектакль идёт уже больше месяца, и стало общим местом, что пьеса Константина Богомолова при соавторстве Анны Носовой – явление самостоятельное. Сам режиссёр объясняет, что горьковская «Мать» стала одним из поводов, чтобы придумать то, что зрители теперь видят на сцене театра на площади Островского. Не более того.
Богомолов всегда ищет. Для него дурной тон – поставить спектакль без риска, без поиска. Он никогда не заигрывает со зрителем, ему важна предельная искренность своего высказывания. И всё в спектакле он подчинил этому. Первое, что хочется отметить, – это эстетическая стройность. Всё от декораций до костюмов живёт как одно целое и настаивает на своей эксклюзивности, не приемлет даже мысли о замене. Богомолов написал и поставил точно то, что он хотел, без компромиссов. На него не повлияла ни магия легендарной сцены, ни зрительские предпочтения на современном этапе, ни боязнь упрёков.
Это спектакль – своеобразный трансформер. Он как клубок, из которого вытаскиваешь нити и понимаешь, что теперь перед тобой уже другой клубок. Дерзну предположить, что, принеси эту пьесу Богомолов в какой-нибудь театр не как свою, мы услышали бы традиционный вой из цеха «около драматургов». Что-то типа «так не пишут», «у драматургии свои законы», «мало действия» и т.д. Но Богомолов всегда разрушает канон и законы, но не ради разрушения, а ради того, чтобы вырваться из оков многовековой театральной традиции. После просмотра этого спектакля можно много рассказывать о величии Петра Семака, исполнителя главной роли, об актёрском ансамбле, где каждый ярок, о подчёркнутом уходе от любых клише в построении монологов, о находке с чтением длинного стихотворения перед финалом, можно даже говорить с некоторой натяжкой о морали этого действа, кому-то грозя пальцем, вот посмотрите: негоже так, как они! Всё это будет правдой, но не раскроет, на мой взгляд, главной пружины этого спектакля.
Мне кажется, всё здесь держится на постоянном сталкивании множества противоположностей, балансировании между этими противоположностями, частой смене оптики, когда суть человека не оценена, она дрожит, колеблется от добродетели до подлости и преступления. Множество это делится на борьбу сущностей, идей, приёмов, сталкивающихся образов. Возможно, я, как грибник в грибном лесу, чего-то не разгляжу, но попробую выделить несколько ключевых противостояний. Первое – это борьба очень мыльного сюжета, с подменой детей, убийствами, подозрениями, быстрыми перепадами, тайнами, сюжета отчасти сериального и полного условностей против абсолютно лишённой условностей и театральности игры актёров, которые в каждой сцене пытаются приблизиться к живой речи, к тому, как это могло быть, если бы происходило наяву. Второе – это конфликт между подлинностью чувств (любовь отца к вновь обретённому сыну) и самой жизнью, которая построена на том, чтобы не рушить созданное, не терять нажитое. Это лёгкий укол в адрес консерваторов, часто путающих борьбу с традиционными ценностями с борьбой живого и мёртвого. Третье – это постоянное навязывание зрителю внутренней схватки за персонажа: только мы испытаем к кому-то симпатию, как этот персонаж оказывается убийцей, только мы ощутим восторг от подлинности чувств, как выясняется, что субъект законченный циник, только мы возненавидим кого-то, поняв наконец, кто здесь главный злодей, как тут же возникает повод испытывать жалость. Четвёртое – это противостояние всем канонам, их переламывание и попытка создать свод новых вкусов и мод в русском театре. И пятое, и самое главное, – это битва любви с нелюбовью. Битва с полным ощущением, что любовь слабее. Почему слабее? Потому что люди, озабоченные карьерой и движением вверх, не способны пожертвовать ничем ради любви. А те, кто пытается, плохо кончают, подвергаясь немыслимому давлению как общества, так и своего «я», для которого значимее, что о нём подумают, чем кто он есть и зачем живёт. Настоящий положительный герой тут заёмный. Это Лев Мышкин с его монологом, который появляется во сне. По Богомолову, современное общество, его элита в большой части не способны нести ценности, поскольку потеряли себя ради материальных благ и удобств, и молодые бунтовщики, это зеркало элиты, они также эгоистичны, также стадны и мечтают не о справедливости, а о том, чтобы занять место элиты или хотя бы заставить элиту за собой ухаживать.
Спектакль Богомолова – это не «железный стих, облитый горечью и злостью», а послание «я всё о вас знаю». И это действует много сильнее морализаторства, обвинений и разоблачений.