ВАРИАНТ ЗОЛУШКИ
– Ваша программа «25-й час» по эфирным меркам долгожитель. Благодаря чему вам удалось столько лет продержаться на экране?
– Восемь лет в современной России с меняющимися, не всегда в пользу журналистики, обстоятельствами – это серьёзный срок. Программа информационная, она привязана к древу событий. Есть некий информационный хребет на канале ТВ Центр, фабрика, обрабатывающая новости, поставляющая информацию. Если бы я был от неё оторван, то уже бы засох, свалился и сгнил. Поскольку я подпитываюсь «кровью» новой поступающей информации, то живу. И в общем-то, мне это долгожительство идёт только на пользу, программа вызревает. Я вызревал, вызревал, вызревал, а потом почувствовал, что мне не надо думать о том, как я выгляжу и как я веду. Спустя пять лет. Я понял, что я, ну громко сказано, что я освоил эту профессию.
– То есть пять лет ушли только на то, чтобы освоиться?
– Надо ещё учитывать 10-летний опыт радиоэфира.
– А как произошёл переход на ТВ?
– Вероятно, как и все значительные события в жизни того или иного человека бывают, когда у тебя что-то происходит, когда у тебя какая-то беда, серьёзное происшествие даёт толчок под зад, и ты начинаешь действовать, появляется злость, дающая тебе силы. Я внаглую позвонил Олегу Максимовичу Попцову, который только что был назначен руководителем ТВ Центра, и спрашиваю: для меня работа есть? А что ты хочешь делать? Говорю, что хочу делать итоговую за день информационную программу, ночные новости хочу вести. Приходи. Сказочный вариант Золушки…
– Он знал вас по работе на радио?
– Я начинал с Иновещания, откуда, кстати, многие вышли. Потом, когда пошли перестроечные процессы, стали появляться как грибы коммерческие радиостанции, я сотрудничал с ними, и на одной из первых, на «Открытом радио», несколько лет вёл свою часовую программу. Узнал очень многих людей, потом работал обозревателем на «Радио России». Ко мне в эфир приходил Олег Максимович, и мы с ним… ругались, но по-хорошему, без хамства. Он человек очень эмоциональный. А я на эмоцию откликаюсь, и мы просто иногда кричали друг на друга. Он меня вот такого и знал, настоящего. Почему я, собственно говоря, себе позволил совершить этот телефонный звонок и почему мне не было отказано сразу, как просто наглецу, с такой просьбой обратившемуся.
СВОБОДА СЛОВА
– В «25-м часе» вы нашли свой стиль существования – свободный и в то же время сдержанный, чувствуется, что ведущий в своей тарелке, и, что очень важно, и гости, которые к вам приходят, тоже. Хотя часто вы задаёте им неудобные вопросы. И всё равно люди приходят. Тем не менее в ходу такое мнение, что вот нет у нас на ТВ свободы слова. Есть чёрные списки, нельзя говорить о том о сём. Но когда я смотрю «25-й час», у меня складывается впечатление, что это не так. Есть ощущение свободы.
– В коллективе любой газеты, радиокомпании, телевизионного канала есть такое понятие, как редакционная политика. Нужно понимать, что организм без дисциплины существовать не может. Он просто развалится. В полной свободе организм умирает и в полном табу тоже умирает. Говорить, что мне всё позволено, тоже, наверное, неправильно. Но, видимо, руководство канала мне доверяет, признаёт в какой-то степени мой профессионализм в данном вопросе. Я забыл, когда разговаривал с генеральным директором последний раз. И даже с его заместителем.
– Не вызывали на ковёр и не ругали?
– Ни звонка. Ни вызова. Ничего. То есть они могут передать свои замечания… Есть главный редактор Михаил Пономарёв, с которым я общаюсь каждый день. Он мне говорит: «Генеральный вчера смотрел твою программу и сказал мне то-то и то-то. И вставил…»
– Но ему, а не вам?
– Да. В общем, я признаю, что у меня есть значительная степень свободы. Я прежде всего должен думать, что мне делать, а что не делать, потому что ко мне относятся как к взрослому на этом канале. У меня огромная степень самостоятельности. Может быть, потому у вас, когда вы смотрите, ощущение, что со свободой слова всё нормально. Но я в самом деле могу в разгар елейного освещения реформы РАО «ЕЭС», когда все говорят, какой молодец Чубайс, что иного пути у нас не было, что это самое прогрессивное решение… Уже смотрят на Чубайса как на спасителя отечества. И тут выходит некто и говорит: да вы все с ума сошли, что ли? Посмотрите, что он сделал! Развалил крупнейшую в мире энергетическую компанию, которая давала нашей стране колоссальные конкурентные преимущества, мобилизационный ресурс. Я это могу, потому что я считаю, что это нужно. Когда я уверен в собственной правоте, я могу идти на то, что не приветствуется, в том числе и руководством компании. Потому что это некоторое оппонирование, оппозиция официальной точке зрения и тем решениям, которые приняты наверху.
– А как формировалась ваша позиция?
– Мне всегда помогают мнения экспертов. Но самых разных, непредвзятых. И оттуда, и отсюда, и отсюда… Я выступаю как коммуникатор вот этих знающих людей и аудитории. Но мне нужно самому что-то понять, чтобы рассказать, представить разные точки зрения и дать вам возможность сделать вывод. А бывает так, что даже и меня, несмотря на то что считаю, что стал профессиональным человеком, захлёстывают эмоции. Я, конечно, стараюсь не навязывать своей точки зрения. Но когда она очевидна, когда под аплодисменты уничтожают лучшую в стране компанию, я даю свой микрокомментарий, который мне позволен. Он не будет навязчивым, наглым. Но он даст вам возможность понять, что не всё так просто.
– Таким образом как раз и завоёвывается доверие зрителей.
– Я только должен сказать, что телезрителей в нашей стране так много, что любой ведущий найдёт себе аудиторию, которая ему доверяет. И я не испытываю какой-то ложной уверенности в том, что я вот так всем нужен, мне так все доверяют. Есть некая аудитория, которая смотрит меня уже восемь лет, а до этого слушала меня по радио. И ради этой аудитории я работаю. Хотя ещё, надо честно признать, я работаю и для себя. Я самореализуюсь, я обожаю свою работу.
БЕ$ЦЕННЫЙ ДОЛЛАР
– О самореализации. Вы сняли документальный фильм «Бе$ценный доллар». На мой взгляд, это замечательный прорыв, это тот случай, когда журналист рассказал то, о чём раньше боялись говорить, а после просмотра все вдруг осознали, что вот так оно и есть, как же мы раньше не догадывались… Настолько точно, элегантно, стильно, без нажима и без какого-либо притягивания чего-либо за уши было рассказано о том, на чём строится могущество доллара.
– Поездке в Америку предшествовало знакомство с одним из умнейших финансистов России Андреем Годзинским. Он сам меня нашёл и сказал, что у него есть для меня интересная информация. Была интересная встреча. Я прихожу в его богатейший офис, там ковры всякие, «Версаче» и прочее. А я в джинсах, в кроссовках, февраль, шлёп-шлёп. Здрасьте, я, значит, такой-то такой-то. Здрасьте, очень приятно. Ну садитесь. Я сел. Вижу, как здесь всё богато. Думаю, ну что он мне сейчас будет впаривать? Говорю, вот знаете, я вам сразу скажу, что людей типа Гайдара, типа тех, кто обогатился в 90-е годы, я презираю. Будем дальше говорить? И в принципе меня должны были выгнать. На что Андрей Михайлович, похлопав меня по плечу, сказал: нормальный мужик! Оказалось, что он бьётся с ними уже 15 лет. Я говорю: ну вы же миллионер? Он говорит, я каждый свой доллар честно заработал, я ничего не украл у бабушки, я ничего не украл у пенсионеров в отличие от этих… Я сижу в кроссовках, снег уже стекает на дорогие ковры, а он четыре часа мне рассказывал о том, что происходит в экономике. И таких лекций ещё было много, прежде чем я что-то начал понимать. Вот это было начало того долгого процесса, который в итоге привёл к фильму «Бе$ценный доллар».
– После того как был сделан ваш фильм, важные мысли как будто из него были произнесены президентом…
– Тогда ещё кандидатом в президенты. А говорил он прямым текстом то, о чём мой фильм… И, собственно, это утвердило мой фильм в эфире. Я слышу речь Медведева, который говорит, что надо наше сырьё продавать за рубли, и бегу к начальству: вы слышали, что Медведев сказал сейчас? А что? Вот то, про что у меня кино. Да? Тогда эфир 2 апреля. И потом был повтор. И Интернет весь забит этим фильмом, он разошёлся по республикам бывшего Советского Союза. Причём я фильм не выкладывал в Интернет. Это сделали зрители. И в первую неделю после эфира было 15 тысяч просмотров только на одном из сайтов.
– Радуют элегантность и лёгкость, с которой подан сложнейший материал. В вашей работе видно, что денег на неё было выделено немного, но потрачены они с толком…
– Я вам скажу, что командировка стоила 10 тысяч долларов.
– То есть фактически всего за 10 тысяч долларов вы сняли этот фильм?
– Естественно, время в монтажке тоже стоит денег. Но это всё делалось на базе ТВ Центра. Те ночи, что мы сидели с ребятами…
– В свободное от работы время…
– Да, потому что днём монтажка занята.
– Так вам в следующий раз тоже дадут 10 тысяч долларов и скажут, больше не дадим, вы и за 10 тысяч сделаете.
– Когда меня спрашивают: а какой тебе заплатили за этот фильм гонорар, – я говорю, какой гонорар, спасибо за то, что мне дали возможность это сделать.
– Ваша цель, грубо говоря, не бабки срубить, а сделать хорошо своё дело.
– Это абсолютно нормально. Если ты работаешь только за деньги, то возвращаемся к нашему слову – «самореализация». Её нет, если ты не делаешь то, что тебе нравится. Зачем – ты ведь теряешь время, ты продаёшь время своей жизни, которое бесценно, жизнь-то одна, зачем? Может быть, я какой-то идеалист в этом.
ВО ИМЯ ЧЕГО?
– Не вы один, недавно на круглом столе, прошедшем в Доме журналиста на тему «ТВ и культура», выступал Сергей Муратов, профессор МГУ, известный телевизионщик, родитель КВНа. И вот он сказал, что, когда они начинали телевидение в Советском Союзе, они работали, чтобы сделать людей лучше. Как это далеко от занимающего основное эфирное время развлекательного телевидения, когда телепродюсеры делают деньги на убийстве времени и душ зрителей.
– Мне бы хотелось, чтобы меня правильно поняли. Чтобы люди не подумали, что у меня мания величия первой степени. Что касается сидящих на Олимпе телепроизводителей, которые решают, что пойдёт, а что не пойдёт, я бы так категорически их не обвинял. У них очень сложная работа. Это бизнес, и в нём они тоже самореализуются. Я не знаю, может быть, за деньги, может, им действительно интересно. То, что делает Первый канал – это высшей пробы развлекательные программы, хотим мы того или нет. Но я хочу сказать о том, что телевидение – это самый эффективный, самый опасный инструмент управления обществом.
– Изобретатель телевидения Владимир Зварыкин разочаровался в своём изобретении. Ещё в 50-е годы он понял, какое это орудие манипуляции.
– Яростный противник телевидения – и в общем, я его поддерживаю во многих его мыслях – Минкин Саша говорит, что он дома телевизор не смотрит и своим детям не показывает. И что? Ему легко? Он выходит и бьётся на радио, в газете со всем этим облаком, которое рождено телевидением. Он ничего не выигрывает от того, что он не смотрит, всё равно действительность сформирована. И он в ней. Никуда ты не денешься.
НАСТОЯЩИЕ ЭМОЦИИ
– Но тем не менее я всё-таки отношусь к оптимистам: на нашем телевидение очень много хороших программ. Последние спортивные трансляции смотрели 80% жителей России…
– К нашим футболистам я всё равно большим уважением не проникся. Из них делают героев, на самом деле они не являются таковыми. Вот то, что делали хоккеисты, Саша Овечкин, вот это была драка. Это примерно то, что делала сборная Турции на чемпионате Европы по футболу.
– Турки играли сильно. Наши – красиво…
– Я говорю о характере. Я говорю о чистоте эмоций. Такой жажды победы, которую демонстрировали турки, не было ни у кого. Для меня главное, когда человек показывает настоящую эмоцию. Вероятно, мне в моём информационном жанре не хватает чего-то эмоционального.
– Ваша сдержанность в кадре дороже многих выплесков. Потому что я вижу, что вы можете взорваться, а иногда эта эмоция и проскакивает. У хороших актёров это всегда чувствуется. Это чувствуется и у тех людей, которые в беседе, в споре не кричат, хотя могут, и они более убедительны. Их сдержанность говорит о наличии содержания, сильной позиции.
– И опять возвращаемся к тому, что меня спасают обычные новости, которые понятны всем и интересны каждый день. А то, к чему я прибегаю, обращаясь к документальному кино, – это стремление сделать что-то, что останется. И что можно посмотреть потом на компакт-диске. Или я своим детям дам посмотреть. Что эфир?.. Фьють, и улетучился…
– Всегда чувствуется отношение человека к жизни. Любит ли он людей, любит ли жизнь, верит ли он? Часто с экрана льётся презрение к людям…
– Я боюсь вас разочаровать и скажу, что я-то на данный момент принадлежу не к оптимистам. И не к тем, кто любит людей. Но это этап. Может, дело в возрасте – 37 лет, – дальше будет другой этап. Может быть, я буду всех любить. Но сейчас я переживаю некий перелом. Отношение к людям у меня сейчас не самое простое. Может быть, поэтому я иногда и рассказы пишу. Они очень о себе. Очень, что называется, кишки наружу.
– А дети, семья? Там-то есть отдушина?
– У меня двое мальчишек, и я их очень люблю. С женой мы развелись. А это тоже одна из причин моего такого неоптимистического настроения. И вообще, наверное, самое неприятное в жизни разочарование. Чтобы его не было, у меня есть прекрасный рецепт. Не надо ничего ожидать вообще от людей, от жизни. Они слабые, они ничего не контролируют. Они не знают, что будет в следующую секунду. Ну как же ты можешь даже не от себя, а от него чего-то ожидать, и требовать, и надеяться. А потом вдруг злиться и разочаровываться, что не случилось так, как ты от него ожидал. С какой стати так должно случаться? Не надо ждать, живи своей жизнью, самореализовывайся. И делай то, что ты считаешь нужным. Добро или не добро кому-то, если ты считаешь, что это человек скверный. Но ты должен работать. Я всегда стану на сторону того, кто работает.
Беседовал
