Пароход медленно и натужно боролся с течением Енисея. С тех пор как отплыли от Красноярска, прошло два часа, а Ильдару они показались вечностью, растянутой на мелкие островки, прибрежные камыши, утлые лодки с рыбаками и бесконечные пристани с тётками, предлагающими домашнюю снедь. Берега точно остановились. А до Енисейска было плыть и плыть.
– Сам-то откуда? – раздался хрипловатый голос из-за спины. Мужчина в поношенном кителе и развёрнутой на груди тельняшке добродушно улыбался, напрашиваясь в компанию.
Вздрогнувший от неожиданности, Ильдар не сразу ответил:
– Из Москвы.
– Издалека. Я смотрю, маешься. Не тужи, до Енисейска ещё восемь часов ходу.
– А вы откуда про Енисейск знаете?
– Так я же боцман. Вот и знаю.
Словоохотливый мужчина протянул руку и, представившись Николаем, пригласил повечерять. Похоже, редкие и однообразные швартовки вдоль исхоженной вверх и вниз реки ему поднадоели и он искал компанию, чтобы пропустить стаканчик до следующего причала.
В каюте было удивительно тихо. Рокот пароходных дизелей растворился в плеске волны, взлетающей к иллюминатору и пропадающей обратно.
– Да ты садись, – пригласил Николай. И открыл шкафчик, доставая снедь и стаканы.
Он делал это неторопливо. Аккуратно нарезал помидоры, поставил солонку, развернул из газеты курицу, заполнившую каюту домашним ароматом. И лишь потом достал из рундука приготовленную бутыль.
Наполнив стаканы, усмехнулся и заметил:
– У меня друг был, тоже татарин. Улетел в Магадан, на заработки. Хороший мужик. А ты зачем в Енисейск подался?
Там ведь зона. Убивцы сидят.
Ильдар, потянувшийся за помидором, остолбенел:
– Какая зона?
– Известно какая. С одной стороны – леспромхоз, а через реку – лагерь.
– Но их же охраняют, стерегут?
Николай рассмеялся и снова наполнил стаканы.
– Эх, паря! Кто их станет охранять, да и зачем? С одной стороны – батюшка-Енисей, переплыть который не сможешь. А с другой стороны – матушка-тайга, – наставительно молвил боцман, заглядывая в испуганные глаза собеседника.
Видимо, довольный произведённым впечатлением, он по-отечески хлопнул Ильдара по плечу и, подняв стакан, добавил:
– Если будут звать на охоту – не ходи. У нас так принято. Кого на охоту позовут, тот либо в болоте утопнет, либо в глухомани пропадает. Одно слово – тайга!
…Почему судьба занесла Ильдара в Сибирь? Студент московского престижного вуза подписался на «шабашку» с простым желанием – заработать деньги на магнитофон «Юпитер». В середине 70-х это была мечта практически каждого «рубахи», желающего произвести впечатление на девчонку. Но «мечта» имела цену. Аппаратура с усилителем и колонками «накручивалась» в 500 рублей.
Так уж получилось, что в стройотряд, подрядившийся строить коровник в Калининской области, людей уже набрали. Но судьба предложила Ильдару другой путь. «Старик, за лето слупишь пять сотен запросто, а то и больше», – заманчиво предложил старшекурсник. – Всего-то и делов – пару месяцев на лесосплаве». Уже приняв изрядную дозу, под такими посылами согласилась вся компания в лефортовской пивной. Сессия была позади, и лето открывало самые радужные перспективы.
Да и для поездки был ещё один серьёзный повод.
Как-то Ильдар с приятелем попал на вечеринку в институт культуры. Там он и познакомился с Наташей.
Разглядев новичка среди привычных мальчишек, она подошла и спросила:
– А тебе нравятся «Роллинги»?
– Ну да, – брякнул Ильдар, даже не понимая, о чём идёт речь.
– Это клёво! – продолжила девушка. Она посмотрела в глаза Ильдару и пошла в другой конец зала.
– Ты что, дурак? – спросил, стоявший рядом Алексей.
– Почему? – возмутился Ильдар.
– Иди, ведь ждёт, – продолжил приятель.
И Ильдар пошёл в темноту зала – навстречу глазам, манящим и чарующим.
Они танцевали весь вечер.
Потом была весна, полная встреч и поцелуев. Наташа жила на Якиманке, и уголки парка культуры стали усладой для молодых людей, открывающих секреты любви.
К этому времени Ильдар уже выяснил, кто такие «Роллинг Стоунз», почему они соперничают с «Битлами», и для себя понял: без «Юпитера», без классных записей к сердцу девушки подобраться будет трудно.
Оставалось одно: купить билет до Красноярска и догнать ребят, улетевших ранее.
…Пароход развернулся и отправился дальше, оставив Ильдара на пристани.
– Ну так что? Тоже москвич? Прямо целая бригада получается. Ты не тушуйся, я твоих друзей предупредил и тебе говорю: смертность у нас невысокая – два, ну, может быть, три человека за сезон, – хохотнул директор лесозаготовительного комбината Аркадий Степанович. И добавил: – Я в вашу бригаду двух мужиков поставил. Люди опытные, научат. Волноваться нечего. Из них только Радулин сидит срок «по тяжкому». А Крысалев – он вообще тихий. Ну да, покалечил кассира, да и то, потому что тот к его жене заглядывал.
Дорога от правления леспромхоза до барака была короткой. Ильдар пришёл в тишину уснувшей бригады. Никто не встретил, радостно не закричал. Все спали мертвецким сном. Тяжёлый храп, запах натруженных сапог разносились по амбару, куда разместили мальчишек, приехавших «за лёгкими» деньгами.
Кто уж там распорядился, а смена для бригады получилась тяжёлая и во всех смыслах поганая. С трёх часов дня до полуночи. Её называли «сучьей», поскольку днём стояла нестерпимая, изнуряющая жара, а после захода солнца холод выныривал из тайги и пробирался в каждую клеточку тела. Студёный воздух медленно накрывал городок вместе с армией комаров, звенящих над Енисейском.
Для начала Ильдара поставили на «полки́»: отсортировывать брёвна по размеру. Тяжёлые, пропитанные водой стволы медленно поднимались, захваченные из протоки. Зубастая цепь нанизывала брёвна одно за другим и постоянно рвалась от этого придуманного людьми напряжения. Вместе с брёвнами на хранилище завода поднималась мошка.
Рой насекомых облепил стоящего в плавках московского студента.
– Ты что, идиот?! – закричала помощница бригадира Прасковья. – Это же не пляж! – вскинула руками в сердцах.
Удивлённая или возмущённая московским безрассудством, «хозяйка» лесосплава от души произнесла такую тираду, что рядом стоящие зэки уважительно переглянулись.
– Понимает! – кивнул Радулин.
…Искусанное тело «взрывалось» и «ныло».
– Да, Ильдар. Налетел ты на двадцатку, – сказал Сергей, прижигая места укусов йодным тампоном.
День на лесосплаве измерялся десятью рублями, а если повезёт, то наряд закрывали по двадцатке на члена бригады. И её надо было «отпахать» либо на воде, бесконечно выталкивая брёвна в протоку, либо на «полкaх», выстраивая по размерам стволы деревьев в склады, вырастающие в два, а то и три метра над землёй.
– Когда «сороковка» пойдёт, – делился опытом Антон Михайлыч Крысалев, – ты вперёд бревна забегай, а потом толкай его «киянкой». Само побежит.
Михалыча уважали: знал он жизнь, что называется, с разных сторон. Ещё до приезда Ильдара ребята, не заметив, сбросили в его сторону бревно. Тяжеленный ствол понёсся на стоящего спиной зэка. Услышав нарастающий грохот, Михалыч бросился на землю, поставив над головой пику – «киянку». И ведь «пронесло». «Вы так больше не делайте», – с осуждением сказал мужчина оторопевшим студентам. Кто-то побежал за водкой, а некоторые присели, не проронив ни слова.
…Изъеденного гнусом Ильдара оставили на пару дней дежурным по бараку.
– Толку от тебя пока что не будет, так что займись хозяйством, – наставительно распорядился негласный лидер бригады Валера Карпов.
– Не переживай, скучать не придётся, – добавил сокурсник и определил фронт работ.
Для начала Ильдар взялся мастерить «кипятильник». Сняв ножом оплётку с проводов, будущий радиоинженер достал из рюкзака упаковку лезвий для бритья «Нева» и стал аккуратно прикручивать оголённую медь к новеньким, не тронувшим щетину пластинам. Пройденный в начале обучения курс «Электротехники» оказался как нельзя кстати. Собирая лезвия в электрическую «гармонь», Ильдар подумал, что его конструкцию вполне могли бы оценить зэки. Но потом вдруг сообразил, что может переусердствовать и доморощенный «кипятильник» обесточит добрую половину бараков, рассыпавшихся вдоль берега. Он вынул из «гармони» пару лезвий, и собранная конструкция погрузилась в ведро с водой.
Эффект оказался потрясающим. Как только Ильдар подключил провода к распределительному щитку, по бараку разнёсся треск, а в центре ведра раскрылась «дуга». Она подсветила тёмную колодезную воду, перемешивая с бешенной скоростью слой за слоем. И уже через минуту ведро бурлило, поднимая над собой белые клубы, – словно волшебная лампа Аладдина.
Довольный результатом, Ильдар решил, что можно заняться колкой дров, но тут в дверь постучали. В проёме стояла русоволосая девушка в простеньком ситцевом сарафане. Она подняла загорелую руку на косяк и спросила:
– Это тебя покусали?
– Да нет. Я в порядке.
– Тебе мама настойку прислала. Надо мазать укусы. Снимай рубашку.
То ли от неожиданного появления девушки, то ли от её решительности Ильдар слегка оторопел и попробовал отказаться. Но девушка рассмеялась и спросила:
– А на спине тоже сам будешь мазать?
Они устроились на топчане. Её пальцы заботливо дотрагивались до вздувшейся кожи и с каждым прикосновением тело Ильдара вздрагивало и напрягалось. Он вдруг понял, что ему нравится, как руки девушки, не торопясь и ласково, опускаются по спине.
Ильдар хотел только одного – чтобы укусы на спине не заканчивались, а появившаяся «медсестра» задержалась как можно дольше.
– Меня Катей зовут, а тебя?
– Ильдар. А твоя мама откуда про мои укусы знает?
– Так вы же вместе работаете. Прасковьей её кличут. Неужто забыл?
Ильдар рассмеялся. Ему стало удивительно хорошо рядом с Катей. От загорелого тела девушки сквозь цветочки на ситце излучалось тепло. Сарафан ей был великоват, и, когда она наклонилась за упавшим на пол тампоном, глазам Ильдара открылась упругая девичья грудь, не знавшая стеснявшего лифчика. Он покраснел. Вспыхнувшее желание накрыло горячей волной. Катя перехватила его взгляд. Закончив год назад школу, она была уже в том возрасте, когда понимала взгляды мужчин. Подростков в посёлке практически не было. Те, кому повезло, уходили в армию. Для других ребят дорога была заказана: как правило, по пьянке они попадали в места не столь отдалённые – кто за драку, кто за воровство.
Катя улыбнулась Ильдару. Дотронувшись до его плеча, она тихо произнесла:
– Может, погуляем сегодня вечером?
Ты приходи к столовой. Я у мамки ключи возьму. Спину тебе помажу. Придёшь?
– Приду, – закивал Ильдар и, не в силах совладать с нахлынувшими чувствами, обнял девушку.
Она не сопротивлялась. Его рука судорожно охватила шею девушки и опустилась на грудь, лаская крупные соски, ставшие влажными от напряжения. Задохнувшаяся Катя прошептала, подняв на Ильдара глаза:
– Миленький ты мой…
…Жизнь в Енисейске оказалась медленной и тягучей. День начинался с обеда, когда просыпалась бригада. Он тянулся сквозь изнуряющую жару, уходил вместе с закатом и под конец смены накрывал каждого комариным звоном. Опыта у мальчишек не было никакого, и, чтобы выработать норму, приходилось работать до пяти утра. Потом они валились на койки, и барак замирал до обеда.
Лишь пару недель спустя Ильдар смог втянуться в этот изнуряющий ритм. Он уже давно забыл про желанный магнитофон, да и про Наташу почти не вспоминал. Ильдар как-то обмяк в сибирской тишине. А хлебосольная Прасковья то приносила огурцы с огорода, то вдруг радовала ребят солониной, приговаривая: «Да вы кушайте. Как же вас в Москве-то кормят?»
Иногда с ней приходила Катя, которая помогала маме. Ей всё было внове. Свалившиеся аж из самой Москвы ребята перевернули жизнь городка. И Катя расцвела душой, ожидая встреч с Ильдаром. Прикипела к москвичу, вдруг осознав, что бывает другая жизнь, в которой были незнакомые до сей поры песни под бренчащую вечерами гитару, рассказы про столицу и руки, ласкающие её тело.
А потом судьба крутанула Ильдара с новой стороны.
Всё, что двигалось по реке (плоты), приплывало в Енисейск в «конвертах». Так называли связку из двадцати брёвен. Работавшие в верховье реки зэки перевязывали стволы проволокой. И таких связок в одном плоту были сотни. Дальше все эти разные, теперь уже голые стволы, простившиеся с ветками и сучьями, верхушками и корнями, буксировали по реке. Но умершие деревья пытались сопротивляться своей будущности – превратиться в гору опилок. Отяжелевшие от воды стволы тянули на дно реки своих собратьев, ещё державшихся на плаву. Они цеплялись друг за друга, разрывали «конверты» и получался… затор.
В засушливое лето притоки Енисея пересыхали, и глазам открывалась картина погибшего в глубине реки леса. Он, словно паркет, выстилал примыкающие русла и сгнивал, порождая тучи мошки.
Плот подгоняли к протоке, над которой от берега были проложены узенькие мостки. Задача была нехитрой – бегать по мосткам и, толкая «киянкой» бревно, направлять его в сторону движущейся зубчатой цепи. Она крутилась постоянно, начиная своё движение глубоко под водой, и поднималась по склону берега на десятки метров, затаскивая на «полки» приплывшие брёвна.
«Киянкой» местные называли длинную пику, на конце которой было не только остриё, но и крюк. В зависимости от ситуации ею либо подтаскивали бревно, либо толкали вперёд, по направлению к цепи.
Но «киянка» была не только инструментом. При правильном обращении она могла спасти жизнь сплавщику. Потому что смерть на воде была делом обычным, к которому енисейские привыкли и не удивлялись очередной трагедии.
Особенность работы на воде заключалась в том, что пригнанные по реке стволы имели обыкновение быстро заканчиваться в непосредственной близости у мостков. А плот был длиннющий, и каждый его «конверт» надо было разобрать по брёвнышку. Освобождённые стволы, «нахлебавшиеся» в енисейской купели, норовили идти ко дну протоки, чего допустить было нельзя.
Одним словом, наступал момент, когда ребятам, вооружённым «киянками», следовало спрыгивать непосредственно на плот. Ближайшие к протоке стволы давались легко. А дальше всё было сложнее.
«Ильдар, ты запомни. Одно бревно держит весь плот, – поначалу наставлял авторитетный зэк. – Как это бревно сдвинешь, беги. Или стой, как будто тебе в жопу кол засунули. «Киянку» ни за что не выпускай. С нею выберешься, без неё – утопнешь».
Увы, на рафинированного московского студента предостережения про енисейский «кол» не подействовали. Как-то в ночную пору Ильдару выпала судьба работать на воде. Подсвеченный луною плот пришёл к Енисейску весь «перекрученный» течением реки. Всё перепуталось, перемешалось. Лишь торчащие среди стволов заржавевшие проволочные «усы» обозначали некогда сложенные воедино «конверты».
На ту ночную смену пришлась третья неделя этой странной «шабашки», больше похожей не на заработки, а на отбывание срока. Но Ильдар уже втянулся и внутренне ощущал себя бывалым сплавщиком. Он легко перепрыгивал с бревна на бревно, толкая их в протоку. Но чем дальше Ильдар отдалялся от спасительных мостков, тем грознее, упрямее, неподатливее становились умершие деревья.
Вытащить очередное бревно не удалось и со второй попытки. Ствол сильно притоп, и где-то там, под водой, его конец словно клещами держали другие деревья. По-хорошему, Ильдару надо было плюнуть на него и двигаться дальше. Но уязвлённый молодой человек навалился что есть мочи на «киянку». Притопленный ствол остался неподвижным, а бревно, на котором он стоял, вылетело из-под ног в обратном направлении.
В телогрейке, в кирзовых сапогах Ильдар нырнул в студёную воду Енисея, выпустив из рук «киянку». Словно сотни иголок пронзили тело. И в этот злосчастный момент кто-то из ребят сдвинул то самое бревно, что держало в неподвижности грозную деревянную массу. Плот стал «раскрываться».
Его охватил страх. Погружаясь на глубину, молодой человек успел заметить, как «полынья» медленно заполняется стволами деревьев, как что-то с берега кричали ребята. «А что скажут маме?» – промелькнуло в голове.
И, сбросив сапоги, Ильдар рванул наверх – к лунной дорожке и жизни, оставившей, словно нить Ариадны, блики предстоящей судьбы.
«ЛГ»-ДОСЬЕ
Равиль Зарипов
Журналист, дипломат. Родился в 1957 году. Окончил Московский энергетический институт, позднее – Дипломатическую академию МИД РФ. Кандидат технических наук. Автор 7 научных трудов и свыше 50 статей в России и за рубежом. Работал научным сотрудником в Радиотехническом институте АН СССР, специальным корреспондентом, обозревателем в газетах «Московский комсомолец», «Трибуна», «Комсомольская правда», был руководителем студии ВГТРК, пресс-службы в «Россотрудничестве», а также первым секретарём Посольства России в Азербайджане.
Член Союза журналистов России. В 1986 году стал победителем Всесоюзного конкурса на лучший фельетон, организованный журналом «Крокодил». Лауреат премии Союза журналистов Москвы. Решением Московского союза журналистов и Союза журналистов России по итогам 1993 года признан «Лучшим репортёром России».