Анатолий Генатулин. Красная поляна: Романы, повести, рассказы. – Уфа:Китап, 2008.– 472 с.
Иногда складывается впечатление, что современники больше знают об инопланетянах и эльфах, чем о трактористах и пастухах, словно и не было никогда крестьян и рабочих, в смысле – тружеников. Российская деревня для горожанина, живущего в виртуальном мире сетевых игр и сетевых магазинов, давно стала абсолютной экзотикой. Мы зарываемся в газеты, чтобы узнать: есть ли жизнь на Марсе? Но на самом деле мы толком не знаем, какая она – жизнь на земле…
По счастью, на планете сохранились мудрецы. Такие, как Анатолий Генатулин – известный писатель, родившийся в башкирской деревне Уразово и названный при рождении Талха. Он знает точно: жизнь есть. Талха Юмабаевич за восемь с небольшим десятков лет прочувствовал её каждой клеточкой тела: рано осиротел, мальчишкой вкалывал в колхозе, юношей – на металлургическом заводе, воевал, работал, работал, работал… И писал. Первый сборник рассказов «Рябиновая гора» вышел в 1969 году. Потом были: «Аю-таш» (1975), «Золотая моя колыбель» (1984), «Вот кончится война» (1988) и многие другие книги. Большинство его произведений автобиографичны. Поэтому так часто на страницах повестей и рассказов встречаются его земляки – хлеборобы и пастухи, со свойственной им сельской простотой души.
По старой доброй русской традиции Писатель – непременно мудрец. Он обязательно должен жить – и не только за себя (ради своей жизни не стоит браться за писательский труд), а за всех нас – бестолковых, виртуальных, сериальных, спешащих, неуспевающих, преуспевающих…
Генатулин прошёл войну. От смерти до смерти – не своей, что ещё тяжелее. Его новая книга «Красная поляна» – красна от крови: живой. Но, как ни странно, от неё остаётся ощущение чистоты и покоя, и даже радости – жизнь есть!
Анатолий Генатулин – мудрец и воин. У него длинная, хорошая – настоящая – судьба; и долговечная, хорошая – настоящая – проза. Она – ледяная, как ключевая вода, – без красителей и усилителей вкуса. От неё ломит зубы и проясняется мир. «В Германию пришла весна, неторопкая, долгая чужеземная весна. Наш эскадрон стоял в имении какого-то сбежавшего фон-барона. Красивый трёхэтажный дом. В сторонке на ровном поле стоял двукрылый, похожий на наш кукурузник самолётик. На стенах в доме висели ковры, портреты, картины… меня интересовали картины. Я долго стоял перед одной. На картине была война. Не эта, а та, первая русско-германская, в которой участвовал ещё мой дед. Бородатые казаки в мохнатых папахах. Немцы в серо-зелёных шинелях, в касках с острым рогом на макушке расстреливали казаков из станковых пулемётов «максим». Один конь поволок в стремени убитого казака, поодаль, в пыли, казак с выпученными глазами испуганно поворачивал коня назад… Что-то в этой картине было не так. Я не сразу понял, в чём дело. А дело было в том, что картину написал немецкий художник для немцев. Он должна была возбудить в них чувство победного торжества, а я был душой на стороне гибнущих казаков, и мои ощущения, моё видение были трагическими. Бой на картине для меня, как в страшном сне, был перевёрнут…»
, Уфа