ПОЭЗИЯ КАЛМЫКИИ 
(р. 1950)
Элегия
Карминно-красная луна,
своим величием полна,
всплывала из-за той скалы,
что брошена рукой аллы
далёко в море. И с тех пор,
судьбы восприняв приговор,
всегда печальна и одна,
лишь моря вечного волна,
плеща солёною водой,
тревожит вековой покой.
Закрылись тучей гребни скал,
цикады смолкли – хор устал,
и южных птиц затихли трели,
темнеют травы, сосны, ели.
Луна всё выше поднималась,
в воде морской переливалась,
вот мягким светом весь залит
окрестный бор, холмы, гранит.
Вдруг налетевший свежий бриз,
качнув громадный кипарис,
вмиг разогнал все тучи с гор,
и я, туда направив взор,
увидел на скале седой
руины башни боевой.
А вод пучина, всё вздыхая,
на берег тихий вал бросая,
всё в чём-то землю упрекала,
но сонная земля молчала.
(р. 1941) 
***
Я не курю, но мне приятен дым
Сжигаемой тобою сигареты.
Он так идёт к твоим вискам седым,
К глазам твоим, где остаётся лето.
Ты куришь, куришь и опять молчишь –
Из уст твоих не вытянуть и слова!
Ты этим, знаю, больше говоришь,
Без хитрости, без лоска, без уловок.
В твоей улыбке – искренняя грусть,
Святая безысходность и усталость,
Попытка в бесконечность растянуть
Те полчаса, что нам с тобой остались.
Я не курю, но так волнует дым
Терзаемой тобою сигареты.
Он так идёт к твоим вискам седым,
К глазам твоим, где остывает лето.
Всё сказано и выпито до дна –
Ах, как горчит любви напиток сладкий!
Я, знаю, должен...
Как и ты должна...
А диктор приглашает на посадку...
Поле бессмертия
На этом кочковатом поле
С войны не суетился плуг.
Здесь каждое священной болью
Пронизывает сердце вдруг.
Постой безмолвно и послушай,
Что шепчет этот клок земли.
Здесь павшие в сраженье души
Цветами ярко расцвели.
Вон колокольчики степные
Струят по ветру синий звон,
Под гусеницы там стальные
Лёг в сорок третьем батальон.
Отвлёк от главного удара,
Сковал немало вражьих сил
И юною, и кровью старой
Степь очень щедро окропил.
Прервались жизни в страшной драке,
Их прах навечно в землю врос!
Как гордо полыхают маки
Средь ковылей седых волос...
Ты голову склони, послушай
Неумолчную скорбь земли –
В степном цветенье павших души
Покой бессмертья обрели.
(1929–2009) 
Мама
Есть ли дно у того родника,
Где любовь ты черпаешь, мама?
Ты ответь мне, когда и как
Расплачусь за неё, мама!
Понял я, почему иногда
Не хотела ты, мама, хлеба
В дни, когда над нами нужда
Нависала, как чёрное небо.
И светились глаза одни
На лице твоём исхудалом...
Мама, мама!
А я в те дни
Несмышлёным был мальчуганом...
Есть ли дно у того родника,
Где любовь ты черпаешь, мама?
Ты ответь мне, когда и как
Расплачусь за неё, мама!
Лишь однажды, когда я сказал,
Что окончил с медалью школу,
Исстрадавшиеся глаза
Засветились огнём весёлым.
И сказала ты: Всё отдай,
Что с рожденья дала тебе я,
За народ, за родимый край,
Даже жизни самой не жалея!
Есть ли дно у того родника,
Где любовь ты черпаешь, мама?
Ты ответь мне, когда и как
Расплачусь за неё, мама!
Я в Канске жил... 
Я в Канске жил,
Я неспокойно рос –
С такой, как сам я, мелюзгою рядом,
Грузил в сорокаградусный мороз
Тяжёлые подушки для снарядов.
Нас было много в злую ту войну
Голодных, голых и вихроволосых,
Похожих на бездомную шпану,
Которая ночует под откосом.
Сжав крепко зубы,
Силясь горячо,
Старались мы, ослабшие до стона,
Побольше взять на детское плечо
И погрузить огромные вагоны.
Война – всегда
Всеобщая беда,
Великое народное страданье,
Ты научила сильным быть тогда
И жить порой одним вторым дыханьем!
Я не боялся плеч перегрузить –
И от такой неимоверной муки
Я не удался ростом, может быть,
И может быть, длинней,
Чем надо, руки.
Я песни пел –
Они срывались в крик
И до сих пор летят
над страшным веком...
Я в Канске жил, трагедию постиг –
И стал я называться Человеком!
Перевод