Игорь ИЛЬИНСКИЙ, доктор философских наук, ректор Московского гуманитарного университета
«МОЙ» КОМСОМОЛ
Почему я говорю «мой» комсомол? Привычно для слуха и принято говорить – «наш». Ведь комсомол был единой многомиллионной организацией – «школу» комсомола за время его существования, как известно, прошли около 200 миллионов человек. Но дело в том, что в этой «школе» (что естественно) были разные «ученики».
«Двоечники», а иначе говоря, «болото», «выбывшие без снятия с учёта», которых многими тысячами ежегодно исключали из комсомола.
«Троечники» – те, кто «состоял» в комсомоле на всякий случай, изредка выполнявшие отдельные поручения.
Миллионы «активистов», которые без всякой корысти тянули лямку групкомсоргов, секретарей первичных организаций, членов бюро и комитетов комсомола, различных комиссий, советов.
И освобождённые комсомольские работники, численность которых в разные годы была различной. От сотен – в начале истории комсомола до 150 тысяч человек в конце его существования.
Пройдя все ступени – от групкомсорга в Новосибирском строительном техникуме, комсорга роты в Омском танкотехническом училище, секретаря комитета комсомола стройки п/я 53, секретаря райкома комсомола до работника аппарата ЦК ВЛКСМ, – со знанием дела говорю: во все мои времена на всех «этажах» комсомола я встречал множество замечательных людей.
Но рядом существовало и другое множество – незамечательное. Включая часть комсомольских работников. Мы очень по-разному смотрели на жизнь, на комсомол, хотя работали (вроде бы) ради одной цели – ради «светлого будущего».
Я дал им своё определение – «кипучие бездельники». Это был не «мой» комсомол.
В общем, в комсомоле всё было так, как и быть должно в любой огромной стране. А комсомол и был «страной молодёжи»!
Каждый вправе сам определять цену своей личности и своей роли в жизни комсомола – молодёжной организации, которая сегодня не существует, но дела которой и имена людей, их сотворивших, вычеркнуть из истории Отечества невозможно.
С первых дней работы в комсомоле у меня было своё стихийно, как-то очень быстро сложившееся представление о нём, о его роли и функциях в обществе.
Нас учили, что комсомол – это «резерв и помощник партии». Я понимал: комсомол должен «организовывать», «мобилизовывать» молодёжь на нужные для страны дела. Это правильно. В этом смысле он «инструмент», «средство», «приводной ремень». Но всё имеет меру. Где предел? Почему комсомолец должен только «давать» комсомолу и не просить помощи для себя? Я понимал комсомол и как инстанцию, куда молодые люди могли приносить свои заботы, обиды и боли, где они имели право просить помощи и защиты и получать их.
Комсомольские работники в моём представлении были вовсе не пошляками и карьеристами, какими их представляют сейчас, а – «социальными работниками», своего рода «общественными санитарами», которые подбирали на улице, в дурных семьях молодых «подранков» и вытаскивали из грязи жизни, из разного рода бед и несчастий, находили им работу, чем-то занимали. Именно эта миссия возвышала меня в собственных глазах больше всего. Надо признать, что такая точка зрения была непопулярна в партийно-комсомольских кругах.
С ЧИСТОЙ ВЕРОЙ – В «СВЕТЛОЕ БУДУЩЕЕ!..»
Ещё с той далёкой поры, когда после эвакуации из блокадного Ленинграда наша семья семь лет бедствовала в глухой деревушке Петушиха Маслянинского района Новосибирской области, во мне прижилось иногда удивлявшее меня самого чувство любви к людям. К людям вообще. Хотя я знал, что есть немало особей злых и опасных. На себе испытал… И всё же всех скопом, прощая недостатки и пороки, я любил людей. Мне казалось, что виной всему плохому в них и плохой жизни – война, молодость Советской власти и «происки мирового капитализма». И что если все мы дружно возьмёмся за работу, то жизнь быстро наладится, справедливость восторжествует, а светлое будущее наступит непременно…
Работая в комсомоле с утра до глубокого вечера, я был среди людей. Приходил домой поздно, выжатый, как лимон.
Именно тогда я узнал, что есть понятие «избыточное общение». Нужна особая психика, особый характер, особый склад ума, без которых к общественной работе человек непригоден.
Вечером ты – «выжатый лимон», а утром должен быть «свеж, как огурчик».
В феврале 1961 года меня избрали первым секретарём Дзержинского райкома комсомола.
Почти три года работы в этой должности были своего рода сумасшествием. «Оттепель» 60-х. Развеян культ личности Сталина. Хрущёв грохнул ботинком по трибуне ООН, сообщив капиталистам: «Мы вас похороним». Заявил на съезде КПСС, что «коммунизм не за горами», бросил призыв «За работу, товарищи!» Началась экономическая реформа. За Гагариным в космос полетели один за другим советские космонавты.
Общество, партия, комсомол были в крайнем возбуждении. Одно новшество опережало другое. Спокойно жить и работать было невозможно: жизнь перешла в фазу героической борьбы всех за всё. Борьбы за рост рядов комсомола. Борьбы за научно-технический прогресс. Борьбы за качество выпускаемой продукции. Борьбы за кукурузу. Борьбы за освоение целинных и залежных земель Крайнего Севера и Дальнего Востока. Борьбы против идеологических диверсий Запада. Борьбы против религиозного мракобесия и сектантства. И так далее. Борьбы не на жизнь, а на смерть – «за» построение коммунизма, «против» капитализма и империализма. Или они – нас, или мы – их.
Тому, кто не жил в атмосфере 60-х, не понять того, что творилось тогда в умах и душах людей. Такое надо пережить. Дело не в том, что «вожди» обещали: нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме. Люди и сами видели: страна стремительно изменяется, развивается, один успех следует за другим. Ежегодно в строй вводились сотни новых заводов, фабрик, крупнейших в мире гидроэлектростанций, десятки новых посёлков и городов.
Гордость распирала рядового советского человека. Молодёжь валом валила в комсомол. Вера в коммунизм находилась в апогее своего торжества. И самыми верующими, по-моему, в ту пору были комсомольские работники, исполненные энтузиазма и готовности положить на алтарь борьбы «за светлое будущее» все свои силы. Нормой было работать до глубокой ночи, не обедать, не иметь выходных.
Что двигало мною, что заставляло меня жить таким почти жертвенным образом, забывая порой о доме, семье и о самом себе? Только не карьера, не деньги! Хотя, конечно же, бедность унижала и оскорбляла… Чувство причастности к Общему Великому Делу, мечта о «светлом будущем» – вот главное.
Романтизм? Да. Не хватало прагматизма? Почему же – мы ставили цели и достигали их. В категориях ценностей романтизм, по-моему, выше прагматизма, рядом с которым – холодный расчёт, эгоизм, цинизм. Романтизм – это способ жизни не только для себя, но и для других. «Романтизм, – как сказал Александр Блок, – это жадное стремление жить удесятерённой жизнью». Вот так мы и жили. И это был «мой» образ жизни, «мой» путь, «мой» комсомол.
АППАРАТ ЦК
Полный энтузиазма, весь из себя «правильный», «идейно и морально устойчивый, готовый к выполнению любых поручений партии и советского правительства», как говорилось обо мне в характеристике при увольнении из Омского танкотехнического училища, я пришёл работать в 1964 году в аппарат ЦК комсомола.
Аппарат ЦК в его идеальном представлении – это собрание комсомольских «звёзд»: самых идейных, моральных и самоотверженных, самых умных, опытных и честных работников, прошедших школу «низовой» работы, проверенных, как говорится, в разведке и в бою. В основном это так и было. В ЦК трудились немало талантливых управленцев, сказать по-нынешнему – менеджеров. Управление – это, как известно, наука и искусство. Я-то думаю, что науки в управленческом деле совсем немного, в основном это именно искусство: игра воображения, способность ставить правильные цели, точно определять задачи, подбирать для их осуществления людей, соответствующих сложности этих целей и задач, умеющих вдохновлять, а в нужное время в нужной мере проявлять волю, грубо говоря – заставлять делать то, что задумал автор идеи. Плюс интуиция, звериное чутьё возникающих опасностей.
Численность аппарата ЦК – человек пятьсот, включая хозяйственные службы, а комсомольцев (в разные времена) от 23 до 42 миллионов человек. Совсем небольшая «голова» для такого огромного «туловища»…
Впоследствии многие из тех, с кем я был связан товарищескими отношениями, стали крупными фигурами в партии и государстве. Жизнь некоторых закончилась трагически…
Приходя в аппарат ЦК, я, казалось, был способен уже думать и сам, а всё же – я был болен болезнью самоослепления. Неудивительно: в сталинскую эпоху не только сам Сталин, но все другие члены партийного руководства звались вождями. На первого секретаря ЦК из Дзержинского райкома комсомола я смотрел как на не очень большого, не самого главного, но всё-таки – вождя.
Работая в аппарате ЦК, я получил возможность видеть «вождей» в упор: передо мною были обыкновенные люди. Да, обладавшие властью, каждый – своими способностями и талантами, но – люди. И только. Ничего божественного.
РАЗУВЕРЕНИЯ
Мне кажется, что я никогда не был наивным: бедность, в которой жила наша семья в деревне и городе, борьба со «шпаной», начавшаяся ещё в школе, заставляли меня мыслить реалистично и действовать расчётливо, результативно.
На бытовом уровне я был реалист и прагматик. Иначе жизнь сшибла бы меня с ног и выбросила куда-нибудь на обочину. Что же касается моего мировоззрения, то я был идеалистом, романтиком, проще – верующим. Не в бога. В идею коммунизма. И странно ли это? Я родился и вырос в стране, где господствовала одна-единственная идеология – коммунистическая. Задача всей системы пропаганды СССР в том и состояла, чтобы новые поколения впитывали в себя идею коммунизма, как говорится, с молоком матери. Так оно и происходило. Мы росли и взрослели с верой в «светлое будущее». Я был «продуктом» системы. Я веровал, и, казалось, ничто не может разрушить мою веру в общество, где «от каждого по способностям, каждому – по его труду», «всё – во имя человека, всё – во благо человека». Справедливость. Равенство. Дружба и братство всех народов. Да что ж плохого в этих словах и тезисах?
Волна разочарований и разуверений настигла меня в ЦК комсомола, где рядом с людьми умными, высокообразованными, талантливыми (о некоторых я говорил) сосуществовало немало тех, кого определяют словом «функционер». Само по себе слово это безобидное: у каждой социальной системы есть функции, а значит, должны быть те, кто их реализует. Их-то и принято именовать функционерами. Без функционеров не может действовать никакая организация. Дело в том, однако, что Центральный комитет был органом идеологическим, в нём по логике вещей должны были работать люди высокоидейные, не безличные «винтики».
Скоро стало ясно, что мои представления о комсомоле и о том, что такое «комсомольский вожак» (любимая тема диспутов тех времён), не совпадают с представлениями некоторых моих новых коллег в аппарате ЦК. И хотя все они имели высшее образование, но были гуманитарно темны и в сущности своей – безыдейны.
Разумеется, в вузах они «проходили» курс марксизма-ленинизма и научного коммунизма, но никакие их идеи – ни истинные, ни утопичные – не застряли у этих людей ни в голове, ни в сердце. Это были функционеры в худшем смысле этого слова, говорившие «правильные» слова, не знаю, что думавшие на самом деле, но явно озабоченные одним – собственной выгодой: карьерой, авоськой, вертушкой. «Глубокоуважаемыми людьми» значились те, кто имел отношение к чему-то материальному: распределению квартир, путёвок в дома отдыха, пионерские лагеря, детские сады и ясли. Люди духовного склада негласно числились второсортными, «философами», «писаками». В эту категорию попал и я.
А был ещё один тип работника ЦК, который по всем характеристикам относился к понятию «имитатор».
Наблюдая за ними, я всё больше грустнел: этот и многие другие ребята ни о каком высоком и прекрасном «светлом будущем человечества» не помышляли. «Откуда же оно тогда возьмётся – «светлое будущее», если в высших эшелонах комсомольской власти есть такие типажи?» – думал я.
А кроме того, я знал, что в комсомольском аппарате областей и республик картина примерно та же самая: рядом с теми, кто поёт о «яростных и непохожих, о презревших грошевой уют», живут вот такие – безыдейные, трухлявые, скудоумные. И не только в комсомоле, но в партии и госорганах. На «светлое будущее» народов СССР им глубоко наплевать, они озабочены одним – как обеспечить своё собственное «светлое настоящее». Грызут всё, что грызётся, тащат всё, что можно стащить.
Главное – близость к Кремлю и Подъезду № 1 ЦК КПСС, который и вовсе в трёхстах метрах, исключительно – желание когда-нибудь (ах если б поскорее!) перебраться в одно из этих зданий. И всё. И никакой идейности. Элементарный карьеризм, предполагающий в натуре такие черты, как холодный прагматизм и цинизм.
Персон такого рода, а то и куда почище, я мог бы назвать много. Партия и комсомол (вослед за ней) пятилетка за пятилеткой рубили сук, на котором сидели: доверие народа, веру, которую надо было подкреплять не только вводом в строй новых заводов и гидроэлектростанций, новыми дурацкими лозунгами вроде «Экономика должна быть экономной», «Больше социализма», а реальной заботой о быте и нуждах, о простейших потребностях людей: в хлебе и колбасе, крыше над головой. О человеке, который в докладах был «превыше всего», а на самом деле…
Менялись только генсеки партии, а жизнь людская оставалась прежней. Сегодня пишут, будто работники ЦК комсомола имели какие-то невероятные привилегии, а уж что касается аппаратчиков ЦК КПСС, так чуть ли не в золоте купались. Чушь всё это.
Перейдя на работу в ЦК из цеха завода, я потерял в зарплате более чем вдвое, получал 160 рублей. Став зам. завом – 230. В комсомольском журнале – 300 рублей. К отпуску добавляли оклад и делали скидку в 50 процентов на путёвку в Дом отдыха жене. Всё.
Секретари ЦК комсомола имели так называемую «кремлёвку», то есть право закупать продукты на половину суммы их оклада в 500 рублей в спецмагазине. Это было существенно. В аппарате ЦК КПСС, Совмине СССР, Верховном Совете СССР, министерствах и некоторых других организациях руководители высшего ранга и их заместители имели зарплату повыше, но не значительно. Министр получал 600 рублей. Ректор (доктор наук) любого вуза – те же 600 рублей. Да, у них были персональные машины, да, они имели прекрасные квартиры. Но сколько их было, таких людей? 15–20 тысяч на всю огромную страну с населением в 250 миллионов человек…
А что – президент России нынче ездит на мотоцикле или на «жигулях»? Живёт в шалаше или в «хрущёвке»? А губернаторы? А олигархи разного масштаба?.. Роскошь нынешних кабинетов и квартир не идут ни в какое сравнение с теми условиями, в которых жили функционеры советских времён. Только в 35 лет, после шести лет работы в ЦК, на семью в четыре человека я получил трёхкомнатную квартиру общей площадью 56 квадратных метров… А до этого жили на 29 «квадратах».
Но одна привилегия работников ЦК всё же была: раз в год-два (кому как повезёт) выезжать в загранкомандировки. На копеечные «суточные» я привозил жене и детям подарки.
Комсомол же год от года прямо на глазах разбухал до невероятных размеров: двадцать пять… тридцать… тридцать пять… сорок миллионов человек.
КОЛИЧЕСТВО УНИЧТОЖАЛО КАЧЕСТВО
Союз превратился в сложнейший социальный организм, управлять которым становилось всё труднее, а «рулили» им, как прежде, начиная с октября 1918 года, полагаясь на «здравый смысл», интуицию и «указания ЦК КПСС», в котором существовал сектор комсомольских организаций из 3–4 инструкторов – они и придумывали эти самые «указания». Идеологическая зашоренность, партийная пристрастность наглухо закрывали критический взгляд на положение дел в обществе, в партии и, естественно, в комсомоле.
Началась эпоха гласности и перестройки. С самого начала гласности и перестройки комсомол лихорадило и трясло, как самолёт, попавший в зону турбулентности. Очередной съезд проходил в зале гостиницы «Россия». Такого бедлама я не видывал ни на одном самом «остром» комсомольском собрании: делегаты что-то орали с мест во времена выступлений, ораторов «захлопывали» и снимали с трибун, если они не нравились залу, а чего хотели собравшиеся, было совершенно не ясно: «то ли демократии, то ли севрюжины с хреном». Быть может, перестройка по-горбачёвски предполагала уничтожение одного за другим звеньев политической системы?..
Какое-то время по инерции проходили заседания секретариата, бюро, на которых обсуждались какие-то странные вопросы. Участвовали только члены бюро и секретари или только секретари и несколько особо доверенных лиц из Управления делами, финансово-бюджетного отдела. Делили деньги, недвижимость…
Вдруг стало известно о создании комсомольского коммерческого банка «Фонист-банк», в уставной фонд которого «закачали», как говорили, 700 миллионов рублей (огромные по тем временам деньжищи, 70 процентов от накопленного миллиарда). В аренду сдали Дом отдыха ЦК в Переделкине, потом – дачный посёлок в Быкове. Пошло-поехало!.. Курс был ясен, а движение в этом направлении – неостановимо…
О том, что комсомол на своём XXII съезде «самораспустился», я узнал 2 октября 1991 года, находясь в Вене. Через два дня я вернулся в СССР, и в душе моей, тогда уже пожилого человека, образовались неведомая прежде пустота, грусть и обида…
ЭТО БЫЛО НЕ ЗРЯ
Вслед за комсомолом через несколько месяцев самораспустился и Союз Советских Социалистических Республик.
Что же касается роли, которую играл в жизни советского общества комсомол, могучая, уникальная по своим масштабам и мобилизационным возможностям организация…
Комсомол был таким, каким был, и в этом своём не вполне совершенном виде и качестве – как «помощник и резерв партии», как созидательная сила – участвовал во всех общестроительных, позитивного характера делах, которые во всём мире в ещё недавние годы называли «советским чудом».
Он был одним из несущих звеньев жёсткой конструкции политической системы советского общества, играл огромную роль в экономических и социальных преобразованиях. Во всех выдающихся и великих переменах и достижениях, произошедших в жизни народов СССР, есть весомый вклад комсомола.
Быть может, главное чудо Советской власти, в сотворении которого участвовал комсомол, – это фундаментальные перемены, ради которых и совершалась социальная революция: был создан другой социум.
Праздность, служившая признаком принадлежности к «высшему свету», стала считаться пороком, презренной чертой личности. Обломовщина и маниловщина перестали быть добродетелями. В обществе властвовала трудовая мораль. Только труд оправдывал богатство, а сам труд возносился как дело чести, доблести и геройства.
Был преодолён раскол между культурой «светского общества» и «народных масс». «Высокое искусство» стало доступно всем.
На смену аграрной патриархальности пришёл индустриальный романтизм, любовь к технике, техническим и естественным наукам, благодаря чему в СССР и была создана могучая промышленность.
В советские времена в обществе стало изменяться что-то существенное. Не вызрело до конца, не выросло, но начинало…