«…Недавно видел по ТВ очередную дискуссию об интеллигентах и с изумлением услышал, будто интеллигент – это «человек-против». То есть хронический оппозиционер, возражающий всем, особенно – властям. Эдакий подросток-негативист, который никак не вырастет из инфантильных штанишек и без конца самоутверждается, противореча всем. Хотя, может быть, я что-то не так понял. В дискуссии участвовал постоянный автор «ЛГ» Лев Аннинский, но и его точка зрения осталась для меня какой-то туманной. Может, он на страницах «ЛГ» прояснит её?
Владимир СОСНОВСКИЙ»
Уважаемый Владимир Сосновский! Как я понимаю, Вы посмотрели программу «Тем временем» Александра Архангельского. Среди интеллектуальных программ эта – одна из лучших. И всё-таки я Вас понимаю. Телевидение – такая эфирная эфемерность, где точки зрения высказываются в зависимости от извилин диалога, а убеждения отсвечивают в извилинах голубым огоньком. Я в той передаче участвовал, но до конца не досидел, надо было убегать по делам, в целом о передаче судить не могу, но помню, как вместе с Дмитрием Быковым мы ощупали грань меж дворянским кодексом чести и интеллигентским кодексом совести. Разница интересна и существенна, но, разумеется, интеллигенцию в эту грань не уложить.
Я вообще думаю, что интеллигенция от определений ускользает. И правильно делает.
Хроническая оппозиционность? – иронизируете вы. – Интеллигент – это тот, который всегда против? Всем возражает, особенно властям?
Так-то оно так, но оппозиция властям – черта не только русского интеллигента, но русского человека вообще. Мужик, прежде чем поджечь помещичью усадьбу, выкидывал на снег барский рояль. Это интеллигент? Вовсе нет – это неисправимый русский бунтарь, у которого барин всегда виноват, и начальство – постоянный объект ненависти.
И у интеллигента тоже?
Да! Интеллигент «абсорбирует» те настроения, которые зреют, бродят и гуляют в народе. Весь ХIХ век вызревал бунт – интеллигенция взвинтила ярость, вырастила радикалов (которые, превратившись в бомбистов, естественно, перестали быть интеллигентами, нашли себе почву покрепче, а породившую их интеллигенцию объявили гнилой, назвали дерьмом и сравнили кое с чем ещё поэффектнее).
И дальше так? Нет, дальше иначе.
При советской власти что вызрело и отвердело в народе? Предощущение смертельной мировой войны. И русская интеллигенция, перековавшаяся в «советскую интеллигенцию», костьми легла во славу оборонки, сконструировав «катюши», «Яки», «Илы», «тридцатьчетвёрки».
А сейчас?
Зреет в народе предощущение разброда и раскола, страх бунта, перемешанный с жаждой бунта, и вот интеллигенция возвращает народу его же импульсы, выплёскиваясь то в инфантильный радикализм «шестидесятников», то в ритуальную крутость православных патриотов.
Интеллигент – вовсе не «человек, который против». Он может быть и «за». Но только не под давлением! Не ради выгоды или пользы. И вообще не по соображениям практики. А исключительно по своей душевной воле.
И если его воля совпадает с волей государства или класса, да хоть бы и партии, то это всё-таки его воля, его решение. И в ответе интеллигент – только перед своей совестью, а не перед теми, чью сторону он выбрал. И свободно выбрав, подчинился избранным принципам.
А если палачи и жертвы упоённо меняются ролями?
«Не становись на сторону палача» – вот одна из максим в самоопределении интеллигента, как я его понимаю сегодня.
«Интеллигент не настаивает» – другая черта, не менее важная в катехизисе интеллигента, попадающего в ситуацию светопреставления и размена темниц.
Так твёрд интеллигент или мягок?
А это он сам решит. Сам! С полной расплатой за своё решение.
Несколько этапов нашей истории уже окрашено интеллигенцией. Ни одна страна мира не породила ни такого социокультурного феномена, в котором интеллектуальность странно сочетается с религиозностью, ни соответствующего термина, который уже третий век даётся в переводе с русского.
И уже не так важно, знаете ли, откуда что взялось: через французские или через польские вокабулы проникло это понятие в русскую речь, через германские ли социологические схемы усвоилось или через британские управленческие противовесы, и кто первый письменно зафиксировал «интеллигенцию» под родными осинами, Боборыкин ли, Жуковский, да хоть сам Толстой, отнёсший в конце 1860-х годов это слово к эпохе 1810-х, – за последние столетия русская интеллигенция столько сотворила и столько выдержала и славы, и грязи, что уже не важно, кто первый и как её признал.
Важно другое: кто последний проводит её в историческое небытие, если подступающее междоусобие всё-таки раздерёт её на части.
Всё равно кому-то придётся играть эту роль, то есть поступать по совести вопреки выгоде, вразрез с потоком и, наконец, непонятно почему.
Определить русскую интеллигенцию так же трудно, как спасти её от её роли и участи.
«Религиозный орден с отрицаемым богом», – определил Георгий Федотов.
Академик Дмитрий Лихачёв высветил загадку с другой стороны: можно притвориться умным, можно притвориться знающим, но притвориться интеллигентом нельзя.
Не исключено, что «туманность» моей точки зрения на интеллигенцию связана с туманностью тех перспектив и обстоятельств, в которых действует русская интеллигенция, шествуя в инфантильных штанишках от непостижимого начала к непостижимому концу.