Александр Рудяков,
доктор филологических наук, профессор, член Совета при Президенте Российской Федерации по реализации государственной политики в сфере поддержки русского языка и языков народов Российской Федерации
Существует очень простое и потому привлекательное представление, что сотворение нашего «вещного» мира происходило примерно так: идёт наш предок по лесу и вдруг видит – что-то валяется на земле. Он его поднимает, вертит в руках и… нет! сразу не понимает, для чего эта штуковина, и решает отнести к старейшинам и вождю. Так и сделал. Отнёс. Судили-рядили мудрецы и вынесли свой вердикт: это – топор! Топором надо рубить древесину. И отправили удачливого предка снова в лес искать всякие полезные штуковины и им приносить, потому что только мудрые люди знают, что ответ на вопрос, что это такое, предполагает указание, для чего это может быть использовано…
И снова волшебным образом идёт предок по лесу или по полю. Глядь, палочка деревянная лежит. А внутри – тёмный стержень. Заточенный уже с одной стороны. Перекрестился предок и – сам понял вдруг! Это карандаш – чтобы писать на чём-то. А дальше по тропинке прошёл и – принтер лежит в кустах…
Увы нам. Не так всё было. Невозможно найти инструмент «для письма» без предварительного изобретения самого письма, а до этого – самого языка…
И что принципиальнейшим образом важно: не готовый предмет искал для себя функцию, а именно функция фиксации мысли долго и мучительно искала для своего воплощения идеальную субстанцию…
Предтечей нашего современного простого карандаша, для изготовления которого проводится восемьдесят операций за одиннадцать дней, при этом делается он только из ольхи, липы, сосны, кедра, джелутонга или калифорнийского кедра, красится не менее чем в двенадцать, а то и в двадцать слоёв краски, были «серебряные карандаши» – палочки из смеси свинца с цинком. Именно их восемь веков назад использовали художники для создания своих творений.
Скажу прямо: эти «палочки» возникли не из желания смешать свинец с цинком! Люди нуждались в инструменте, возникла идея этого инструмента, затем последовал поиск его материального воплощения…
И тут – в процессе этого непрекращающегося поиска – ещё через два века судьба дарит людям графит! Его нашли английские пастухи из местности Камберленд, обнаружившие в земле тёмную массу, которой они пользовались, чтобы метить овец. Из неё начали производить тонкие заострённые на конце палочки, которые и использовали для рисования. Эти палочки были мягкими, пачкали руки и подходили только для рисования, но не для письма. Художники, чтобы было удобнее и палочка не была такой мягкой, зажимали эти графитовые стержни между кусочками дерева или оборачивали их в бумагу. Иногда обвязывали их бечёвкой. Дальнейшая непростая история такого привычного и простого инструмента и привела к возникновению нашего карандаша, который хорошо было бы просто отыскать в лесу вместе со сложнейшей технологией его производства, но, увы, не с нашим человеческим счастьем: всё приходится придумывать и воплощать самостоятельно…
Предвижу вопрос: зачем русисту история карандаша? Не пора ли в авторской колонке, посвящённой языку, поговорить о языке, а не о сторонних вещах? Охотно. Хотя к истории карандаша я бы с громадным удовольствием добавил историю спичек, автомобиля и ещё многих реалий, показывающих, как непросто возникал наш «вещный» мир и как напряжённо искала функция своё субстанциальное воплощение. Упомяну только мою любимую мутовку, в которой только очень мудрые люди могут изобличить праматерь миксера!
Итак, у нас не было готового карандаша, о котором мы думали, как его применить. У нас была потребность, и мы искали инструменты для её реализации.
Я намереваюсь показать, что – вопреки доминирующему в языкознании словоцентризму – мы не изобретаем значение к уже существующему слову!
Иначе говоря, не слово изменяет своё значение! Хотя для поверхностного наблюдения это выглядит именно так. Напротив: это значение меняет своё знаковое выражение – слово или словосочетание.
Как это происходит? Да так же, как с карандашом, спичками и прочими окружающими нас орудиями, приспособлениями, средствами, материалами… Возникает новая реалия, она становится насущно необходимой, в «картине мира» человека возникает новое понятие, новый – если угодно – концепт, и язык, осознавая свой перед нами – своими носителями – долг, начинает искать наиболее подходящее знаковое (не материальное, а именно знаковое) воплощение… Конечно, это не то же самое, что свинец с цинком или графит с липой, но сам процесс абсолютно изоморфен!
Я приведу всего лишь два примера. По капризу судьбы оба они связаны с освоением человеком неба. Работая над кандидатской, я много времени уделял чтению словарей. Очень увлекательное занятие, позволяющее заглянуть в то время, когда словарь создавался. Так вот, читая истово мною любимый Толковый словарь русского языка под редакцией Д.Н. Ушакова, обратил внимание на то, как много в нём довольно странных (но не страннее «серебряной палочки» вместо карандаша) для нашего сегодняшнего взгляда слов, обозначающих «водителей» летательных аппаратов.
Помимо ставших привычными для нас «пилота» и «лётчика» я нашёл в словаре «авиатора», «военлёта» и целый ряд других знаков, показавших мне, каким образом русский язык искал знаковое выражение нового понятия (мне могут сказать, что эти слова могут встретиться и в современных нам словарях, да! – отвечу я, но они совершенно определённо не встречались в этом значении в «доушаковских»(!) словарях).
Поиск новых субстанций и новых способов выражения возникающих в картине мира социума понятий непрерывен и неостановим. Мы едва ли не ежедневно читаем об изобретении новых веществ, обладающих нужными нам свойствами.
И сегодня – так же, как в начале прошлого века, и особенно после Второй мировой войны (что поделаешь: именно войны двигают технический прогресс), – русский язык находится в поиске лучшего знакового выражения для ставшей предельно актуальной идеи «водитель беспилотного летательного аппарата»…
И вот в нашу жизнь и в на¬ши тексты входят «дроновод», «дронщик», «оператор БПЛА», «коптерщик», «БПЛАшник», должные заменить в речи ставшее (с высокой долей вероятности) официальным, но абсолютно непригодное для использования в реальной речи «оператор беспилотного летательного аппарата»… Какой из этих вариантов выражения идеи станет основным, как стали «пилот» или «лётчик», покажет время.
Прекрасный пример того, как всё происходит в мире человека, в котором нет ничего без усилий данного. Функция ищет свою идеальную субстанцию, а понятие – своё идеальное знаковое воплощение…