Ксения Баштовая
Жил у нас на Верхних Выселках мужик один, Федькой Рыковским звали. От кого его мать, Таська Рыковская, в подоле принесла, леший знает. Мужа у неё не было, не зналась в деревне ни с кем, а вот гляди ж ты...
Байстрюку этому, надо сказать, с самого начала не повезло. Акушера у нас о ту пору ещё не было, Малашка, баба повивальная, в ночь, когда мальчишка народился, хорошо под хмельком была. И то ли она плохо потянула, то ли ещё что, но лицо у мальца так и осталось перекошенным. А со временем ещё и левая рука да правая нога сухонькими стали. Так и ковылял он на костыле.
Вырос у Таськи сын нелюдимым да мрачным. До сорока лет дожил, а его все Федькой так и кликали. В колхозе у нас ровесников его много было, те все по имени-отчеству, Василь-Петрович, там, Сан-Палыч, а он как был Федькой, так и остался. Бобылём был, в колхоз вступать не захотел. Мол, как я, калека, – да ваши трудодни потяну? Да понятно было, что лентяй он просто. Вон, дед-Михею ногу на немецкой войне в шестнадцатом году оторвало, и ничего, бодреньким бегал, а этот... Даже молодуха за него никакая не пошла, так и остался он в одиночестве, Федька ентот, Рыковский, значит.
А там глядишь, и война началась. Ты – молодая, не знаешь уже, небось, с тех пор и ничего, семьдесят лет как- никак с победы прошло...
Немец на нас тогда пошёл. Мужики все воевать ушли. Бабы, дети да старики только в Верхних Выселках остались. Ну и Федька Рыковский. Не взяли его в Красную Армию, калеку-то. Да он-то и сам, небось, не хотел... Немец о ту пору, в сорок первом году, злобствовал. Колхоз спалили, скот забрали, есть нечего было... А до этого самолёты, еропланы енти, бомбами все Верхние Выселки забросали...
Староста, дед-Михей, он у нас настоящим коммунистом был, идейным. В колхоз первым пошёл, корову свою ледащую сразу привёл... Его первым немцы и расстреляли. Мол, партизанов привечаешь. А откуда у нас, в Верхних Выселках, партизаны?
К исходу второго месяца деревня вся в леса ушла. Скота ни у кого не осталось, всё немец забрал... Вот-та и сбежали как-то ночью в леса... И Федька ушёл, со всеми вместе. Калека калекой, а на костыле своём спереди всех ковылял.
Не любили его в деревне, жуть. Сам не поможет никому, скажешь ему что- нибудь, а он всё молчит, да из-под бровей зыркает. Землянки там понарыли, как-то зиму протянули…
Страх был, словами не передать! Стреляют со всех сторон, сверху еропланы – самолёты енти, бомбами кидаются, жуть!
А потом по первому снегу пара дней затишья выдалось. Бои ж недалеко шли, подле деревни оставленной, вот пара мальчонок, Мишка да Колька Федотовы, и решили дотуда податься, может, найти что-нить хорошее. А почто за ними Федька Рыковский поковылял, одному Богу известно.
Дети-то что, война рядом прошла, а любопытство осталось. Набрели они на поляну какую-то, смотрят, а там фриц мёртвый, та они к нему – нож у него красивый был в руках, ладный, с рукоятью чёрной. Они на нож тот да и засмотрелись.
А потом из них кто-то гранату и нашёл. Они-то дети глупые, несмышлёные, они знать не знали, что там нашли, не понимали... Увидели вещь интересную да и начали в руках крутить, рассматривать…
Тут бы Федьке смолчать, мальцов от находки отвлечь, они б спокойно положили на землю да дальше пошли, а он не сдержался, гаркнул на них, мол, что ж вы творите, пострелята?! А те, как его увидели, да как испугались, так находку свою и выронили.
Калекой он был, Федька. Рука да нога у него сухие были, на костыле он всё ковылял, бегать не мог... Только и успел, что малят тех оттолкнуть да гранату своим телом накрыть...
...Мишка после войны, как подрос, в колхозе нашем директором был. Колька Федотов, тот важной птицей стал, в Москву уехал... А Федьке Рыковскому даже камня надгробного не поставили...