Концерт, подаренный нам в феврале замечательным английским пианистом Барри Дугласом и Национальным филармоническим оркестром России (художественный руководитель и главный дирижёр Владимир Спиваков) под управлением Павла Сорокина, был написан Иоганнесом Брамсом почти двести лет назад. Самому композитору в ту пору только что исполнилось двадцать пять лет. Он сам его в первый раз и играл в Лейпциге в 1859 году. Фортепианный концерт ре минор не принёс ему успеха, о чём свидетельствовали современники композитора. Да он и сам признавался в письме к одному из своих друзей: «Больше об этом событии сказать нечего, поскольку о самом сочинении никто не обронил ни словечка... Провал, впрочем, не произвёл на меня впечатления... Тем не менее концерт ещё будет нравиться, если я перестрою его композицию; а следующий уже будет звучать совсем по-другому. Я вообще полагаю, что всё это к лучшему: это заставляет как следует собраться с мыслями и прибавляет мужества. Я ведь лишь начинаю и иду пока на ощупь...».
Второй концерт он написал через двадцать два года. Вряд ли, конечно, кого-то в тот вечер в Большом зале Консерватории волновали эти исторические признания и цифры. Барри Дуглас весьма впечатляюще заявил о себе на конкурсе имени Чайковского. Он поклонник романтического репертуара и умеет обращаться с настроениями двухсотлетней давности. В чём, собственно, мы все и убедились. Яркий музыкант, блистательная техника, всё, что сопровождалось оркестром и в Maestoso, и в Adagio, и в Allegro поп troppo, было исполнено вдохновенно и, по-моему, в полном взаимопонимании с композитором. Меня же не оставляла мысль, что критики той давней премьерной поры в чём-то были правы. Они заподозрили композитора в «симфоническом характере замысла», что лишало пианиста многих возможностей. Барри Дуглас, к сожалению, испытал это на себе: как только инициатива переходила к солирующему инструменту, а оркестр замолкал, картина тут же менялась. И рояль, только что потрясавший мощью, бывший прекрасной доминантой среди прочих инструментов, вдруг в мгновение превращался в сироту. Часто жалкую, неуверенную, как бы случайно здесь оказавшуюся. Эти перепады смущали. Виновен ли в этом Дуглас или всё-таки Брамс – выяснить в этот вечер не удалось. Да и никакой особой нужды в этом не было – пианист был очень хорош, и оркестр сделал всё возможное, чтобы мы это поняли и оценили.
Музей-квартира Александра Борисовича Гольденвейзера с приходом Анны Юрьевны Николаевой в качестве директора заметно ожила и на глазах превращается в центр многих интересных и важных музыкальных событий. В феврале там отмечали юбилейную дату пианистки и педагога Людмилы Александровны Сосиной. Трогательный и чудесный оказался праздник. Людмила Александровна в этих стенах – свой человек, была аспиранткой Гольденвейзера, все фотографии на стенах – для неё живые люди, со многими она здесь встречалась, с кем-то работала в консерватории. Из Берлина за свой счёт, как утверждает молва, приехал «музыкальный внук» Сосиной, воспитанник её ученика профессора Дмитрия Башкирова – пианист Борис Блох и очень украсил своим присутствием и мастерством этот камерный, тёплый, почти семейный вечер. Людмила Александровна – воплощённая скромность во всём. Ясность её ума, замечательная ирония, благородство и жестов, и речей покоряли и заставляли думать и надеяться, что лучшие качества российской фортепианной школы никуда не исчезнут, если у нас будут такие педагоги. «Мне позволяет так долго жить только музыка», – открыла секрет собственного долголетия Людмила Александровна. И призналась, какие неожиданности происходят в солидные лета: иду, говорит, как-то мимо одного из своих прежних домов. Он весь увешан нынче мемориальными досками. А я думаю: все эти доски были у меня на свадьбе...
Теперь о «внуке». Борис Блох, окончив у Башкирова консерваторию, уехал жить в Германию. С тех пор прошло тридцать четыре года. В Москве играет редко. Хотя успел выиграть несколько крупнейших международных конкурсов пианистов, стать известным дирижёром и в этом качестве поработать с прославленными коллективами. Был даже музыкальным руководителем Одесского театра оперы и балета. Как пианист особо известен исполнением произведений Листа. Ему была присвоена Золотая медаль международного Листовского общества в Вене, а также «Гран-при ду диск Лист» за лучшую запись в 1990 году.
Гости Людмилы Александровны убедились, что награды «музыкального внука» не липовые: играл превосходно, мне особо запомнились Партита ‹ 1 си бемоль мажор Баха, «Серьёзные вариации» Мендельсона, Лядов, Бородин, Рахманинов и, конечно же, Лист: «Утешение» ‹ 3 ре бемоль мажор, два концертных этюда Un sospiro ре бемоль мажор и La leggierezza фа минор. Борис Блох – вдумчивый музыкант, манеру исполнения отличают чистота звука, продуманность всех нюансов текста. Даже в тесной гостиной Гольденвейзера у него всё было уместно, точно, гармонично. А сразил всех не только мастерством, но и памятью: перечислил Людмиле Александровне в подробностях одну из её программ, сыгранных когда-то очень давно в зале Чайковского. Запомнил, потому что высоко оценил. Все были растроганы.
В феврале начались классные консерваторские вечера. Удалось посетить концерты студентов профессоров П. Нерсесяна и В. Горностаевой. У Павла Тиграновича – унылое ученичество, ремеслуха, стучание по клавишам. Лихое. Ничего не скажешь. Не зря на сцену Рахманиновского зала были выставлены неживые цветы. Они только издали производили впечатление настоящих. Как и воспитанники профессора в нынешнем феврале. Из всего класса слушать можно было только Вячеслава Ронжина, элегантно, со вкусом исполнившего восемь этюдов (соч. 42) Александра Скрябина.
У Веры Васильевны преобладала музыка. Не совестно было посвятить вечер 120-летию Генриха 
Густавовича Нейгауза. Интересно, как мне показалось, в манере самой Веры Васильевны были сыграны четыре мазурки Ф. Шопена Лукасом Генюшасом, как всегда, очень точно и эмоционально играл Брамса (четыре пьесы, соч. 119) Андрей Ярошинский, и совершенно покорил слушателей один из самых талантливых молодых музыкантов, студент Вадим Холоденко, исполнивший Вариации на темы Паганини соч. 35 (I и II тетради) Иоганнеса Брамса. Виртуозность была выше всяких похвал, но и сугубо музыкальные «вкусности» явными. Так что февраль начался блестящим Брамсом, им и закончился.