Эрика Ефремова
Родилась в Ярославле. Окончила исторический факультет МГУ по специальности «историк искусств». Работает AI-тренером. Победитель пятого фестиваля русской речи «Русское слово». Выпускница литературной мастерской Ольги Славниковой (CWS). Участница Большого совещания молодых литераторов СПР Московской области и ЦФО «Посадский ЭкспрессЪ» и других семинаров СПР.
* * *
Апрель всегда действовал на меня угнетающе, что сейчас, что тогда, в студенчестве. Весны настоящей ещё надо дождаться, каникулы далеко, браться за учёбу рано – до сессии время есть. Не месяц, а сплошное ожидание, с которым в одиночку справиться непросто. И захотелось мне в ту весну две тысячи двенадцатого не то влюбиться, не то просто подержаться за кого-то, оттого и полез я на сайт знакомств.
Тогда ещё в телефоне таких приложений не придумали, все сидели на сайтах с компьютера. Выбирали не пальцем, а мышкой. Вот и я выбрал неулыбчивую брюнетку с длинной, как все тогда носили, прямой чёлкой. Лера, кажется, её звали. Место встречи Лера выбрала сама: западный вход в Ботанический сад, рядом с остановкой у метро «Владыкино». Говорит, встретишь меня после пар и проводишь до дома, заодно и прогуляемся по лесопарку. Бродить по лесу в такую погоду не очень-то и хотелось, но деньгами на ресторан я не располагал, да и выбора не было: на сайте, кроме Леры, мне никто не ответил.
В назначенный день чавкаю я сырыми кроссовками по грязному снегу, поджимая ледяные пальцы ног, как вдруг слышу:
– Филипп! Филипп! Пойдёшь чай пить?
Я остановился и повернул голову к лавке, чтобы посмотреть, кто меня по имени окликнул.
– С сахаром, с сахаром, – полушёпотом пролепетала женщина, заулыбалась, закусив уголок перчатки, и кивнула куда-то наверх. – Прилетели!
– Извините, это вы мне?
– Ч-ч-ч, – поднеся указательный палец к губам, строго погрозила она. – Садись сюда, сейчас покажу.
Я сел рядом, даже не успев толком рассмотреть её лица, половина которого скрывалась за вычурной театральной шляпкой. Женщина сидела с прямой спиной, широко по-барски расставив ноги, которые окутывали слои пёстрой одежды: юбка, пальто, разноцветный шарф. Возможно, что-то ещё, но этих тряпок красно-коричневого, даже, я бы сказал, куриного окраса было так много, что я в них потерялся. От такого размаха я вжался в лавку.
Она наклонилась ко мне плечом, держа руку у лица, как будто собиралась рассказать какой-то секрет, который никто не должен услышать.
– Во-он туда гляди. Раз, два, четыре, пятая. Пятая ветка справа. Видишь? Задержи взгляд, он затаился. Увидел? – всё так же с азартом, но едва-едва слышно сказала она.
– Птицу? Вроде что-то вижу.
– Это дрозд. Певчий. Они в ботсад только сегодня прилетели, ещё распеваются.
– Они всегда так в апреле прилетают?
– В первую декаду апреля обычно петь начинают, да. Вчера ещё не было, а сегодня – пожалуйста. И в нашу обитель пожаловали.
Прищурившись, я внимательно наблюдал за дроздом, как будто впервые видел эту птицу. А может, и вправду впервые.
– Фьйу-у, – на вдохе присвистнула женщина, – слушай!
Дрозд, закрутив головой, начал ритмично выпячивать горло и раздувать белую грудь в пятнистых коричневых треугольниках. Запел. Женщина наконец развернулась лицом и поставила руку в разноцветной перчатке со стразами мне на колено, так, как будто собралась играть на пианино. Растопырив пальцы, она начала отбивать мотив песни дрозда и сама вполголоса, беря высокие ноты, по-колыбельному запела:
– Фи-и-липп. Фи-и-липп, – кивала головой в такт пению. – пой-дёшь чай пи-ить?
Из-под шляпки показалось ухоженное широкое лицо, возраст в котором выдавали лишь коричневые пигментные пятнышки вокруг глаз и нависающие мясистые щёки. Произнося моё имя, женщина смешно пучила подведённые чёрным глаза и выставляла сероватые, словно мраморный пол, глянцевые широкие зубы.
– С сахар-ром, с сахар-ром, – на этой фразе она стала по-птичьи вытягивать голову вперёд, оголив красновато-пупырчатый второй подбородок, который нависал над шеей, как у пеликана. – У каждой птицы своя песня. Так их проще различать. У певчего дрозда – про Филиппа.
Мимо нашей лавки прошли школьники со спущенными до копчика рюкзаками на длинных лямках. Их орущие рты роняли сухарики и маты. Дрозд улетел.
– Спугнули! – резюмировала женщина. – Ну ничего. Они сейчас везде в парке петь будут, ещё послушаешь. А как звать тебя?
– Филипп.
– Не похож ты на Филиппа, – причмокнув, сказала она.
Я не нашёл, что ей ответить.
– Меня зовут Инга.
– Будем знакомы. А у других птиц тоже такие странные песни? С именами связанные, – я не знал, как продолжить беседу, а встать и уйти вроде как-то неловко.
– По-разному. Синички, к примеру, о чистоте хлопочут. Чис-тота, чис-тота, – так же ритмично пропела Инга. – А ещё мне чечевица нравится, такая, с красноватым чепчиком, она Витю зовёт. Витю видел? Витю ви-и-дел? Быстро так зовёт, тараторит. Но это в июле, сейчас рано, не ищи.
Потом Инга рассказала про обычных дроздов и синиц, кажется, но я уже не вспомню. Зато я хорошо запомнил её настоящий голос. Не тот, которым она поначалу шептала, а обычный. Было в нём что-то такое журчащее, колкое, как будто кто-то позвякивающе перебирает в воде гальку.
– Пр-р-р, – затрещала губами Инга. – Я заболтала вас! Вы, наверное, спешите куда-то?
– Вообще да, время поджимает, – передёрнул я плечами, собираясь вставать с лавки.
– А куда? – непосредственно спросила Инга и достала из кармана пакетик с сушёными яблоками, которые тут же принялась жевать.
– На свидание. С девушкой.
Инга убрала пакет, смахнув перчаткой кожурку с губ, и ещё сильнее развернулась ко мне. Лицо её стало серьёзным. Она оперлась локтем на свою ногу и строго спросила:
– Какие у неё руки?
Я опять ничего не понимал.
– Руки, – она покрутила кистью передо мной. – Руки какие у твоей девушки?
– Я… я не знаю. Мы ещё, в общем-то, не знакомы. Я не знаю, какие у неё руки.
– Значит, так, сейчас я всё расскажу. Руки – первое, на что надо обращать внимание. Руки, – Инга снова потрясла рукой в перчатке, – говорят о человеке гораздо больше, чем сам человек тебе расскажет. Если кисть вытянутая, а пальцы острые – истеричка будет, дама непостоянная. Но скорее всего, красавица, да-а. Ручка маленькая, с округлыми пальцами – домовитая, сговорчивая. Таких берём. Есть ещё лопатообразная кисть. Пальцы, такие, квадратненькие. Редко встречаются, и люди сложные. Сами с усами, знаешь ли, нос воротят, но интересные. Интересные.
– Буду смотреть, спасибо, – мне все ещё было очень неловко от этого разговора.
Инга закивала, прищурившись на меня, и поджала губы, как будто что-то ещё хотела сказать, но в последнюю секунду одёрнула себя. Затем снова полезла в карман, зашуршала пакетом. Я ещё раз поблагодарил Ингу и попрощался. До назначенного свидания оставалась пара минут, поэтому я ускорился. Усиленно давил кроссовками снег, согревая замерзшие ноги.
* * *
Лера так и не пришла. Я ждал её почти час, высматривая чёрные волосы среди выходящих из метро и автобусов. Дважды спросил у людей точно ли я стою у западного входа в Ботсад. Мне подтвердили – он тут один. Вы скажете: надо было позвонить ей, написать. Но куда? Номера я у неё почему-то не взял, и писать некуда, мы же общались только на сайте.
Я шёл обратно по узкой асфальтированной дорожке Ботанического сада. Основной поток людей, возвращающихся с работы, уже прошёл. Стемнело, зажглись фонари. В парке было спокойно и тихо, пела какая-то птица. Возможно, даже тот же дрозд, но никакого Филиппа на чай он не звал. Свернув у дуба на свою дорожку, я снова оказался у той лавки, где познакомился два часа назад с Ингой. Там уже, конечно, никто не сидел. Сбоку от лавки на земле голуби жадно растаскивали кучку семечек, не обращая на меня никакого внимания.
По дороге домой я думал, написать Лере или хватит уже с меня унижений. Вечером зашёл на сайт, но новых сообщений от Леры не высвечивалось, хотя она была онлайн. Я кликнул на её фотографии, чтобы ещё раз убедиться, что не пропустил её у входа в парк. И тут я всё про неё понял. Посмотрел на руки – и всё понял.