Формула Вольтера

Писатель Юрий Безе­лянский размышляет о русской эмиграции, пси­хологизме Достоевского и Кафки и о том, что помо­гает выжить в наше непро­стое время.

– Юрий Николаевич, в 2018 году в издательстве «У Никитских ворот» вышла завершающая книга вашего трёхтомника «Русские поэ­ты и писатели вне России». Что стало для вас самым интересным, а что – наибо­лее сложным в этой рабо­те?

– Тема эмиграции волнова­ла меня ещё лет 25 назад. Тогда мне на глаза попался очерк о Владимире Смоленском – молодом человеке, который оказался в эмиграции, будучи школьником. Он писал очень мрачные стихи, и его называ­ли современным Лермонтовым. Знакомство с очерком о Влади­мире Смоленском, наверное, и стало исходной точкой, с кото­рой началась работа над трёх­томником.

По своей наивности я решил, что смогу уложить все материа­лы об эмиграции в одну книж­ку, но тут начались трудно­сти. Потому что только первая волна эмиграции – это такие крупные фигуры, как Мереж­ковский, Гиппиус, Ремизов, Шмелёв, Алданов… Я работал над книгами об эмиграции три года – получилось три тома.

Особый интерес представля­ет последняя, третья книга. В ней я сталкиваю две литерату­ры: эмигрантскую и советскую.

Основная трудность состоит в том, что приходится иметь дело с большим объёмом информа­ции. Её пришлось ужимать. И ещё – такой момент. Хочет писатель этого или нет, он рабо­тает по каким-то уже сложив­шимся трафаретам. Я стара­юсь написать о каждом своём персонаже под неожиданным углом, без строгой академич­ности и непременно с ирони­ей, что меня немного роднит с моим ровесником Умберто Эко.

Разбираясь в переплетени­ях судеб, я сочинял свои даже не биографии, а произведения сложного жанра – с элемента­ми и мемуаров, и эссе, и очерка. Эта работа чрезвычайно инте­ресна и чрезвычайно трудна.

– «Давно замечено, что когда работаешь над кни­гой, материалы сами плы­вут к тебе» – так начина­ется ваше эссе «Русские беженцы в Европе и пас­порта Нансена». Из каких источников к вам «плывут» материалы?

– Я пользуюсь знаменитой формулой Вольтера: «Книги делаются из книг». С 1949 года у меня собран грандиозный личный архив.

Первый этап моей журна­листской и писательской дея­тельности был связан с созда­нием календарей мировой истории, которые печатались во многих газетах и журналах и выходили отдельными кни­гами. Помимо книги «От Рюри­ка до Ельцина», это «Огненный век» – толстенный том, вышед­ший в издательстве «Пашков дом» и отражающий хронику российских событий в ХХ веке. Когда я учил историю в шко­ле, такие имена, как Троцкий, Тухачевский, Бухарин, абсо­лютно отсутствовали, а в моём календаре они впервые были представлены.

Второе моё увлечение – это биографический и мему­арный жанр. Помимо того, что я писал о композиторах, о художниках, немножко – об архитекторах, о полити­ках, я много внимания уделял поэтам и писателям. И я, по существу, не осознавая это­го, создал свой частный, или, если можно так выразиться, подпольный литературный словарь. Я насчитал где-то пятьсот персон, о которых писал эссе, и сбился со счёту. А в «Огнях эмиграции» – око­ло трёхсот персон. Таким обра­зом, количество написанных мной биографий – уже под тысячу. Причём меня инте­ресуют не только известные всем Толстой, Достоевский, но и, например, поэт-сати­рик Минаев, и забытый всеми «рыдательный» Надсон, и мно­гие другие.

В архивах я не работаю, информация бывает рассыпана везде. В этом громадном мас­сиве всегда находятся любо­пытные детали, какие-то изю­минки. Моя задача – извлечь что-то интересное и встроить в свой литературный коллаж.

Когда увлечён чем-то, это в самом деле идёт в руки. Повсю­ду замечаешь какие-то зна­ки. Однажды я разбирал свои книжные полки, и вдруг на меня свалилась книга Троцко­го «Литература и революция». И я с большим удовольствием начал заниматься Троцким. Это очень неоднозначная и талант­ливая личность.

– Вернёмся к героям ваших книг. Кто из них наи­более близок вам?

– Я обожаю Анну Ахматову, Марину Цветаеву, Сашу Чёрно­го, очень люблю Аминадо, в то же время прохладен к Тэффи. При этом все мои персонажи мне одинаково дороги.

Культура, литература – это сердцевина нашего нацио­нального менталитета. Русская литература – одна из богатей­ших литератур в мире. Она исповедальна и назидатель­на. Она учит, ведёт человека к совершенствованию, помогает ему разбираться в своих тай­нах – вспомните хотя бы пси­хологизм прозы Достоевского.

– В одном из интервью вы сказали: «Если бы я был писателем, то был бы, наверное, как Кафка или Достоевский». Почему вы сравниваете себя именно с этими авторами?

– Достоевский и Кафка, осо­бенно Кафка, смотрели на чело­века как на придаток, как на какое-то насекомое, у которо­го нет прав, нет перспектив, нет никаких выходов и который совершенно не может ответить на вызовы времени. Знакомая нам по русской классике про­блема «маленького человека» выражена и у Франца Кафки с абсолютной психологической точностью. Помните его роман «Замок»?

Немалую часть жизни я про­жил в советское время. В офи­циальной литературе того времени тема унижения, тема страдания, тема смерти, были практически закрыты. Между тем об этом надо кричать, прав­да, это будет крик в пустыне. Человечество идёт какой-то своей абсурдной дорогой и очень бодрым шагом движется к всемирной катастрофе.

То, что происходит вокруг, – отдельная песня, и ещё более грустная, чем тема эмиграции. Мы живём в беспокойное, почти безумное время – всюду нераз­бериха, хаос и абсурд, а уж в России – тем более. Николай Заболоцкий писал как-то в сти­хотворении о Данте: «Так бей, звонарь, в свои колокола, / Не забывай, что мир в кровавой пене. / Я пожелал покоиться в Равенне, / Но и Равенна мне не помогла». Для меня Равен­на – это литература, книги, они помогают выжить и дают импульс к жизни.

– Рассказ о судьбах рус­ской эмиграции невозмо­жен без культурно-соци­ального контекста. Как современному читателю погрузиться в эту эпоху и не утонуть в море информа­ции, не всегда правдивой и проверенной?

– Я с детства был воспитан советской пропагандой, вос­хищался полётами Чкалова, пел пионерские песни. А когда начал читать классическую литературу, поразился тому, что Достоевский, Тургенев, Гоголь и другие наши кори­феи, по существу, описывали всё, что неискоренимо в рус­ском народе и русской власти...

Когда я попал на радио, где отработал 15 лет, то получил доступ к информации с гри­фом «для служебного пользо­вания». Я сопоставлял то, что было написано в «Правде», и то, что писали в западногер­манском журнале «Штерн», во французском «Фигаро». И эта разительная разница двух интерпретаций одних и тех же событий меня просто поража­ла. Чем больше я вникал, тем лучше начинал разбираться, где правда, а где ложь. То есть, чтобы не утонуть в информа­ционном море, нужно вникать, сопоставлять, думать, анализи­ровать. Вообще думать трудно. Легче развлекаться, прожигать жизнь.

– Написать книгу – толь­ко полдела. Хорошо бы её ёще и издать, а затем и реализовать. С выпуском художественных произве­дений дело обстоит непро­сто. А какая ситуация с био­графиями?

– Есть счастливчики, кото­рые печатаются и продвига­ются независимо от таланта. И есть масса литераторов, которые мечтают издать хотя бы одну книгу. В этом смыс­ле мне, наверное, очень повез­ло. Я принёс первую книж­ку («От Рюрика до Ельцина») в издательство, и она вышла пятидесятитысячным тира­жом, имела большой успех и даже дошла до Конгресса США, как рассказал мне товарищ, вернувшийся из Америки.

Потом я плотно работал с «Радугой», где выпустил 13 книг, в том числе «Культовые име­на: От Эразма Роттердамского до Умберто Эко», «Прекрасные безумцы». Затем было сотруд­ничество с «Эксмо», где я издал четыре книжки, в том числе «99 имён Серебряного века».

Но в последнее время нача­лась пробуксовка, и в неко­тором отчаянии я издал три книжки за свой счёт. В том чис­ле – «Плач по возрасту», кото­рую хотел бы где-то переиздать.

Новые книги выпускают­ся маленькими тиражами, но 40 книг я издал, и издам, наверное, свои дневники и вос­поминания.

В целом наблюдается спад, издательства закрываются, та же «Радуга» в лучшие времена была третьим издательством в России по тиражам и чис­лу наименований. Закрылся «Вагриус»… То есть идёт тен­денция к сворачиванию куль­туры.

– Скоро открывает­ся крупнейшая книжная ярмарка на ВДНХ. Какие книги вы будете представ­лять?

– На ярмарке будут три тома об эмиграции и новая книга «Мужские игры на все време­на», которуцю мы написали совместно с женой – Анной Безелянской. В ней собраны работы о судьбах известных людей. С моей стороны пред­ставлены, например, такие персоны, как Фаддей Булгарин, Константин Симонов, Кази­мир Малевич. Все эти «чёрные квадраты» я выставляю на суд читателя.

Рецензия на книги Юрия Безелян­ского – в следующем номере «ЛГ».

«ЛГ»-ДОСЬЕ

Безелянский Юрий Николаевич – писатель, публицист, жур­налист, культуролог. Родился в 1932 году в Москве. 15 лет работал на радио редактором в отделе вещания на страны Латинской Америки. Автор литературно-исторического ка­лендаря, трёхтомника «Русские поэты и писатели вне Рос­сии», книг «От Рюрика до Ельцина», «Улыбка Джоконды», «5-й пункт, или «Коктейль Россия», «Огненный век. Хроника российских событий в ХХ веке», «Ангел над бездной», «Плач по возрасту» и других.