«Основная идея социализма была: можно ли сделать эффективную экономику без требования роста эффективности труда? Мне кажется, ответ оказался отрицательным. Социалистические предприятия потому и проиграли западным, что на Западе была эксплуатационная система, а у нас к человеку не подходили с позиций жёсткой конкуренции. Для человека, конечно, приятней работать при социализме, но тогда он не должен знать, как живёт человек капиталистического мира».
«Революции мои желания или нежелания глубоко «по барабану». Революция происходит, невзирая ни на какие «погодные катаклизмы». И ничего бы не стоили идеи большевиков, если бы не опирались и не поддерживались, не находили отражения в головах самых широких масс народа».
«Да, я скорее с вами согласна. Для революции необходим вовсе не голод, а подъём пассионарности».
«Маятник общественных отношений всегда колеблется справа налево – и наоборот. У России, как ни у кого, эта амплитуда очень велика. Фактически мы раньше стояли левее всех левых, а сейчас по степени отстранённости государства от экономики стоим правее всех правых. Маятнику деваться некуда, он неизбежно пойдёт налево!».
«Революции как внутреннее явление связаны с внутренними напряжениями в обществе... Брошенный окурок в лесу при обычной погоде не вызовет лесного пожара, совсем другое дело – засуха или старый лес, где много мёртвого сушняка и солнце закрыто кронами высоких елей, куда и дождь не попадает и зелени нет. Тогда пожар практически неизбежен. Удел старого леса – сгореть и стать удобрением для нового».
«Революция нигде и никогда не делала ничью жизнь лучше, только хуже. Потом, когда шло обуздание стихии, да, шли изменения. Удача зависела от способностей тех, кто обуздывал... Так что гораздо проще взять бензин и поджечь ближайший супермаркет. Революцию сделать просто. Не сложней, чем набить морду. Вопрос не в том, чтобы взять власть, а в том, что с ней дальше делать».
«Революция случается остро, как аппендицит. А тогда, в начале XX века, чтобы предотвратить социальное напряжение, зревшее в обществе, царь и правительство должны было пойти на качественные реформы (этим бы он смог элементарно спасти свою жизнь), но он был верхом беспечности».
«Но ведь в стране не было сил (мотивированных сословий, политиков и пр.) и рычагов для реформ».
«Сколько можно подобно страусам прятаться от правды и продолжать делать вид, что вы верите в способность масс самостоятельно организоваться? Никаких выступлений не бывает без твёрдой направляющей воли и больших денег тех сил, которые заинтересованы в смене власти. Сколько этих цветных революций уже произошло на наших глазах, а субсидаторы даже и не скрывались».
«Давайте не преувеличивать. Скажите в процентах к какой-нибудь макроэкономической характеристике страны, сколько денег надо, чтобы свернуть шею крепкому, устойчивому государству и раздираемому внутренними противоречиями? Где тонко, там и рвётся... Можно подумать, что в Англию и Францию и другие воюющие страны немецкие деньги не шли».
«Вопрос уже давно ясный. Борьба Красной и Белой армий вовсе не была борьба между «старой» и «новой» властью. Это была борьба двух «новых» властей – февральской и октябрьской».
«Страшно обозлились россияне на Великую революцию 1917 года, что она не оправдала их надежд на социализм, промолчав, когда отменили официальную память о ней. Но праздновать её будут во всём мире и без России как дату, открывшую путь к будущему обществу всех стран, тому обществу, которое не за горами».