Фильм «Александра», вышедший недавно в широкий российский прокат, а до того достаточно обласканный на Западе, представляется произведением как минимум неоднозначным. Как, впрочем, и всё выходящее из творческой лаборатории режиссёра Александра Сокурова. Что перед нами: апелляция к кровоточащей реальности или притча? Публицистическое высказывание или «историческое кино»? Верная своим традициям, «ЛГ» предлагает два мнения о новой и спорной картине.
Признаться, редко на какой фильм приходишь с таким предубеждением. Пугала сама идея Сокурова пригласить на роль простой бабули из Ставрополя, приехавшей навестить внука-военного в Чечню, знаменитую оперную певицу Галину Вишневскую. Популярного персонажа светской хроники и гламурных журналов снимать в Чечне? Смеётся он, что ли?
От гламура в фильме – ни грамма. Седая грузная женщина в сандалиях на простые носки тяжело ступает по каменистой дороге, задыхаясь в 39-градусной жаре. С сумкой на колёсиках загружается в спецпоезд, потом на другой не менее специальный транспорт – в танк, чтобы добраться до части, где служит её внук, офицер. Но вот странность, эта женщина – нагруженная пирожками, специально испечённых для солдатиков, с кольцами, которые снимает на ночь и оставляет на столике в солдатской палатке, со всеми приметами домашней забытой жизни – не выглядит бабулькой. Более того, она не похожа и на даму – этакую западную чистенькую старушку, прибывшую то ли на экскурсию, то ли с благотворительным визитом. Александра Николаевна – так зовут героиню – удивительным образом сохраняет дистанцию от повседневности, оставаясь погружённой в неё. Дело не в том, что она властна. Она величава. И тут понимаешь, почему Сокурову понадобилась именно Вишневская, с её опытом театрального существования в опере. Ему нужна была актриса, которая сможет существовать на грани бытового и монументального, не соскальзывая окончательно ни в одну из крайностей.
Эта грань, похоже, становится важнейшей в картине. Иногда кажется, что Сокуров снимает фреску. В ней выразительная скульптурность тел и точность бытовых подробностей не отменяют экспрессии, но останавливают время. Два дня, которые Александра Николаевна проводит в военной части, сливаются в одно длящееся мгновение. Причина отчасти в том, что Александра Николаевна не имеет возможности проследить за развитием драм, которые намечаются или завершаются на её глазах. Момент, одна из стадий бесконечного движения, оказывается решающим. Вот резко исчезают за воротами части двое солдат, которые подносили сумку героине до поезда. Вот трое «дедов» неторопливо приглашают не в меру ретивого салагу прогуляться с ними: «Ты нас сейчас обедом будешь кормить». Вот спят как убитые стриженые мальчики в солдатских палатках, вернувшиеся с ночного задания. Вот пылает в ночи далёкое селение. Большинство героев так и останутся для нас безымянными солдатами. Теми, к кому обращаются по имени родного города, а то и острова: «Эй, Салехард». Сокуров, в сущности, снимает эпос. Вместо индивидуальных судеб – тело коллектива. Даже образ Дениса Казакова (в роли – Василий Шевцов) оказывается максимально обобщённый. Неслучайно прозвучит в его устах фраза: «В гарнизонах, в палатках тысячи молодых офицеров – все разведены». На что бабушка не без иронии парирует: «Я заметила, что военные любят обобщать».
Мастерство режиссёра в том, что это обобщение нигде ни разу не превращается в обобщение идеологической конструкции. Самое большее назидание, которое позволяет себе бабушка, – это ссылка на древнюю японскую мудрость о том, что следует спросить у Бога. Разума, разумеется. Потому как сила не в мускулах и не в автоматах. В эпосе автор не может быть на стороне одного из героев. Понятно, что при желании политическую позицию можно извлечь даже из пересказа гомеровской «Илиады». Так сказать, ловкость рук и никакого мошенства. Но об этих мастерах что говорить. Это – без комментариев.
Парадокс в том, что эпическая фреска войны оказывается самым точным и сильным историческим свидетельством. Если представить себе, что люди через 100 лет захотят понять, как чувствовали себя российские солдаты начала XXI века, то им будет достаточно посмотреть фильм Сокурова. Чего стоит один момент, когда внук с бабушкой оказываются внутри «боевой машины пехоты» – попросту БМП. Прорезь окна, из которого виден кусок дороги, – место водителя. Железное тесное пространство, пропахшее оружием и мужчинами. Крышка люка сверху. «И сколько человек здесь помещается?» – спрашивает героиня. «Человек 10, иногда больше», – следует ответ. Потом мимо неё в кадре будут в пыли не раз проезжать эти машины – с мальчиками на раскалённой броне в полном обмундировании, с автоматами, в касках.
Кто сказал, что в этом фильме нет войны? Она есть. Но она запечатлена не в сюжетных поворотах, не в развитии драм – она запечатлена как опыт тела. Надо ли говорить, насколько сложная эта задача для фильма, который всегда апеллирует только к зрению? Но отчасти поэтому Сокурову понадобился внимательный к подробностям взгляд пожилой женщины, знающей по собственному опыту слабость телесных хворей. Сбитые ноги внука. Давно не стиранные гимнастёрки. Солдаты, бродящие по базару в Ханкале в поисках «берцов», – в сапогах в такую жару ноги сопреют. Голодные мальчишки на посту, заглатывающие домашние пироги чуть не целиком. Сжатое давящее раскалённое пространство БМП, который может стать и защитой, и братской могилой.
Опыт тела – вне идеологии. Он ускользает от фиксации. Но его низкая повседневность и есть правда мгновения войны, которая вначале тяжкий труд до кровавых мозолей, пот и кровь, а уж потом когда-то – возвышенное. На самом деле Сокуров снял единственно возможный честный фильм о Чечне. Точнее, честный исторический фильм.
Но тут придётся объясниться. Недавно один известный режиссёр смело высказался в том духе, что исторической правды не бывает. Никто, стало быть, не знает, как там все 400 лет назад было, а потому – вперёд, к победе фэнтези. Если считать, что историческая правда – это идеологическая конструкция, где расставляются точки над «i» (мол, это прогрессивно, а вон то не очень), то тогда, конечно, история всегда будет оставаться политикой, обращённой в прошлое. А соответственно переписываться столько раз, сколько потребуется. За примерами далеко ходить не надо. «1612» – ближайший по времени.
Справедливости ради нельзя не заметить, что такое, мягко говоря, потребительское отношение к истории (она, оказывается, интересна исключительно как лишний аргумент в сегодняшнем споре) – результат точно такой же трактовки настоящего. Только политике тут уж нет нужды притворяться наукой. Она остаётся тем, что есть, – способом манипулирования зрителем (слушателем, избирателем и т.д.). Плоды такого манипулирования массами в XX веке также у всех в памяти. Неудивительно, что искусство второй половины минувшего столетия предпочло искать другие основания исторической правды, укоренённые не в идеологической конструкции. Фильмы Сокурова – это редкий в нашем кино удачный результат такого поиска. Весь его опыт документалиста оказывается востребованным в фильме «Александра».
Другое дело, что документальная эпическая фреска, которую снимал Александр Николаевич в Грозном, Ханкале и на солдатском бивуаке, не исчерпывается проблемами ситуации в Чечне. Фильм воспроизводит ощущения людей, которые очень остро чувствуют и собственную смертность, и жажду жизни. И тут, кстати, старая женщина, признающаяся внуку, что «тело её состарилось», и знающая, что смерть не за горами, оказывается чрезвычайно близка в своих ощущениях мальчикам, рискующим ежедневно жизнью. Отсюда – отношения не жалости, а взаимопонимания практически без слов. Диалоги в картине фактически не несут информации. Перед нами – подтверждение факта коммуникации, а попутно и жизни. Эта теплящаяся надежда на жизнь и есть максимум хеппи-энда, который может позволить себе «Александра».