Фритрейдеры и протекционисты

Протекционизм – это политика защиты внутреннего рынка от иностранной конкуренции с помощью системы определённых ограничений.
Фритрейдерство (англ. free trade – свободная торговля) – либеральное направление в экономической теории и политике, основанное на принципе свободы торговли и невмешательстве государства в частную предпринимательскую деятельность.

Ходячая экономическая мудрость требует презирать протекционизм и превозносить свободную конкуренцию. Потому что протекционизм – это застой, совок, отсталость, замкнутость и заскорузлость. Зато фритрейдерство – это полёт, прогресс, развитие, инновации, успех. Только борьба, только конкуренция ведёт к совершенствованию, росту, снижению издержек, повышению качества. И пусть проигравший плачет, зато выигрывает – потребитель.
Не об этом ли мечтали на прокуренных кухоньках-шестиметровках диссидентствующие интеллигенты? Об этом самом.
Не зря говорят, что мечтать опасно: может сбыться. И вот – сбылось. Фритрейдерство к нам пришло и прочно обосновалось. А вот полёт и прогресс как-то… задержались в дороге.
Вопрос о протекционизме и фритрейдерстве – это, можно сказать, основной вопрос политэкономии и экономической политики. Его нельзя решить однозначно и навсегда, а именно к этому генетически склонно наше интеллигентское сознание. Это и не вопрос веры – это вопрос политики и хозяй­ственной практики. К сожалению, русское интеллигентское сознание любит превращать вопросы практические в идеологические и даже моральные.
Кому выгодны фритрейдерство и неограниченная конкуренция? Очевидно: сильному и развитому. Свободы торговли требует более мощный по отношению к слабому, чтобы завладеть его рынком. «Откройся, – говорит сильный слабому, – будем конкурировать на равных. Ведь это так прекрасно и справедливо – идеальная конкуренция. Она так дивно стимулирует инновации. А протекционизм ведёт к застою». Слабый открывается – и в ту же секунду теряет свой рынок. Потому что свободно конкурировать сильному со слабым, неумелым и начинающим – это всё равно, что пенсионеру на «жигулях» соревноваться с гонщиком на «феррари».
В XIX веке, когда Англия была «мастерской мира» и стремилась сохранить своё господствующее положение, она подняла знамя свободы торговли, объявив фритрейдерство универсальной, как сегодня принято выражаться, общечеловеческой ценностью.
Энгельс верно назвал протекционизм «фабрикой фабрикантов». Это очень точно! Отсекая внешнюю конкуренцию, он обостряет конкуренцию внутри страны. Он усиливает борьбу за свой собственный рынок. А у нас в 90-е годы его с мазохистским восторгом отдали иностранцам. Чтобы сформировалась национальная буржуазия, ей надо время и условия. Предприниматель должен иметь возможность научиться предпринимать. Особенно это относится к промышленной деятельности – вообще самому трудному виду предпринимательства, сравнительно с торговлей и финансовой деятельностью.
В результате у нас не сформировалась национальная буржуазия. Не по образу жизни буржуазия (с этим как раз всё в порядке), а по месту в системе общественного разделения труда. Буржуазия – это класс, несущий тягло организации народного труда. Эту функцию может выполнять либо государство (как это было при советской власти), либо – национальная буржуазия. Анархическая идея «Свободный труд свободно собравшихся людей» – нигде в широких масштабах не была осуществлена на практике. Так что на эту нелёгкую и, по правде сказать, сволочную работу – организацию народного труда – есть в принципе только два кандидата: государство и буржуазия. Государство наше устранилось, буржуазия наша – не сформировалась. Надо ли удивляться, что труда у нас почти что нет?
Наша буржуазия – мелкая, зашуганная и себя не осознающая. Наш предпринимательский класс очень плохо умеет предпринимать, незрел, ленив, неквалифицирован. Себя как класс со своими специфическими интересами – не осознаёт.
Вот есть у нас какая-нибудь политическая сила, выражающая специфические интересы предпринимателей? Ну? Нет такой. Потому что класса нет.
Мелкие предприниматели совершенно не стремятся к тому, чтобы дети их наследовали родительскую профессию. Стараются пристроить куда-нибудь на госслужбу, в силовые органы. Хватит, мы погорбатились, пускай хоть дети поживут по-люд­ски. Мне нередко говорят знакомые: «Что ж ты сына не могла в приличное место пристроить?»
А крупные дельцы, олигархи – это по существу не буржуазия, это феодалы, бояре, которым великий князь отстегнул вотчины с людишками.
Принято считать, что наше предпринимательское сословие такое жидкое потому, что их притесняют и обижают гадкие чиновники. На самом деле всё обстоит обратным образом: с ними так обходятся потому, что они себя не осознают сильными, организованными и ценными, что они сами себя не уважают.
Потому никто и не возражал против ВТО, никто не требует никаких мер защиты национальной промышленности. Была бы национальная буржуазия – да тут дым коромыслом стоял бы, когда в ВТО вступали. «Честные выборы» показались бы на этом фоне смешным пустяком.
Протекционизм – труден в исполнении. Осуществлять его должны умные и грамотные чиновники. Имеющие кругозор, понимание смысла своих действий (явление в нашем министерском обиходе крайне нетипичное), знающие экономическую историю и способные черпать оттуда идеи и предостережения. Таких чиновников у нас нет. Уровень нашей государственной мысли не сильно возвышается над управленческими достижениями допетровских приказов. И это не глупая острота – это объективный факт, порождаемый ресурсной экономикой.
Люди мысли, та самая народолюбивая интеллигенция, презирают (и брезгливо побаиваются) государственную работу, а те, кто правит, чужды той самой государственной мысли.
Потому начальники наши остаются либералами и фритрейдерами. «Иного не дано», – как говорили в перестройку.