Няня. Кто нянчил русских гениев. Сост., подготовка текстов, коммент., биогр. справки В.Н. Топоровой. М.: Никея Редакция «Встреча» 2017 448 с. 4000 экз.
Что мы знаем о нянях? Казалось бы, вполне достаточно: что они помогают занятым родителям, прежде всего мамам, в воспитании драгоценных чад; что жизнь их может быть весёлой и курьёзной, как в сериале «Моя прекрасная няня»; и что самую главную няню в русской литературе звали Ариной Родионовной.
Однако стоит только задуматься о том, что главные впечатления, формирующие личность (особенно личность творческую), чаще всего накапливаются именно в детстве, в первых жизненных уроках любви, отзывчивости, веры, но порой также и равнодушия и даже жестокости; стоит попристальнее всмотреться в детскую и – мы обнаружим там целый сокровенный мир.
Первоначальной идее написать книгу о няне, как о «великой матери русского человека только по закону любви, а не по закону родительства», о её роли наставницы для будущих гениев и талантов в самых разных сферах мы обязаны Сергею Николаевичу Дурылину (1886–1954), писателю, философу, религиозному мыслителю и педагогу. Именно он, несмотря на очевидные трудности публикации такого «несвоевременного» материала в первой половине ХХ века в СССР, начал собирать и систематизировать многие мемуары и свидетельства, так или иначе коснувшиеся данной темы.
Но работа надолго приостановилась. Сам Дурылин признавался близким, что у него не хватит ни сил, ни времени, чтобы завершить её. Но каждое искреннее начинание в итоге всё равно приводит к результату. И вот спустя десятилетия этот труд был возобновлён биографом С.Н. Дурылина – Викторией Топоровой и приурочен к его юбилею.
Книга выстроена в хронологическом порядке, по времени, на которое пришлось детство мемуаристов (за исключением размышлений о самом феномене русской няни, размещённых в начале). Благодаря такому построению перед нами за четыреста страниц проходит весь XIX и начало XX века, когда и в детскую уже проникают отзвуки войн и революций. Рассказчиками выступают писатели и актёры, художники и музыканты, учёные и общественные деятели – всего свыше сорока человек, составивших цвет и славу нации. Органично дополняют друг друга славянофил И.С. Аксаков и западник А.И. Герцен, революционерка Вера Фигнер и князь Трубецкой, эмигрант Бунин и оставшийся в Советской России Блок.
Почти все няни в первой половине книги – крепостные, редко грамотные, но благодаря их искренней любви, терпению и всегдашнему сочувствию именно им удавалось привить своим лучшим «выходкам» (так зачастую именовали воспитанников) чувство народной речи и, что ещё важнее, национального духа. Кажется, самим своим присутствием они смягчали и облагораживали чудовищность крепостных отношений.
Конечно же, для восприятия этой любви нужна была отзывчивость и с другой – детской стороны. «Но и няня, и детские впечатления деревни таились тогда в воспоминаниях почти каждого отъявленного отрицателя русской народности, так что такая русская бытовая черта в поэзии Пушкина является уже сама по себе нравственною его заслугою и оригинальною особенностью», – справедливо заметил Иван Сергеевич Аксаков.
Обиходная жестокость, в виде пóрок и унижений, по отношению к низшему сословию чаще всего воспринималась взрослыми дворянами как необходимая форма поддержания порядка. Сиюминутный барский каприз мог поменять целую жизнь.
«– Будь ты отныне не Григорьев, а Стрепетов!
Почему? Зачем? – никто не смел спрашивать, да и какая надобность? Барину не нравится прозвище мальчика, и мальчик обязан переменить своё прозвище на такое, какое понравится барину», – вот так произошла фамилия драматической актрисы Пелагеи Стрепетовой.
О серьёзной же благодарности обычно и речи не шло: «Когда умерла няня Анна и брат мой Сергей поставил над нею порядочный крест, добрая, милая, ласковая мама заметила ему: «Что за памятники над нянькой?» – так мало ценились крепостные, их труд, преданность и усердие», – вспоминал художник В.В. Верещагин, у которого, как и у многих дворянских детей, такой тип отношений вызывал всё большее нравственное отторжение.
Первые пояснения в религиозных вопросах дети также обычно получали от своих нянь, их «детскому богословию» посвящены такие благодарные строки: «И вот, когда после долгих-долгих годов, в которые, казалось, всё прошло, что было от «веры», придёт опять нужда верить <…> вспомнится вот этот тихий нянин шёпот, вспомнится верба в её сморщенной руке… – и по этой ниточке, самопрядной и бедной, а не по железному канату катехизиса возвращаются к прошлому, к детской вере и молитве. Христос детский – самый ясный и близкий из всех ликов Христовых».
Очень интересными оказались пересечения двух взаимодополняющих воспоминаний: братьев Андрея и Фёдора Достоевских, Василия и Александра Верещагиных. Щемяще трогательны моменты, когда няни завещают скудное имущество или вовсе готовы пожертвовать (и жертвуют) все свои многолетние накопления ради помощи ставшим родными и попавшим в беду семействам.
Помимо мемуарной прозы в книгу включено множество прекрасных стихотворений. От Пушкина, Языкова и Кольцова до Случевского, Мережковского и Ходасевича, начало стихотворения которого я не могу не привести:
Не матерью, но тульскою крестьянкой
Еленой Кузиной я выкормлен. Она
Свивальники мне грела над лежанкой,
Крестила на ночь от дурного сна.
Она не знала сказок и не пела,
Зато всегда хранила для меня
В заветном сундуке, обитом жестью белой,
То пряник вяземский, то мятного коня.
Замечу, что в этом стихотворении речь идёт не про няню, а про кормилицу поэта. Осветить важную роль кормилиц – ещё одна благородная задача этой книги. «Кормилице не повезло в литературе, как повезло няне, может быть, потому, что няня была пестуном и постоянным спутником одного, двух, а иногда – редко, но бывало – и трёх поколений, а кормилица бывала «прохожей», лишь проходившей через семью и, пройдя, удалявшейся из неё навсегда».
На мой взгляд, самый верный признак хорошего сборника (особенно составленного из очень разных как в жанровом, так и в стилистическом плане авторов) состоит в том, что все включённые в него произведения и отрывки читаются, как единое увлекательное целое. И этому критерию книга «Няня» полностью соответствует.