Лидия СПИРИДОНОВА, доктор филологических наук, профессор, ИМЛИ
В годы перестройки Горького не раз упрекали в том, что, вернувшись на родину, он стал проводником сталинской политики в литературе, послушным исполнителем воли властей, превратился в «надсмотрщика» над советскими писателями, которых насильственно загоняли в «прокрустово ложе» социалистического реализма. Поэтому его роль в организации и проведении Первого съезда советских писателей оценивалась негативно. Только в начале ХХI века после публикации неизвестных ранее архивных материалов появилась возможность объективно оценить эту сторону многогранной деятельности писателя.
Мысль о необходимости партийного контроля над литературным процессом принадлежала не Сталину, а Л.Д. Троцкому. Ещё в 1922 году он писал в ЦК, характеризуя настроения разных групп писателей: «Оформить настроение сочувствия нам, привлечь на свою сторону колеблющихся можно путём создания единого центра, объединяющего эти группы писателей... Таким организационным центром может стать Всероссийский Союз писателей».
В течение следующего десятилетия партия не оставляла литераторов без внимания, то и дело издавая директивные документы о партийной и советской печати: «О пролеткультах» (1920), «Главнейшие очередные задачи партии в области печати» (1924), «О политике партии в области художественной литературы» (1925), «О перестройке литературно-художественных организаций» (1932). Однако литературный процесс развивался как-то сам по себе, порой удивляя и даже возмущая власть.
Сталин прекрасно понимал, что Горький – единственный человек, который может возглавить объединение писателей и прекратить ожесточённые споры литературных групп. Неслучайно именно в горьковском доме на Малой Никитской (д. 6) проходили наиболее важные встречи вождя с деятелями культуры, именно здесь Сталин произнёс знаменитую фразу, назвав писателей «инженерами человеческих душ». Стремясь к созданию командно-бюрократической системы руководства культурой, вождь и непосредственные исполнители его воли (И.М. Гронский, П.П. Постышев, А.И. Стецкий, П.Ф. Юдин, Л.З. Мехлис и др.) заговорили о необходимости выработать единый творческий метод советской литературы, названный впоследствии социалистическим реализмом. В «Литературной газете» 23 мая 1932 года впервые появилась формулировка принципов социалистического реализма, впоследствии закреплённая в уставе Союза советских писателей.
Горький, безусловно, поддерживал идею создания союза писателей, т.к. не раз жаловался Сталину на раздоры в писательской среде. 24 марта 1932 г. он писал ему: «Бесконечные групповые споры и склоки в среде РАППа, на мой взгляд, крайне вредны, тем более, что мне кажется: в основе их лежат не идеологические, а, главным образом, личные мотивы. Вот что я думаю. Затем, кажется мне, что замена руководящей группы РАППа – в которой объединены наиболее грамотные и культурные из литераторов-партийцев, – группой Серафимовича – Ставского – Панфёрова пользы дальнейшему росту РАПП – не принесёт».
Однако, поддерживая идею объединения писателей, Горький мыслил будущий союз не как бюрократическую организацию, подчинённую партийному диктату, а как творческий союз, дающий возможность росту и развитию разных индивидуальностей. К лету 1933 г., когда он окончательно вернулся на родину, деятельность оргкомитета подвергалась резкой критике, т.к. проводилась Президиумом без учёта мнений писателей, особенно беспартийных. Возвращение Горького существенно изменило ситуацию: в начале июля 1933 г. он провёл совещание с группой деятелей культуры, на котором предложил активизировать и перестроить работу. Стало ясно, что съезд, который планировали провести в этом году, следует перенести на следующий.
15 августа Горький выступил на заседании оргкомитета с речью, в которой отметил, что Первый съезд советских писателей будет иметь огромный международный резонанс, поэтому необходимо до него выяснить все острые проблемы и прийти к согласию. На этом совещании он был единогласно избран председателем Всесоюзного оргкомитета вместо И.М. Гронского.
В первых числах сентября 1933 г. состоялась очередная встреча с писателями в горьковском доме на Малой Никитской, посвящённая самой острой проблеме – руководству Союзом писателей. В отличие от широко известной беседы писателей со Сталиным 26 октября 1932 г. об этой встрече даже не упоминается в «Летописи жизни и творчества» писателя. Это можно объяснить тем, что Сталин запретил стенографировать выступления, поэтому скупые сведения об этом событии сохранились лишь в некоторых статьях 1930-х гг. и воспоминаниях присутствовавших. Между тем именно на этой встрече обсуждались принципы организации Союза писателей и говорилось о форме связей между писателями и партийными руководителями. На совещании помимо Сталина присутствовали Л.М. Каганович, Н.И. Бухарин, И.М. Гронский, заведующий отделом пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) А.И. Стецкий, будущий первый секретарь Союза писателей А.С. Щербаков, редактор газеты «Правда» Л.З. Мехлис и др. Писателей больше всего волновали два вопроса: как ими будут управлять и кто будет управлять?
Открывая собрание, Горький сказал, что писатели и работники печати приглашены, чтобы обменяться мнениями о важных организационных вопросах, касающихся литературы. Затем слово взял Сталин. Он говорил очень долго, главным образом о том, что партия хочет, чтобы писательское объединение работало в полном контакте с партийной организацией. От писателей потребуется глубже изучать жизнь и отмечать те изменения, которые происходят в стране. Их задача – наиболее полное и точное «изображение действительного величия и значения преобразования людей, деятелей строительства социализма». Горький поблагодарил «партию и старших товарищей» за внимание к вопросам развития литературы, однако не поддержал мысль о необходимости партийного влияния на писателей.
Горький посетовал, что писатели разобщены, разбиты на группы и всё ещё находятся под властью индивидуалистических настроений. Увлечённые личными творческими планами, они мало внимания обращают на общественные цели и задачи. Всё это, по его мнению, будет серьёзным препятствием на пути объединения.
Как мы видим, Сталин и Горький, работая в одном направлении, по-разному понимали задачи и цели нового писательского союза. Характерно, что на вопросы писателей отвечали Сталин и Мехлис, а не Горький. Когда Л. Сейфуллина спросила, не будет ли новая организация командовать так, что писатель из творца превратится в исполнителя партийной воли, Сталин ответил: «Мы организовываем вас не для того, чтобы вами командовать, а чтобы вы сами собой командовали… сами себя контролировали, сами себе намечали пути и ответственно выполняли…»
На этом собрании Горький был хмур и встревожен. Ему не понравилось предложение Мехлиса провести «чистку» в рядах писателей, чтобы освободить их от «враждебных элементов». Алексей Максимович тут же возразил, что писателям нужно предоставить право самим принимать людей в члены союза, самим воспитывать и самим же увольнять. Горький «сидел за столом сильно возбуждённый, приподнятый, волнующийся, но всё время сдерживающий себя. Напротив него – Николай Иванович Бухарин, Фёдор Гладков, Васильев, Владимир Бахметьев, Безыменский. Подошёл Сталин… Налили вино, чокались… Сталин, обратившись с бокалом к Н.И. Бухарину, смотря на него каким-то жёстким взглядом, сказал: «Ну, а скоро ты нас предашь?»
После такого собрания у Горького вряд ли могло возникнуть желание возглавить Союз писателей. Тем более что в правление намечалось выбрать не «крепкое ядро квалифицированных писателей», как он предлагал, а партийных чиновников. Уговаривая Сталина отложить съезд, Горький писал ему: «С радостью увидел в «Правде» статью Л. Каменева. Если бы съезд отложить – докладчиком по основному вопросу, может быть, назначили бы его. Я для этой роли не гожусь – «беспартийный» и косноязычен, да и к тому же – всех писателей обидел, и они на меня сердятся».
Сталин на это согласиться не мог: в 1932 г. Л. Каменев, вторично исключённый из партии, был по настоянию Горького назначен директором издательства «Асаdемiа», но доверия у вождя не вызывал. Горький же упрямо требовал, чтобы доклады на съезде были поручены членам оппозиции Н.И. Бухарину и К.Б. Радеку. Сохранилось свидетельство И.М. Гронского: «Горький изнасиловал Сталина и ЦК и добился назначения докладчиками на первый съезд писателей Бухарина и Радека». Он приводит слова Сталина: «Горький пристал, я ему уступил». Можно предположить, что уступка была сделана в ответ на уступку: Горький согласился сделать главный доклад на съезде. Тем не менее 2 августа 1934 г. он снова писал Сталину: «…я убедительно прошу освободить меня от Председательства в Союзе по причине слабости здоровья и крайней загруженности литературной работой».
Из этого письма видно, что истинной причиной отказа было нежелание работать с людьми, проводящими «линию» Юдина и Мехлиса.
Итак, Горький, едва ли не единственный, пытался протестовать против партийного диктата в литературе. В процессе подготовки и проведения съезда всё чаще проявлялись разногласия Горького с партийной писательской верхушкой, выполнявшей волю Сталина. Нет сомнения, что его позиция была сложной и неоднозначной. Это выразилось не только в назначении докладчиков на съезд: доклад о детской литературе делал С. Маршак, которому помогал Горький. Можно предположить, что, поручив Бухарину доклад «Поэзия, поэтика и задачи поэтического творчества в СССР», Горький тоже давал ему советы в той части, которая касалась оценки творчества Маяковского. Он не разделял лефовских принципов и рефовских деклараций, не поддерживал идею «социального заказа» и даже после смерти поэта испытывал к нему двойственные чувства. Горький писал: «Вообще в искренность революционности Маяковского я – не верил, не верю». Но, признавая его талантливым поэтом-новатором, в 1934 г. посоветовал Ю. Шмидту и Н. Накорякову включить Маяковского в словарь литературного языка в числе поэтов «весьма чутких к затейливой игре слова и словотворцев».
Доклад Бухарина на Первом съезде советских писателей должен был определить приоритеты в развитии советской поэзии и наметить задачи её развития. Сопоставляя творчество Маяковского и Пастернака, Бухарин отдал предпочтение последнему. Он заметил, что Маяковский, как и Демьян Бедный, уже не может удовлетворить потребности времени, ибо «агитка стала слишком элементарной», а «сейчас требуется больше многообразия, больше обобщения, что вырастает потребность монументальной поэтической живописи, что раскрыты все родники лирики и что даже само понятие «актуальность» становится уже иным».
Эта оценка, игнорируя интимную сторону творчества Маяковского и даже её монументальность, фактически нацеливала советскую литературу на развитие «новой поэзии» – чистой лирики без оттенка гражданственности. Однако партийность литературы уже на Первом съезде должна была, по мысли Сталина, провозглашаться как один из главных принципов искусства социалистического реализма. Поэтому доклад Бухарина был крайне негативно воспринят «наверху». Критикуя его, А.И. Стецкий заявил: «Наша линия – это линия социалистического реализма».
Столь же негативно оценили руководители доклад К. Радека, который, говоря о зарубежной литературе, уделил главное внимание признанным классикам и обошёл молчанием творчество молодых революционных писателей Запада. С Радеком на съезде полемизировал Анри Мальро, не согласный с его оценкой творчества Джойса, и немецкий писатель-антифашист Ф. Вольф, возмущённый тем, что Радек обошёл молчанием творчество таких писателей, как И. Бехер, В. Бредель, Б. Брехт, и многих других.
В заключительной речи на Первом съезде писателей Горький фактически согласился с общей оценкой творчества Маяковского, данной Бухариным: крупнейший поэт, который прорвался к пролетарской революции из кругов полумещанской литературной богемы и через футуристические бунты против всех заповедей и канонов, сухих заветов прошлого. Более того, Горький даже углубил критику, заметив: «Говоря о поэзии Маяковского, Н.И. Бухарин не отметил вредного – на мой взгляд – «гиперболизма», свойственного этому весьма влиятельному и оригинальному поэту». Оценка «влиятельный и оригинальный» фактически подвергала сомнению сталинскую (со слов Л. Брик) – «лучший и талантливейший поэт эпохи».
Иными словами, борясь за чистоту и ясность русского языка, за традиции реалистической литературы, Горький предостерегал от увлечения словесными изысками, хотя и признавал их правомерность. Подводя итоги съезда, он ориентировал писателей на борьбу за высокое качество прозы и поэзии, неустанное совершенствование и непрерывную заботу об искусстве книги.
Что касается перспектив развития, об этом были сказаны лишь общие слова: некоторые «колеблющиеся» писатели признали «большевизм единственной боевой руководящей идеей в творчестве и живописи словом»; культуры братских республик должны стать национальными по форме и социалистическими по существу; «понятие «беспартийный литератор» останется только формальным понятием, внутренне же каждый из нас почувствует себя действительным членом ленинской партии». Как мы видим, термин «социалистический реализм» Горький не употребил, хотя общий тон горьковской речи не шёл вразрез с линией партии.
Можно лишь представить себе, какая ожесточённая борьба шла за кулисами Первого съезда, когда решался состав правления Союза писателей. В него вошли рекомендованные Горьким Л. Каменев, Вс. Иванов, И. Луппол, Н. Тихонов, Р. Эйдеман, которые должны были проводить горьковскую линию. Как известно, трое из них после смерти писателя были арестованы и расстреляны.
7 ноября 1934 г. Горький писал Сталину: «…я с первых шагов работы в литературе привык считать и чувствовать всю её целиком – моим личным делом. Именно поэтому как для издателей, так и для многих литераторов я был – и остаюсь – фигурой весьма одиозной. Говоря это, я не жалуюсь и не хвастаюсь, а только объясняю моё право вмешиваться в дело строительства советской литературы. Съезд литераторов, даже при крайне плохой его организации, показал её значение в Союзе и Европе и показал, какие высокие, строгие требования предъявляет к литераторам пролетариат Союза, как жадно он хочет иметь книгу».