Горький воздух тишины

* * *
Бедной осени наследник,
Я сегодня не у дел;
Лист сорвавшийся, последний,
Вдоль аллеи полетел.

Осень поздняя. Сухая.
Ветки голые черны.
А я пью, не просыхая,
Горький воздух тишины.

Всё, что было, мимо, мимо,
Не веду потерям счёт,
Ибо всё неумолимо
В свою очередь снесёт.

Только всё же есть мне дело
До всего, пока живу,
В этой роще поределой,
Погружённой в синеву.

Вот кружится лист багряный,
Выбирает, где истлеть;
И душою покаянной
Я приемлю эту смерть.

Ни о чём не сожалею;
Мы, душа, с тобой одни
В тишине пустой аллеи
В эти годы, в эти дни.

Русская звезда

Среди разодранной страны
И разобщённого народа
Мы все в своей беде равны:
Пьянит кровавая свобода.

Над правдой ставим правоту
И право утверждаем в силе,
Не замечая, что черту,
Где гибель ждёт, переступили.

Без боя сдали рубежи
Трудов и славы поколений
Под натиском вселенской лжи
И душу поразившей лени.

Иль с русской началась души
Последняя – за Небо – битва?
И змея кольца чешуи
К броску решающему свиты.

Последние сомненья прочь!
Сивилла гибель нам пророчит.
И ужаса не превозмочь
Всеевропейской серой ночи.

К любви наш голос призывал.
Чему же ты, Европа, рада?
России гибельный развал –
Канун всеобщего распада.

Цивилизации оплот –
Россия – рухнет, вслед за нею
Европа гордая падёт,
На милость отданная змею.

И сдавленный предсмертный всхлип –
Последнее, что нам напомнит:
И что провидел Еврипид,
И видел Данте в преисподней.

И Русская сверкнёт звезда
Вслед остальным по небосводу…
А Бог к себе – в любви! – нас звал,
Как благо давший нам свободу.

* * *
Что мне в жизни земной и превратной?
Я хочу возвратиться туда,
Где любви языком мне понятным
Говорит со звездою звезда.

Где ни горестей нет, ни печалей,
Я забуду, что был всем чужой,
Ибо слово, что было вначале,
Станет мне путеводной звездой.

Полечу искромётной кометой,
Глыбой льда, что объята огнём.
Что жалеть мне оставленных где-то?
Что мне плакать? И помнить о чём?

В круг весёлый вступлю хоровода,
Что ведут во Вселенной миры,
А желанная сердцу свобода –
Только отблеск чудесной игры.

И законы игры принимая,
Я отправлюсь в назначенный путь:
И предстанет Земля, возрастая,
Предо мной – и уже не свернуть…

На дне

С утра прозрачно и свежо,
И листопад, что тише света, –
Зовётся это «бабье лето».
В ту осень не было его.
Дождь заряжал с утра. Евгений,
Непризнанный страною гений,
А значит, собственной женой,
Брёл к дому, выйдя из пивной.

Когда жена ушла к другому,
Кто тащит в дом, а не из дома,
Не стал делить он с ней квартиру.
Взял рукопись, где вкривь и вкось
Каракули, но он всерьёз
Считал, что в ней спасенье миру,
И был таков… И ходом дней
Он очутился здесь, «на дне».

О «дне» поведал миру гений
Великодушных откровений,
Провозгласив, что «соль земли» –
Среди воров, бродяг и пьяниц

(Тогда ещё не навели,
Скрывая грязь, державный глянец).

Подвалы смрадные, шалманы,
Дворы с проходом – сущий рай
Для тех, кто жизнью был обманут
Или ступил на жизни край.
Ну что ж, заляжем здесь, «на дне» –
В отраве мыслей есть отрада:
Не думать о грядущем дне,
А настоящего – не надо.

Увы, герой мой не герой –
Поэт и мирный обыватель,
Но только с нежною душой
Любви и правды соискатель.
А где искать любовь – «на дне»?
А правду – у чьего престола?
Скорее истину в вине
Найдёшь. Не жизнь была – застолье.
И был один герой в стране:
Иконостасом грудь – всё мало.
Отяжелевшая во сне,
В тени бровей страна дремала…

О чём, мой несуразный гений,
Задумался? Не ты один
Живёшь, не зная сожалений,
В стране вне смысла и причин.
А что нас приучили ждать
Из ничего и ниоткуда,
Так это коммунизма чудо,
Неведомую благодать.
Когда полмира тьма объяла,
Казалось, это навсегда,
Звезда кремлёвская сияла,
Что Вифлеемская звезда.
А что безмолвствовал народ,
Не потому, что злу подвержен,
Но вместо «права» и «свобод»
Предпочитает жить в надежде…

Тут мыслей ход его некстати
Был грубо прерван: участковый,
Жильцом интересуясь новым,
Зашёл. Евгений сполз с кровати,
Точнее, с раскладушки старой
(Её и табуреток пару
На днях со свалки приволок,
Свой обживая уголок)
Навстречу гостю.
Слово «мент»
Тогда страна ещё не знала.
И мой поэт не диссидент,
А просто безобидный малый.

«Ну что же, – молвил участковый, –
Твой случай для меня не новый,
Живи покуда, место всяко
Пустым не будет, глядь, бродяга
Его с подружкою займёт,
Не оберёшься тут забот».
Ушёл. Закрыв за гостем дверь,
Представил жизнь свою Евгений
Как цепь немыслимых потерь
И незавидных злоключений.

День не закончился на этом –
Стук в дверь и шумные друзья
Ввалились. Без друзей нельзя,
Тем более друзья – поэты.
Хотя с недавних пор поэт
В России больше, чем поэт, –
Великий, право, афоризм.
Вот так гора рождает мышь.
Да что нам записной вития,
Не запастись словами впрок.
У нас был свой учитель – Витя,
В своём отечестве пророк.
И речь его была сурова:
Одно дано поэту – слово,
Чтобы сердца глаголом жечь,
А прочим можно пренебречь.
Поэт – он больше не поэт
В стране, где ценит литначальство
Твоё заёмное гражданство
И неуёмный пиетет.

И каждый думал про себя,
Себя единственно любя,
Что если он и не от Бога,
То всё же истинный поэт.
Простим и не осудим строго
За то, чего от Бога нет.
Ведь всяк по-своему чудак,
Но думал не иначе как:
Что поэтическое братство –
Страны последнее богатство,
Отправленное на чердак.

…Наутро с трудной головой, –
Не то чтобы кручина злая, –
Но был Евгений сам не свой,
По крохам жизнь припоминая.

Река сквозь мутное окно
Виднелась, рябью волн одета.
Как это было всё давно:
Влюблённость, беззаботность, лето.
И жизнь, и время – всё так просто –
Твои.
Как лето на реке!
Взять катер и махнуть на остров
Гурьбой весёлой налегке.

И эта женщина – твоя!
Как ей идёт загар небрежный!
И ничего, что взглядом нежным
Она глядит не на тебя.
Купаться! Что сидишь? Пошли! –
(Она в азарте платье скинет.)
Что смотришь? – весело прикрикнет,
Нырнёт – и выплывет вдали.

И ощутить как благодать
Блеск солнца, плеск волны ленивый…
Как это просто – быть счастливым!
Ещё бы это понимать.