(рассказ)
Эльчин ГУСЕЙНБЕЙЛИ, писатель, публицист, драматург. Главный редактор журнала «Улдуз» («Звезда») Союза писателей Азербайджана. Большинство произведений переведено на русский, английский, грузинский языки, переложено на тюркский и узбекский. Переводил произведения Андрея Платонова. Книга рассказов Платонова на азербайджанском языке готовится к печати.
На обоях моей квартиры была изображена Преисподняя. Не хватало только падающей с неба горящей кареты. Мы с женой купили обои на базаре посёлка «8‑ой км» и были счастливы так, что даже не заметили рисунок. Вот и гости диву давались нашему вкусу.
Перед глазами возникали жёлтые языки пламени.
Приподнимаюсь. Сидящий у меня в глотке Чёрт, кажется, заиграл хвостом, начался приступ кашля.
Ложусь. Постепенно опускаюсь на дно ущелья. Иероглифы кувыркаются в воздухе. Карабкаюсь наверх, не хватает сил. На вершине горы восседает Будда.
Сенсей Акутагава протягивает мне руку:
– Держись, ты сможешь!
– Будда? Откуда взялся Будда? –
спрашиваю.
– Ты же сам хотел. Говорил, что выбрал буддизм, если бы это зависело от тебя. Буддизм – самая совершенная религия человечества.
– Да… припоминаю…
Пытаюсь дотянуться рукой, скольжу, совершая тройное сальто, медленно падаю вниз.
Где‑то слышен голос дочери:
– Папа, тебя к телефону!
Я барахтаюсь в кипящем озере, задыхаюсь… На поверхности быстро испаряющейся воды качаются кувшинки.
– Папа, тебя к телефону… – голос дочери теперь уже близко.
Чёрт в глотке опять задумал какие‑то игры. Снова кашель.
– Тебя к телефону!
Я хлопаю глазами.
Некоторое время дочь постояла над моей головой, затем вышла из комнаты, хлопнув дверью. Шум двери раздался в моей голове эхом звенящей кастрюли.
Неделю назад моя дочка точно так же болела. Я исполнял все её капризы, чтобы хоть как‑то облегчить ей страдания. Я готов был расплакаться, когда она звонила мне на работу.
– Доченька, тебе что‑нибудь хочется? – спрашивал я.
– Ничего, – отвечала. – Всё равно все магазины бывают закрыты, когда ты с работы выходишь, наверное, и бананов не найдёшь… – немного помолчав, добавляла она.
– Найду!– говорил я дочурке, прогуливался под дождём в поисках овощных магазинов и непременно приносил домой два банана.
– Интересно, почему дети не любят своих родителей так, как родители детей? – спрашиваю я у Демона в чёрном плаще.
– Родители дают жизнь своим детям и всячески эту жизнь оберегают.
– А… понятно…
Мне подумалось, что Чёрт в глотке должно быть тоже в плаще.
– Доктор, отец спит… – доносится голос дочери из кухни. Дальше говорит жена: – Очень мнителен… Теперь он вбил себе в голову, что у него атипичная пневмония. Про Японию, Китай говорит… Будда… иероглифы…
После короткого молчания она рассмеялась и повесила трубку.
– Доктор говорит, что при таких заболеваниях, то есть простуде и высокой температуре, человек может болтать всё что угодно, – глядя на меня, сказала жена. Потом добавила: – Может, хочешь что‑нибудь?
Качаю головой. Она молча уходит.
«Разве я всё ещё люблю её?» – подумал я.
Чёрт расхохотался, началось удушье.
– Сенсей Акутагава?
– Слово «сенсей» мне не нравится. Я не святой, – Акутагава говорит.
– Почему вы всё время сомневаетесь в своей любви?– спрашиваю.
– Хочу понять свои чувства…
– Вы хотите сказать, что…
– Да‑да, любовь – чувство. Когда чувство уходит, любовь исчезает…
Прямо перед окном ветер раскачивает Чинару. Горлица на ветке то спрячет голову под крылышко, то лениво что‑то склюёт. Вот уже пятый день я вижу эту птицу. Нам обоим не спится. Сильный кашель и температура не дают мне уснуть. Почему же не спит Горлица?.. Ей, возможно, доставляет удовольствие качаться на ветке. Поэтому и не улетает. Может быть, за мной наблюдает и потешается. Поверну голову влево – и она за мной повторяет, поверну вправо – и она вправо. Наверное, после смерти я буду Горлицей. Реинкарнация… С трудом припоминаю это слово и лишь с четвёртой попытки воспроизвожу про себя.
Когда мы только переехали в эту квартиру, моя жена показала мне из окна двух Горлиц на Чинаре и сказала:
– Гляди, влюблённые!
Птички ворковали и поклёвывали друг дружку.
Жена принесла мне чаю. Подошла к окну и посмотрела на улицу.
– Горлица одна осталась, как думаешь, где другая? – спросил я у неё.
Мы оба пристально посмотрели на дерево.
– И правда… Я даже не заметила…
Жена перевела взгляд с Чинары на меня, потом снова посмотрела на птицу, подошла к окну и задёрнула шторы.
– Может быть, Горлица… – она не договорила.
Я полюбил эту слегка ироничную улыбку на её лице.
– Надо обои поменять! – бросил я вслед выходящей из комнаты жене, даже не посмотрев в её сторону, и принялся размышлять на тему произведений Акутагавы, пьесу по мотивам которых мне заказали на днях.
Перевод