Я автор исторических романов. Почему я обратился к истории? Получаю ли я от написания книг на историческую тематику такое же удовольствие, как и автор произведений о современности?
Несколько дней назад в своих заметках я обнаружил странное проклятие: «Кто прошлое вспомянет, тому глаз вон, а кто прошлое забудет – тому все оба!» Я не буду комментировать эти слова. Неправильно было бы ослепнуть на оба глаза.
Сначала я начал писать исторические романы, а уже потом стал читать об этом жанре. Тем не менее сейчас я знаю о природе исторического повествования не больше, чем когда я только начал писать книги. Если исторический роман – это всего лишь роман о прошлом, тогда что, выходит, вся классика состоит из исторических романов? Бальзак писал книги и о прошлом, и о настоящем – с точки зрения его современников, но для нас все книги Бальзака кажутся историческими, потому что в них описаны общество и мир, которые для нас уже стали историей. Исторический роман как седина – люди редко рождаются уже седыми, но с течением времени волосы на всех уцелевших головах белеют. Главное в этом деле уцелеть, выжить. Смешно будет высказываться против романов о современности, как раз наоборот, я считаю исторический роман современным, конечно, если это настоящая литература, если это настоящее искусство. Иначе говоря, если такая книга способна повлиять на наших современников.
Не следует противопоставлять роман о современности историческому роману. Цель литературы – открывать путь к познанию, воспитывать, волновать. Давайте добавим к этому: и оценивать, дарить эстетическое наслаждение, связывать.
Кто взял бы на себя смелость заявить, что исторический роман не несёт в себе всех этих функций? Сам тот факт, что он существует как жанр, что есть реальный интерес к нему, показывает, что создание исторических книг – дело разумное и нужное, потому как отвечает одной очень древней потребности человека: узнавать своё прошлое и искать в нём ориентир для своего поведения в настоящем, духовную пищу.
Давайте представим себе, что Время – это океан. Если Вселенная расширяется, представим её как шарик, который надувают. В каждое мгновение у неё есть поверхность, оболочка, отделяющая её от Пустоты, и, расширяясь, она охватывает новые пространства этой Пустоты. А мы живём на пограничной поверхности, на поверхности океана Времени. Моё «сегодня», ваше «сегодня». Сегодня, когда я произношу эти слова, океан Времени кому-то доходит до колен, другому же – уже по пояс. Но почти наверняка этот океан сомкнётся над нашими головами. В другом дне, предшествующем «сегодня», он уже сомкнулся над головами многих миллиардов людей, а вместе с ними и над миллиардом других существ. Но всегда есть сегодня, всегда есть поверхность океана – солнце, ветер и волны. И даже если у тебя есть возможность вернуться в то сегодня, которое уже вчера, ты можешь оттолкнуться только от настоящего. Если удастся сконструировать машину времени, пусть даже только в нашем воображении, на её борту должно быть сегодняшнее число.
А мы, авторы исторических романов, перед тем как погрузиться в прошлое, должны глубоко вдохнуть воздуха современности. Чем больше сегодняшнего воздуха наполняет нашу грудь и мысли, тем глубже мы сможем нырнуть. Если воздуха будет мало, мы превратимся в утопленников среди призраков затонувших во Времени. И результаты наших усилий и нашего труда будут иметь ценность только на поверхности океана, в нашем сегодняшнем дне, когда мы выплывем, чтобы показать нашим современникам, что мы подняли со дна: горсть монет или горсть песка.
А нужно ли нам погружаться? Чего мы ищем в прошлом?
Думается, никто из нас не оспаривает факт двойного рождения человека: сначала как биологической единицы, как представителя человеческого рода, а потом – как социальной единицы, как личности, прикреплённой к определённому обществу, к определённой эпохе. Сначала его рожает родная мать, потом общество, которое его окружает. Кроманьонцы, жившие сорок тысяч лет назад, биологически ничем не отличаются от современных людей, но социально между ними зияет пропасть. Итак, у каждой личности две матери: его родная мать и окружающее его общество. Пока, в настоящий исторический момент, человечество доверило выращивание отдельных личностей нациям. Они выдают земному жителю своеобразный документ, в который вписаны самые важные его отличительные особенности: язык, социальная принадлежность, мировоззрение. Отдельно взятая нация передаёт каждому конкретному человеку опыт и достижения всего человечества, накапливаемые тысячелетиями. Без этого документа невозможно пересекать границы, более того, без него не существует человеческой личности.
Для человека естественна любовь к своей матери, естественна любовь и к своему отечеству. Патриотизм живёт в каждом, каждый по-хорошему должен быть патриотом. Настоящая любовь не зависит от качества любимой земли. Так же, как человек по-прежнему любит свою мать, несмотря на то что она постарела, настрадалась или заболела, так и любовь армянина к Армении не может стать меньше из-за того, что там больше камней, чем почвы, или же камбоджиец не может отречься от своей родины только потому, что шайка бандитов превратила её в сумасшедший дом, больницу и кладбище.
Но всё это не означает, что мы должны принять патриотизм как изначальную, первичную и мистическую любовь, которая существует вне зависимости от нас, и поэтому нет необходимости заботиться о ней. Как любую настоящую любовь, патриотизм надо культивировать, ухаживать за ним, воспитывать. И прежде всего его надо осознать.
Мы должны понять, что патриотизм – это связь между нами и нашей родиной. Наша прекрасная земля, наши горы, реки и поля – это тело Болгарии. А её душа, её дух – это мы, современные болгары. Мы связаны, как клетки в живом теле, и именно совокупность живых клеток вдыхает жизнь в Болгарию. Каждый из нас – как атом в реакторе, и совокупность наших совместных усилий и любви придаёт Болгарии силу, создаёт её ореол, сияние, которое освещает не только нашу землю, но и более отдалённые территории, сияет в глазах и душах миллиардов людей.
За нашу действенную любовь отечество даёт нам национальное самосознание. Патриотизм и национальное самосознание – две стороны одной медали. А золотая это медаль или серебряная, уже зависит от того, какой металл, какие чувства мы можем дать, какие усилия мы готовы приложить для отливки этой медали.
Национальное самосознание – необходимая составляющая образа современного человека. Какую часть или какой процент в сознании моего современника занимает национальное самосознание, я сказать не могу. Прочтите в энциклопедии, каков процент соли в человеческой крови. Он совсем небольшой. Но без соли крови не существует, потому что кровь – это часть Океана, а вода в океанах солёная.
А национального самосознания нет без знания прошлого того народа, который тебя создал.
Но, с другой стороны, чрезмерное внимание к отечественной истории, слишком явный акцент на ней не грозит ли дисбалансом между чувством патриотизма и интернационализма у некоторых читателей?
Чувство уважения, которое болгарин испытывает к иностранцу, к его самостоятельности и правам, к его культуре, берёт свои истоки из глубокой древности. И у славян, и у протоболгар были, с позволения сказать, открытые национальные системы. Ни одна из этих этнических общностей не страдала болезненным чувством исключительности, которое ведёт к ксенофобии – тому, что, например, пронизывает всю историю Израиля, отражённую в Библии. У славян любому пленнику предоставлялась возможность остаться в славянской общности в качестве её равноправного члена. Такая практика обогатила и славянскую культуру, и культуру многих племён и общностей, которые осмелились нарушить «чистоту расы» (раскопки захоронений показывают удивительное разнообразие физиотипов древних славян), но зато получили возможность и приобрели необходимую выносливость, чтобы пересекать континент со снежного севера на тёплый юг и остановить поток азиатских кочевников, направляющихся в сторону Западной Европы. Протоболгары демонстрируют ещё большее разнообразие физиотипов, а их исключительная терпимость даёт нам возможность отметить их союзы с гуннами, аварами, лонгобардами и, конечно, славянами. Даже поверхностного знакомства с болгарской историей достаточно, чтобы убедиться, что Болгария всегда с распахнутым сердцем принимала, усваивала и облагораживала всё то доброе, что давали ей другие народы и культуры, а со своей стороны щедро делилась знанием.
Так, история снова и снова служит современности. Эта протянутая миру болгарская рука и это открытое миру болгарское сердце – великое национальное достояние. В открытой ладони нет оружия, в открытом сердце нет места низким чувствам. Чувство интернационализма должно воспитываться так же, как и чувство любви к родине. Нужно воспитывать потребность заимствовать что-то у других, но в таком уважении к чужому, в обращении к нему зачастую кроется пресыщение – так же, как и во время богатого застолья, переедание чревато печальными последствиями. Не стоит забывать, что не всё, что нам предлагается к употреблению, вкусно и полезно.
Вопрос о взаимоотношениях между отдельными нациями и культурами всё ещё остаётся одним из основных вопросов человечества.
Для меня написание исторических романов, обращение взора к прошлому – это поиск и получение новой энергии. Миллион лет назад на нашей земле шумели дремучие леса. Время залило их водой, и сегодня мы находим их окаменевшими, чёрными, обугленными, но полными энергии. Так, «вчера» служит «сегодня», а поскольку «сегодня» – это ступенька лестницы, ведущей наверх, «вчера» служит и «завтра». Так же обстоит дело и с нашим прошлым. Мы освобождаем его от пластов забвения, мы погружаемся и поднимаем его на поверхность, потому что в нём сохраняется колоссальная энергия, нужная современному человечеству. Это клад, который обогатит современников. Мы не просто копаемся в истории, мы ищем силу.
Но обращение к прошлому для авторов исторических романов – это ещё и поиск красоты. Для меня, а я уверен, что и для всех людей, красота не уступает по силе знанию. Представить глазам своих современников красоту прошедшего, чтобы они смогли увидеть красоту в современном мире, – это всё равно что взрыхлить почву, чтобы получить дружные всходы.
Есть и ещё кое-что, это не мистика, но объяснить данное явление не так просто. Вернуть людям образы мёртвых, не важно, пастухами или ханами они были при жизни, дать их бледным облачным очертаниям свою кровь и своё время, дабы смогли они обрести плоть и спуститься к нам, выйти к людям, – всё это немного напоминает вызывание духов. Поэтому в написании исторических романов есть что-то от священнодействия, есть некое страхопочитание и даже страх, но вместе с тем – и чувство выполненного долга.
Перевод