В день рождения Александра Сергеевича Пушкина, 6 июня, мир отметит День русского языка, учреждённый ООН в 2010 году. Тогда наша страна праздник своего государственного языка проигнорировала. Соответствующий указ был подписан президентом только через год. Так останется ли русский при таком к нему отношении великим и могучим?
«Литературная газета» справедливо отмечает опасность, грозящую русскому языку (Дискуссия: «Останется ли русский великим и могучим?», «ЛГ» № 3, 5, 6, 10, 16), но, думается мне, акцент нужно делать не на глобализации. Главная опасность в глупости и даже наглости новоявленных «просветителей» и их помощников в лице издательств.
Некто Плуцер-Сарно выпускает энциклопедию русского мата в 12 томах, в котором слову из трёх букв уделяет целый том. Другой «русский писатель» и тоже «филолог, философ, культуролог, эссеист» и пр., М. Эпштейн, сетуя на обеднение русского языка, настойчиво предлагает внедрять в него английские слова. Произведения же классиков вообще не читать, сжав их в коротенький абзац… А почему бы и нет?! За считаные часы можно будет одолеть Достоевского, Толстого, Гомера, Диккенса и т.д.
Разрешившись «творческой филологией» (интересно, что это за зверь такой?), Эпштейн оскаливается злорадной репликой: видимо, русский мат является «главным источником новейших словообразований». Как же пришёл к своему «числовому» выводу печальник о языке русском? А вот как: он исходит из количества («прироста») новых слов. Утверждая, что в английском языке их 750 тыс., он ничего не говорит о том, сколькими словами живёт англоязычное сознание. Что с того, если в копилке набралось 75 монет, а из неё можно вытрясти не более 2–3? Словарь Шекспира (внёсшего в родной язык около 1700 слов!) специалисты признают одним из самых богатых, но он насчитывает «всего лишь» около 24 тысяч слов (как и у А. Пушкина).
Один из самых авторитетных в США Webster’s New Internetial Dictionary, выпущенный в 1989 г., насчитывает 550 000 главных слов. Но это ветреные американцы, а как обстоят дела в Англии? Там скрупулёзные учёные, видимо, заглянув в штатовские словари, наскребли 301 100. Так где же Эпштейн выкопал свою «магическую цифру» в 750 тысяч?..
Современный английский язык разрастается именно ввиду обильного привнесения в словарь множества узкофункциональных, технических и прочих лишённых образа, а то и бессмысленных слов и словообразований. И если это разбухание («богатство» – по Эпштейну) будет продолжаться, английский разделит участь латинского или – что немногим лучше – превратится в сленг. То есть будет язык «для жизни» и «для словаря» (для «филологов», эпштейнов, и т.д.). Ибо о его богатстве свидетельствует не количество слов, а их участие в общественном и творческом бытии.
Если бы «прирост» слов был главным достоинством языка, то лет эдак через 300 народы перестали бы понимать самих себя и были бы перечёркнуты все предыдущие достижения! Однако этот культурный апокалипсис не происходит потому, что язык по своей природе консервативен.
У нас тоже повсеместно, как тараканы, плодятся языковые извращения: «фэнтези» (от английского fantasy), «гламур» (glamorous – блестящий, эффектный), нон-фикшен (non-fiction – не художественный) и т.д. В Златоглавой снуют маршрутные такси, помеченные нелепым «автолай» (тогда уж надо с иронией писать – авто-line, поскольку в русском языке никакого «лая», кроме собачьего, не существует).
Поразительно, но коренные, ясные по слогу, смыслу, многозначные по содержанию и ёмкие по образу русские слова-понятия сменяются громоздким, режущим ухо и колющим читательский глаз «забугорным» сленгом. Разве здесь не налицо подмена одного языка другим?! Прекрасных, образных, живых слов в русском языке великое множество! Взять хотя бы слово «проталина», отражающее проседание субстанции, податливость её, внутреннее неслышное и невидимое сочение воды – талой воды; или – «капель», внутренняя (слоговая) раздельность которого единовременно несёт в себе и пластичность и отрывистость, передающие неспешное падение одной и рождение другой «капли».
В языке каждого народа собрана глубочайшая информация, содержащая в себе код созданной культуры. А потому общество должно осознать, что исчезновение языковой сущности повлечёт за собой и деградацию сознания! Эта деградация и будет местью языка тем, кто не ценит, а значит, и не заслуживает его поэтического узорочья, художественных образов и смысловых сокровищ. Словом, хотя бы в целях самосохранения язык необходимо очищать от налипающей к нему грязи. «Языки различаются не только тем, как они строят предложения, – считает завоевавший мировую известность благодаря своей теории «лингвистической относительности» этнолингвист Б. Уорф, – но и тем, как они делят окружающий мир на элементы, которые являются материалом для построения предложения. Грамматика сама формирует мысль, является программой и руководством мыслительной деятельности индивидуума, средством анализа его впечатлений и их синтеза».
Язык, будучи важнейшей частью духовной и культурной жизни, определяет настоящее и будущее страны, поскольку языковые параметры являются самостоятельным началом цивилизационной идентификации. Потому, очищая русский язык от словесной грязи, следует отвергать провокационное участие в его «улучшении». Отвергать ещё и потому, что сочинения лицедеев от филологии перегружены псевдосмыслом. Это прирождённые мастера о простом говорить сложно, о совестном – с издёвкой и пренебрежением, о духовном – цинично. Язык – важнейшая сотворческая ипостась души человеческой, без которой человек и человеком-то не является. Именно здесь зарыта собака. Человек в новой глобализационной «культуре» попросту не нужен. Нужен всего лишь многомиллионный потребитель, существующий вне всякой национальной культуры. Отсюда «желание исказить, окарикатурить человека, лишить его богоподобия». Поэтому, внимая «реформаторам», неплохо бы поразмыслить и о целях, которые они преследуют.