Эта поистине мужская метафора принадлежит украинской поэтессе Лине Костенко.
Когда-то Иван Франко назвал Лесю Украинку единственным мужчиной в украинской поэзии.
Годы независимости подарили целой плеяде мужчин-поэтов депутатство и гордое звание Героев Украины, которое, впрочем, не вдохновило их на новые творческие подвиги. Тем временем имидж бессмертной Леси артистично примеряла к себе пассионарная бизнес-дама с накладною косой, возомнившая себя украинской Жанной д`Арк…
А в это время поистине великая украинка, выдающаяся поэтесса, новатор украинской литературы и, пожалуй, самая яркая её представительница прошлого века Лина Костенко отказывалась от высоких званий и издательских предложений, уйдя во «внутреннюю эмиграцию», а ещё – в чернобыльскую зону, где во время своих ставших уже легендой экспедиций по брошенным мёртвым сёлам искала-спасала не просто иконы, но образы-символы неизбывной трагедии и, возможно, – находила себя. 
Лина Костенко заслужила неофициальное звание «совести нации» бескомпромиссной честностью и мужеством в Слове, которое всегда у неё равно Деянию. Стойко пережившая годы репрессий украинской интеллигенции, шестнадцатилетнее замалчивание своего творчества (ровно такая временная дистанция пролегла между её двумя книгами – «Путешествия сердца» (1961) и «Над берегами вечной реки» (1977), поэтесса ни разу не изменила избранному кредо: своей поэзией во времена безверия она возвращала людям такие понятия, как «достоинство», «национальная честь», «самоуважение», вселяла уверенность и надежду. Была и остаётся примером нонконформизма и бесстрашия. Образцы такого творческого мужества – Тарас Шевченко и, возможно, Борис Пастернак, которому она также посвящала свои стихи. Учёба в Москве, в Литературном институте, который она окончила с отличием, захваченный ею глоток оттепельной московской атмосферы, несомненно, отразились на становлении независимого правдолюбивого поэтического и гражданского характера Лины Костенко. Уместно вспомнить, что вместе с ней учились Роберт Рождественский, Юнна Мориц, Фазиль Искандер, армянский поэт Паруйр Севак. Ярко заявили о себе молодые поэты Андрей Вознесенский и Евгений Евтушенко, в круге старших друзей Лины Костенко был Михаил Светлов, в семинаре которого она постигала поэтическое ремесло...
Вернувшись из Москвы на Украину, Лина Костенко примкнула к когорте «шестидесятников», ожививших атмосферу родной литературы самобытными голосами Василя Симоненко, Бориса Олейника, Миколы Винграновского, Ивана Драча и многих других ярких поэтов.
Непростым был путь становления поэтессы в советские времена. «Я знаю, сколько мук ей стоила «Маруся Чурай», как она переживала, что этот роман вышел не в той редакции, в которой бы ей хотелось, – со знанием дела говорит бывший высокопоставленный работник украинского КГБ, по роду службы присматривавший за творческой интеллигенцией, Евгений Марчук. – Но то, что она «пробивала» тогда, когда многие наши нынешние супердемократы и суперреволюционеры сидели в кустах или прислуживали режиму, заслуживает должной оценки и осмысления. В то же время нельзя сказать, что она была неким примитивным диссидентом, «антисоветчиком». Она была выше этого всего, так, как и сейчас она выше…»
Отношения с властью у поэтессы не сложились. Начиная с 2000 года, когда Леонид Кучма предпринял попытку наградить её орденом, она отвергает правительственные награды, называя их «политической бижутерией». Как заявила в одном из интервью, политика в её представлении – «галопирующая шизофрения», с которой у неё не может быть ничего общего. Лишь на заре перестройки, когда ещё теплилась надежда на то, что власть повернётся лицом к народу, Лина Костенко приняла Государственную премию УССР – за роман в стихах «Маруся Чурай». С тех пор минуло два десятилетия. Теперь творчество поэтессы считается хрестоматийным – его изучают в школах и вузах. Но, как утверждают сведущие люди, классик ещё способен преподносить сюрпризы. В скором времени должны увидеть свет её повесть, написанная под впечатлением чернобыльских экспедиций, и новая книга стихов.
Остаётся сожалеть, что в России творчество крупнейшей украинской поэтессы современности до сих пор не представлено отдельной книгой, хотя знают и переводят Лину Костенко у нас давно. Кстати, в Беларуси прекрасное издание её избранных произведений, включая роман «Маруся Чурай», в переводе Нины Матяш и Валентины Ковтун увидело свет ещё в 1989 г. Будем надеяться, что предлагаемая публикация послужит очередным шагом в ознакомлении российских читателей с творчеством яркого представителя украинской словесности нашего времени.
, заместитель директора Библиотеки украинской литературы
«ЛГ» поздравляет Лину Костенко с юбилеем и предлагает вниманию читателей новые переводы её стихотворений
* * *
Счастливая, имею каплю неба
и две сосны в расплывчатом окне.
А ведь казалось, что живого нерва,
живого нерва не было во мне!
Уже душа не знала, где тот берег,
душа устала от житейской тьмы.
И в громе дня, в оркестрах децибелов
мы были все, как хор глухонемых.
Внезапно, – Боже! – после ига чада
и передряг, они равны нулю, –
я слышу дождь. Он тихо плачет правду,
что я кого-то дальнего люблю.
Я слышу пенье птиц наперебой,
людей красивых вижу не во зле.
В душистой туче, хвое дождевой
стоит туман, как небо на земле.
Пасутся тени вымерших тарпанов,
на цыпочках кочуют сумерки и сны.
Весна придёт с бокалами тюльпанов, –
за небо выпью и за две сосны.
* * *
Слова чудовищны, когда они молчат,
когда они внезапно притаились,
когда не знаешь, как, с чего начать,
ведь все слова уже осуществились.
Словами кто-то плакал, мучился, болел
и с ними начал жизнь свою и прожил.
Мильярды слов, людей, но их удел –
произнести впервые ты их должен.
Уродство, красота – всё повторялось.
И было всё: асфальт и спорыши.
Неповторимой лишь поэзия осталась, –
бессмертное касание души.
* * *
Тебя забыть. Какое право?
Душа до края добрела.
Такую дивную отраву
я не пила… я не пила…
Такой нечаянной печали,
таких от жажды сладких мук,
такие мне открылись дали,
такие всполохи вокруг.
Такие звёздные пространства,
такая ширь в моей судьбе!..
Быть может, это и не стансы, –
Цветы, что брошены тебе.
* * *
Из голоса напиться твоего,
того влюблённого и чистого потока,
из радости и грусти той высокой,
где чудное таится волшебство.
И замереть, и слушать, не дышать,
внезапно мысль случайную прервать.
И паузы безвыходной печать
Удачной шуткой наконец сорвать.
Как тетиву, натягивать слова,
чтоб вовремя сбить ими на лету
ту муку, что во мне ещё жива,
неотвратимую, как бездну, немоту.
Держаться независимо года,
перемолчать друг друга: кто кого.
Остаться беззащитной навсегда
и ждать твой голос – больше ничего.
* * *
Художник, я – то ли в музее Прадо,
то ли приют мой – Лувр и Эрмитаж,
то ли назойливая кисть, как правда,
или мой поиск – высший пилотаж,
иль мэтром был, иль просто так –
заброда*,
и не снискал лавровых тех венков, –
великая натурщица Природа
меня любила тысячи веков.
* Заброда – бродяга (обл.).
* * *
Красиво осень вышивает клёны
Серебряным, багровым, золотым.
А листья просят: – Вышей нас зелёным!
Ещё побудем, мы не отлетим.
А листья просят: – Дай нам той утехи!
Сады прекрасны, росы – как вино.
Вороны пьют разбитые орехи.
А что им, чёрным? Чёрным всё равно.
* * *
Стихи как цветы,
Стихи как дубы.
Есть игрушки стихи.
Есть раны.
Есть повелители и рабы,
и стихи – каторжане.
Сквозь стены тюрем,
по терниям лихолетий –
идут, идут
по этапу столетий…
* * *
Останови меня опомнись остуди
раз в никогда любовь моя такая
она промчится жизни впереди
все горизонты за собой сжигая
она покой порвёт наш как струну
она слова мои сожжёт устами
останови дай оправдать вину
пока ещё владею я словами
пока могу и не могу и всё же
настал черёд и на мою зарю
возле тебя я душу отморожу
возле тебя я пламенем сгорю
Пейзаж из памяти
Едва-едва задену слово акварелью –
Привянувшее утро, тишь и парапет.
А из кленового туманного туннеля
выходит Рыльский, чуть не силуэт.
Червлёные деревья, как гравюры.
Я тоже из тумана выхожу.
Он смотрит на меня
так хмуро-хмуро, –
Кто я такая, чего я так гляжу.
А я смотрю… Ни выдоха, ни вдоха…
И разминулись. Только силуэт.
И это всё. Пересеклись эпохи.
Девчонка глупая и старый мой поэт.
Листва кружится, не слыхать шагов.
Пейзаж, которому годов, годов, годов…
Перевёл с украинского