Алина Валишова
Лауреат XVIII Всероссийского конкурса публицистических работ молодых журналистов «Вызов – XXI век». Как журналист публиковалась на интернет-порталах AstraKult, «Пункт-А». Живёт в Астрахани.
________________________________________________________________________________
Маленькие карманные часы лежали полуоткрытые на столе, и длинные светлые пальцы то надевали на эти причудливые часы, то снимали лежащее на них небольшое кольцо. И эти длинные пальцы, как мне казалось, всегда пребывали в каком-то беспорядочном движении так же, как и их хозяин. Он то стремительно срывался с места и куда-то быстро шёл, то вновь возвращался, садился на стул и, обретя на какое-то ничтожное мгновение спокойствие, начинал оглядываться по сторонам. Аккуратные руки его изрисованы были голубыми ниточками-венами, робко выглядывавшими из-под тонкой бледной кожи.
Невыносимо сложно было угнаться взглядом за этой живостью в его существе, но тем интереснее становилась игра, в которой мне необходимо было подловить призрак секундного оцепенения. Когда удавалось запечатлеть в памяти этот момент, я ощущала греющую моё сердце радость маленькой победы.
Он сидел чуть поодаль от меня, опустив взгляд на свои карманные часы, которые продолжали неизменно лежать на столе, украшенные сверху кольцом. Он внимательно смотрел на эту незамысловатую конструкцию, изредка поднимал взгляд, осматривая кого-то, и вновь обращался к своему «изобретению». Даже во взгляде его теплилась какая-то суетливость. Бордовая рубашка обтягивала неширокие плечи, и при очередном полуобороте на ней рождалась новая складка и умирала, когда её хозяин вновь принимал исходное положение. И я стала невольным свидетелем этой вечной борьбы оживлённости и спокойствия его тела, рождения и умирания складок на тёмной рубашке.
Иногда он поправлял светлые волосы, собранные в длинный прямой хвост, обхваченный одной резинкой наверху и другой внизу, ближе к концу хвоста. Мне всегда казалось это забавным – использовать именно две резинки, но было в этом и что-то необычное, врезающееся в дырявые стенки моей ненадёжной памяти.
А иногда он улыбался, когда все улыбались или кто-то удачно шутил. И это особенно очаровывало меня. Когда человек улыбается, то с лицом его происходят неясные, едва уловимые метаморфозы. И в отличие от других эмоций, будь то злость, грусть или удивление, радость всегда мимолётна. Улыбка цветёт на губах только долю секунды, а остальное лишь тень этой улыбки.
Было и ещё кое-что, невольно вызывавшее не меньший трепет в моём юном сердце. И это было ужасное оружие, против которого я оказывалась бессильна, и все мои слова-бусины, так красиво и стройно нанизанные на тонкую проволоку текста, рассыпались, таяли на щеках рубинового смущения. Случалось это каждый раз, когда я позволяла себе задержать изучающий взгляд чуть дольше положенного. Ох, и как это тяжело – разрешать себе любоваться кем-то лишь несколько секунд, потому что в противном случае твой взгляд становится слишком тяжёл и заметен другому, тебя непременно замечают и смотрят в ответ! Так вот, когда такое происходило, он поднимал на меня свои светлые глаза (мне так и не удалось разгадать их причудливый цвет, но я остановилась на оттенке, близком к светло-зелёному, и таковыми его глаза остались в моей памяти), делал очередное стремительное действие – подмигивал. Цок-цок – слова-бусины рассыпались по хрустальному полу моего воздушного замка.
И тут тело его, стройное и красивое, вновь приходило в движение, и подходящий момент был упущен. Он стремительно скрывался из поля зрения, как скрывается от охотника пугливая антилопа при треске сухих веток. Эта игра мною проиграна. Какая досада, досада…