Interneto ergo sum

Радио «Эхо Москвы» всегда славилось жёсткой либеральной цензурой, которая, как уже давно было доказано, абсолютный рудимент цензуры советской. То есть любое явление, которое освещается на этом радио, оценивается не по объективным критериям политической целесообразности, социальной востребованности или художественной или эстетической ценности. А оценивается исключительно в амбивалентной координате «угроза – поощрение» либеральной венедиктовской корпорации. Всё же, что идёт вразрез с эстетическими представлениями или политическими пристрастиями этой очень узкой группы выходцев из 90-х, немедленно объявляется скверным, продажным, убогим, некачественным и требует проклятий. Причём характерным признаком ангажированности, неспособности объективно оценивать те или иные художественные или политические события является перенесение в споре центра тяжести с произведения или явления на автора, переход на личности. Одним примером этому является знаменитое хамство ведущих «Эха» во время дискуссий с теми, кто звонит на радио. Другим – отношение к литературе.

Напомним, что некоторое время назад ведущая «Эха» Ларина публично ругала и швыряла на пол книгу, причём когда её спросили в Твиттере: «За что вы так эту книгу, она честно ответила: «Понятия не имею. Я не читала». Так о чём была эта книга? А называлась она «Радуга для друга», и в ней от имени собаки-поводыря, лабрадора Трисона, рассказывается о жизни и проблемах незрячих детей. Книга получила множество премий и положительных отзывов критиков, но самое интересное, что написал её тринадцатилетний подросток Миша Самарский, который очень давно занимается проблемами незрячих детей, создал фонд, добился законодательных поправок. Так за что Ларина швыряла книгу для незрячих детей, которую она не читала (помните про Пастернака? всё возвращается), всего лишь за то, что Самарский хорошо отозвался о Медведеве, который тогда был президентом. И за это немедленно был внесён в чёрные списки «Эха».

И вот история продолжается. Помимо Лариной на «Эхе» есть штатный «литературный критик» Александров. Задача его такая же – возвышать и хвалить всё, что возвышает ценности либералов, и клеймить оставшееся. И вот отзыв о недавно вышедшей книге: «Поначалу я не хотел говорить об этой книжке. Но потом подумал, вдруг кто-нибудь обманется так же, как и я, и решит потратить своё время на это произведение. Произведение называется «Роман о Петре и Февронии», но никакого отношения к древнерусской повести не имеет. Впрочем, дело даже не в злобно-елейном и совершенно беспомощном содержании романа. Вся книга в целом – пошлый розыгрыш. На обложке значатся имена трёх авторов (что изумительно уже само по себе): Вероника Бучинская, Михаил Панаев, Владимир Скабичевский. Про Веронику Бучинскую на обороте книжки сказано, что она поэт, прозаик, драматург, автор шести книг, две из которых… переведены на английский и немецкий языки… Михаил Панаев, оказывается, «филолог, литературовед, художник, автор двух сборников рассказов». А Владимир Скабичевский – прозаик, поэт и переводчик, лауреат международной премии «в области гуманитарной литературы Fictionwatcher»… Стоит ли говорить, что всё это абсолютный вымысел… Впрочем, вполне возможно, что все эти люди и явления настолько уникальны, что Интернет о них глухо молчит…»

Отзыв замечательный и характернейший (и рекламный, безусловно). Узнали ли вы что-нибудь из него о книге, её содержании? Нет, поскольку Александров её, конечно же, целиком не читал. Но, видимо, в том, что он успел прочесть, его что-то очень раздражило. Отсюда бессмыслица про «злобно-елейное и беспомощное» содержание романа. Содержание не может быть «злобно-елейным», таким может быть стиль. Что такое «беспомощное» содержание и в чём оно противоречит «могучему», «исполинскому» содержанию? А «пошлый розыгрыш» напрямую отсылает нас к «пошлой роскоши» особняка И.М. Воробьянинова в Старгороде. Конечно, если «розыгрыш», то непременно «пошлый», если «холодное стекло», то непременно «прижался горячим лбом», если «побледнел», то обязательно «как стена». Высокий, не пошлый и не банальный стиль либеральной критики.

А дальше Александров, не сказав ничего о романе, обрушивается на авторов. Которых якобы нет, потому что их нет в Интернете. Это такой усовершенствованный цифровой эпохой материализм: я в Интернете – следовательно, я существую (Interneto ergo sum).

Итак, почему же Александров запрещает всем читать эту книгу, подвергает её цензуре, ничего о ней не сказав? Открываем и понимаем, что Александров неслучайно ничего не сказал о самой книге. Потому что она – в первой части – о них. О либералах, об их «ценностях», об их «великих писателях» – порно­графе Сорокине, Пелевине и многих других, на возвеличивание которых Александров в своё время потратил массу сил. Обо всём том, что они любят.

Пробежимся по содержанию. В первой части романа речь идёт о жизненном пути писателя «Сокорина», а также его друзей «Велявина», «Дорофеева», «Грибова», «Дыбкова» и пр. (понятно, кто это), о том, как Сокорин поднимался и как наконец дошёл до вершин своего туалетного творчества. Написано очень легко, ярко, с хорошим и редким в наши дни юмором, подчёркивающим гротеск некоторых сцен. К заболевшему Сокорину прилетает херувим с говорящей фамилией Швыдкий. Херувим объясняет, как писать и торговать произведениями, а также представляет «необычную и нетрадиционную» оперу. А вот Сокорин является за поддержкой к Макару Гульману (догадайтесь сами, кто это).

А вот мы добрались и до того, что возмутило Александрова больше всего – Грибов объясняет Сокорину секрет успеха: «Главное – не останавливайтесь, как можно больше напора и уверенности в своей правоте. Кстати, имейте в виду: любой неприятный или не имеющий ответа вопрос о вашем непростом творчестве – провокация отдельных лиц и организаций, стремящихся затоптать ростки культурной свободы в нашем обществе. В крайнем случае проконсультируйтесь на этот счёт на радио «Лесное эхо» или в Пенсил-центре».

А вот, похоже, в монологе Сокорина мелькнул и сам Александров: «Нашими книгами завалены магазины, каждая самая случайная наша писанина уже без нашей помощи и участия сама превращается в событие. Вы только посмотрите, – он взмахнул несколькими измятыми листами, – во всех газетах, на всех углах о нас, о нас, о нас».
Однако авторам можно было и не уделять столько времени продуктам либеральной эпохи. Ибо вторая часть романа, посвящённая любви Петра и Февронии, написана иначе. Глубже и серьёзнее. Парадоксальным образом современный парень Пётр оказывается в Рязани именно тогда, когда приходят монголы, то есть в XIII веке. И сражается вместе с жителями города. Там же встречает Февронию, но, отказав ей в любви, оказывается вновь здесь. Теряет мать и, внемля её ещё прижизненным просьбам, отправляется в монастырь, где у монаха Иллиодора пытается выяснить, в чём именно он ошибся. И Иллиодор объясняет ему на простом примере из своей солдатской службы, как менять отношение к людям. В итоге Пётр возвращается к любви. И, наконец, финал. Убийственный для Александрова и его любимых гениев, ибо в этом финале приходят настоящие писатели, а дальше…

«– Мы вас отпустим, – тихим, тяжёлым голосом сказал темноволосый, молодой, с бледным лицом, в красном мундире. – Только откройте окно.

Троица переменилась в лицах. Дыбков дробно захихикал, тряся пухлыми, обвисшими, как тесто, вылезшее из кастрюли, щеками, и начал торопливо кланяться. Сокорин быстро-быстро потёр руки, словно пытался извлечь из них огонь, и бросился вместе с Дорофеевым открывать окно…

«Правильно, правильно, вы совершенно правы, господа, – торопливо бубнил Дорофеев и кривил рот, изображая беззаботную весёлость, – а то душно, мы здесь совсем запаршивели, хе-хе, свежего воздуха который день не вдыхали». Хихикнув, он повернулся к стоящим. «Ухожу, господа. Сию секунду. Ещё мгновение – и меня нет. Не буду мешать». И он шагнул к тёмному слитному ряду стоящих у двери.
Вошедшие не двигались. Лицо Дорофеева вытянулось.
– П-позвольте же, господа.

Повисла ужасная пауза. Дыбков и Сокорин застыли на месте. И в этот момент кто-то из стоящих чётко и внятно произнёс:
– Всё готово. Пожалуйте на выход».

Теперь понятно, почему эта новая книга встретила такой приём на «Эхе». Авторы нарушили важнейшее правило, самочинно установленное «Эхом» и прочими. О них и их кумирах, как о покойниках, «или хорошо – или ничего». Даже не просто хорошо – восторженно. Подобострастно. Недопустимо, запрещено сомневаться в том, что Быков, Сорокин и Пелевин – великие писатели, что «Эхо» – лучшая радиостанция, что «современное искусство» – самое передовое. А эти посмели. И не просто посмели, а вышли на то же поле литературы и сыграли на нём достойно. А книга – это не газета, в один день не исчезнет.