Апрель для московских театралов был интересен не только сражениями за «Золотую маску»,
но и своеобразным «визитом вежливости» двух украинских театров русской драмы: киевского и одесского
Учёные давно установили: всякая живая система, лишённая контакта с внешним миром, рано или поздно начинает давать сбой. Театр – это тоже живая система. И таким контактом для него испокон веку являлись гастроли. Как ни благосклонен свой зритель, нужно хотя бы время от времени вступать в диалог с публикой, настроенной на иные камертоны. Как ни конструктивны свои критики, полезно услышать мнение чужих, зачастую действительно непредвзятых, ибо не принадлежат они ни к хвалителям, ни к хулителям. А общение с коллегами просто необходимо как воздух.
Да, существовавшая прежде гастрольная система сломана, и восстанавливать её пока никто не собирается. Можно скорбеть и сетовать на времена, которые, как известно, не выбирают. А можно – действовать. Тем более что принцип открыт довольно давно: спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Михаил Резникович, худрук Киевского театра русской драмы им. Леси Украинки, и Александр Копайгора, директор Одесского русского драматического театра, именно так и поступают, пуская в ход всё своё обаяние, артистические способности и дипломатические таланты. Как видим – весьма успешно.
Киевляне посвятили свои гастроли (надо сказать, весьма масштабные – в афише пять названий!) памяти выдающегося сценографа Давида Боровского и открыли их спектаклем, ставшим в жизни Давида Львовича последним, – «Дон Кихот. 1938». У этой постановки необычная судьба. С идеей ставить «Дон Кихота» в театр пришёл посол Испании на Украине Хавьер Хиль Каталино, он же обеспечил поддержку своего правительства по части финансов: испанцы уже несколько лет подряд празднуют четырёхсотлетие легендарного романа и вовлекают в этот процесс всех, кому дороги образы благородного идальго и его верного оруженосца.
Михаил Резникович и Давид Боровский отказались от идеи возводить на сцене бутафорскую Ла-Манчу и вместо неё выстроили… квартиру сталинских времён. В качестве «первоисточника» они выбрали не роман Сервантеса, а пьесу Михаила Булгакова, написанную по его мотивам, и вплели в неё строчки из писем и записных книжек самого писателя. Получился рассказ не о Дон Кихоте, а о донкихотстве как о выборе человека, который не может мириться с несправедливостью, в какие бы одежды она ни рядилась.
Ход интересный, но сложный. И для воплощения, и для восприятия. Переход из ипостаси Сочинителя в ипостась Рыцаря печального образа и обратно давался актёру Юрию Гребельному с трудом. Отсюда печальные провисы в действии, когда казалось, что на сцене, хоть и заполненной до отказа, вообще ничего не происходит. Зато наблюдать за азартной игрой Давида Бабаева (Санчо Панса) было истинным наслаждением.
Впрочем, не исключено, что актёрам в первый день гастролей просто нелегко было обживать чужую для них сцену (тогда это ещё одно «побочное явление» заболевания под названием «острая гастрольная недостаточность»). Потому как на втором спектакле – «Деревья умирают стоя» по знаменитой пьесе Алехандро Касоны – ощущение было такое, что у тех, кто на сцене, и у тех, кто в зале, сердца бьются в унисон. За что низкий поклон Валерии Заклунной (Бабушка) и Юрию Мажуге (сеньор Бальбоа), рядом с которыми молодые актёры даже если и захотели, не смогли бы играть, что называется, в полноги. Глядя на них, искренне верилось, что столь милая нашему сердцу ложь во спасение спасает далеко не всегда. И не всех. Не эта ли мысль руководила Давидом Боровским, когда он «изобретал» для этой постановки гигантский занавес из стеблей бамбука: их и сломать непросто, а согнуть и вовсе невозможно.
В «Бабьем лете» Боровский тоже был предельно лаконичен – задник, «усыпанный» яркими осенними листьями, и стулья в чехлах, одним поворотом превращающие уютную гостиную в тихое кладбище. Никаких признаков «географии», поскольку история, придуманная американским драматургом Айваном Менчеллом, могла произойти где угодно: женщина всегда пойдёт на голос любви, куда бы он её ни позвал.
Спектакль этот совместный, создавался в рамках международного проекта «Украина–Канада–Россия». На двух континентах играют его актрисы из трёх стран: киевлянка Лидия Яремчук, москвичка Екатерина Райкина и живущая ныне в Монреале Анна Варпаховская, дочь замечательного режиссёра Леонида Варпаховского, создавшая там театр его имени. Этому трио удалось приправить классическую мелодраму изрядной долей юмора, не скатившись при этом в скабрёзность. Вдоволь наплакавшись и насмеявшись, публика устроила им овацию. Надо сказать, вполне заслуженную.
Сценография «Наполеона и корсиканки» – лаконичность совсем иного рода. Белёные стены, колченогий стол, пара таких же стульев, какое-то тряпьё… Взяться за эту работу Боровского заставило то обстоятельство, что на острове Св. Елены англичане держали Наполеона в бывшей конюшне (кажется, это единственный исторически достоверный факт в пьесе Иржи Губача). Боровскому был интересен человек, вознесённый на вершину власти и заживо низвергнутый в небытие. А зрителям, особенно тем из них, кто видел «Дон Кихот. 1938», было интересно следить за Давидом Бабаевым. При всей абсурдности сюжета – некая корсиканка тайком является на Святую Елену, чтобы вытребовать у низложенного императора деньги, которые так и не были выплачены её погибшему мужу, – актёр сумел сделать своего героя живым человеком, а не картонным паяцем. Пьеса эта идёт в Киеве сразу в трёх театрах, и тамошняя пресса считает Бабаева лучшим Наполеоном. Что ж, возможно, они и правы.
Последним в обойме было «Насмешливое моё счастье» Л. Малюгина. Невесомую «берёзовую рощу» для него Боровский придумал почти сорок лет назад. Спектакль, в котором блистала Ада Роговцева, шёл с аншлагами восемнадцать лет. В 2003-м его восстановили, но, увы, что-то не срослось. Ни старательно изображающий мудрое лукавство Вячеслав Езепов (актёр Малого театра, приглашённый на роль Чехова), ни пытающаяся быть одновременно озорной и изящной Наталья Доля (Лика) так и не смогли преодолеть стеклянную стену, отделяющую их от их персонажей. Видимо, не всегда можно дважды войти в одну и ту же реку.
Гастроли одесситов своей стремительностью больше походили на высадку десанта: на сцене театрального центра «На Страстном» они сыграли только один спектакль, свою последнюю премьеру – «А за окном шумело море» по пьесе
Е. Гиммельфарба. Спектакль этот – бенефис старейшего актёра театра – народного артиста Украины Семёна Крупника. Актёр, которого не одно поколение зрителей считает воплощением стопроцентного одессита, на самом деле родился в подмосковном Ступине. В родном городе он и отметил накануне премьеры своё 80-летие.
Простую и трогательную историю о старых циркачах, до конца дней хранящих верность своему весёлому ремеслу, поставил московский режиссёр Алексей Литвин. Он, как и двое его коллег – Алексей Гирба и Сергей Голомазов (к слову, нынешний худрук Театра на Малой Бронной), в Одессе не гости. Вот уже почти шесть лет этот триумвират составляет режиссёрскую коллегию Одесского русского драматического театра. Кстати, это наглядный пример эффективного решения ещё одной острой проблемы многих театров – дефицита худруков и главрежей. Причём для украинских театров, играющих спектакли на русском языке, эта проблема ещё более актуальна, чем для их российских собратьев.
«Большие гастроли» киевлян и «блиц» одесситов (большие у них, как выяснилось, уже запланированы) можно просто отнести к событиям завершающегося театрального сезона, а можно попытаться извлечь из них ту самую информацию к размышлениям, которая позволит от размышлений перейти собственно к активным действиям. Не зря же говорят: тот, кто хочет, ищет способ, кто не хочет – причины.