Юрий БОЛДЫРЕВ
Указ о назначении выборов Государственной Думы подписан – новый политический сезон начался. Обозреватели акцентируют внимание на двух вещах: инструментальные отличия нынешних выборов от предыдущих и предвыборная расстановка сил. Но стоит обратить внимание и на другое: как мы пришли именно к такой системе формирования законодательной власти и такой расстановке сил и что это означает для нас на будущее?
Мне довелось участвовать в ряде избирательных кампаний на протяжении бурного десятилетия – с весны 1989-го по конец прежнего века. И могу проследить, как менялись и общественные настроения, и правила игры. Весна 1989 года. С одной стороны, выборы несвободные. Налицо и делегирование в парламент от признаваемых властью общественных организаций (почти как нынешнее делегирование в Общественную палату), и предварительный отбор кандидатов для голосования. Специальные «Окружные предвыборные собрания», сформированные властью по своему усмотрению, оценивают выдвинутых предприятиями кандидатов и принимают решения, кого допустить до голосования, а кого – нет. Но этому противостояли массовые настроения, общество недвусмысленно осуждало власть за использование подобных методов «управляемой демократии». Система ещё однопартийная, но уже лишь формально. Конкуренция и возможность выбора в ряде случаев уже есть. И где это было возможным, люди прорывали барьеры и затем массово голосовали против власти, в том числе в округах, где власть додумалась допустить до выборов только одного местного главного начальника. Тем не менее страна (тогда ещё СССР) большая, и в разных уголках всё проходило по-разному. Если в крупных городах выборы проходили как почти свободные, то в регионах и национальных республиках в ряде случаев они мало отличались от выборов в советские времена. Результат: власть сформировала высший законодательный орган, процентов на 80 подконтрольный ей. И если граждане страны уже в ходе работы съезда вслушивались в каждое слово своих избранников – это были выступления ограниченного числа депутатов не из большинства, и на голосования эти выступления почти не влияли. Проблема у власти была в другом – она сама не знала, что ей со всем этим делать дальше… Весна 1990 года. Выборы в российский парламент – уже без прямого делегирования властью своих и без открытого отсева неугодных, но ещё без внятного партийного структурирования общества. Результат: российский съезд и Верховный Совет оказались расколоты практически пополам. Эти две избирательные кампании имели одну очень важную, объединяющую их черту – практически всё делалось на голом энтузиазме. Ни о каких деньгах и их влиянии на избирательный процесс не могло быть и речи. Силён был так называемый административный ресурс, но он был очевиден, в чём-то даже наивен, и его использование властью в массе случаев вело к противоположному результату – общество недвусмысленно протестовало и выражало этот протест голосованием. Осень 1993 года. Выборы после государственного переворота – по правилам, навязанным стороной-победителем, с корректировкой правил уже по ходу избирательной кампании (выборы в верхнюю палату – Совет Федерации – были объявлены уже в ходе кампании). Впервые половина мест в нижней палате парламента замещается по партийным спискам. Но система ещё сравнительно либеральная: партийные блоки можно создавать по ходу кампании, плюс сравнительно много эфирного времени выделяется всем на равных. Тем не менее это первые выборы, в которых деньги уже играли важную роль: как провести партийную кампанию без денег? Соответственно появление тайны финансирования кампаний – основное финансирование серое, если не чёрное, в том числе криминальное и скрытозарубежное. Отсюда и возможность попадания уже не только отдельных депутатов, но и целых партий оптом в кабалу к силам невидимым, но в отличие от пребывающего в растерянности общества хорошо знающим, что, какие законы и решения, какое действие и бездействие они для себя хотят от парламента. Осень 1995 года (парламентские выборы) – весна и лето 1996 года (выборы губернаторов ряда регионов и затем президентские). Здесь налицо выраженное развитие тенденций, заложенных в 1993-м: ещё есть энтузиазм и добровольные помощники, но они играют уже всё меньшую роль, зато радикально возрастает роль больших денег. И административный (прежде всего телевизионный) ресурс, помноженный на огромные деньги, стал значительно тоньше и эффективнее. Манипулирование обществом при якобы свободных выборах достигает пика. Это уже не прославленные демократическое общество и рыночная экономика, но в прямом смысле торжище в храме. 1998–1999 гг. (выборы в парламенты региональные и федеральный). Дефолт что-то всё-таки прояснил в головах, но совсем ненадолго. Раскол в обществе и раскол в элитах. Общественное мнение, казалось, чего-то стоит. Но и сколько требуется денег: одна минута эфирного времени на ОРТ – 36 тысяч долларов… Правда, расколоты и элиты, у них есть деньги – конкуренция лишь в узком элитарном сегменте, но реальная. И тут включается машина мобилизации на борьбу с внешней угрозой, востребуются решительность и жёсткость. И они же недвусмысленно применяются в борьбе с элитарной оппозицией. Всё грубо и очевидно, но срабатывает… 2000 год. Всё уже под контролем. Формальные инструменты нашей новейшей «управляемой демократии» ещё не внедрены, но, по сути, уже всё отрегулировано сверху. И главное: общество согласно... Сейчас система забетонирована, революционные прорывы невозможны. Но только ли по причине жёсткости системы – может быть, и само общество, ежедневно воспитываемое тупой рекламой, готово играть по спущенным правилам? Попробуйте в США создать новую партию и с нею победить на выборах – невозможно. Но это не означает, что политическая система мертва – она работает в заданном диапазоне возможностей. Наш диапазон ещё более узкий, но это не вызывает массовых протестов. Значит, тем, кто хочет на что-то влиять, какое-то время придётся играть в этом чрезвычайно ограниченном диапазоне.
Точка зрения авторов колонки может не совпадать с позицией редакции