Елена Викторовна Котова – кандидат экономических наук, автор научных монографий, финансист-международник, много лет проработала в США и Великобритании. В конце августа в издательстве АСТ выходит её первое художественное произведение – интеллектуально-развлекательный роман «Легко!».
Историк-этнолог Л. Гумилёв (1912–1992) создал концепцию пассионарности – непреодолимого стремления пассионарных индивидов («великих людей») к деятельности. Для них избранная цель ценнее жизни, а тем более счастья современников. Эта цель порождает подвиги и преступления, творчество и разрушение, исключая только равнодушие…
Осенью 2008 года за ужином в ЦДЛ президент Европейского банка реконструкции и развития (ЕБРР) Томас Миров скептически слушал мои убеждения, что Россия не свернёт с пути построения рынка, несмотря на все трудности и издержки. «Если ваше правительство действительно строит рыночную демократию, то почему мирится с вопиющим неравенством: столько граждан – за чертой бедности, а олигархи…» – обронил он, ковыряя стерлядь. «Вы живёте в Мэйфейре, видели автобусы на Парк-лэйн с рекламой «приглашаем на работу водителей, зарплата 500 фунтов в неделю», – ответила я. – Можно в Лондоне на это прожить, если только метро стоит 5 фунтов?»
Разговор не то чтобы не клеился, просто у нас были разные картинки мира и разное эмоциональное отношение к нему. Картина современной Европы складывалась на протяжении веков. Последние 60 лет «великие люди» – пассионарии, политики хорошие и не очень, просто люди строили единый европейский дом. Второй год в нём, похоже, пожар, который решили называть «кризисом евро». Это – stress test, самое серьёзное испытание на прочность великой идеи.
9 мая 1950 года министр иностранных дел Франции Шуман обратился к немецкому канцлеру Аденауэру с исторической инициативой объединить уголь и сталь двух главных наций Европы, совсем недавно находившихся по разные стороны окопов. Через год шесть стран Европы создали Европейский союз угля и стали, в 1957-м учредили Европейское экономическое сообщество и Европарламент… В ЕЭС вступали новые члены, вехами стали образование европейской валютной системы (1978), подписание Шенгенского соглашения (1985), создание в Маастрихте Европейского союза (1992). Европейская интеграция приобрела официальную идеологию – расширять членство и передавать все новые функции управления на общеевропейский уровень. Появились Европейский центральный банк (1998) и евро как единая валюта (1999). Наконец в 2009 году Лиссабонский договор превратил Евросоюз из объединения стран в субъект права.
Символы идеи
В центре Брюсселя – сквер, в дорожку которого вмонтирован маленький медный круг, изображающий евро – символ единой Европы. Напротив громадное, 240 тыс. кв. м, здание – Берлемон, штаб-квартира Еврокомиссии. Изначально оно было похоже на крест, ибо единая Европа равнозначна западной христианской цивилизации. Сегодня после перестроек и добавлений оно похоже на звезду, от которой тянутся огромные крылья-лучи. Один из героев моего готовящегося к изданию романа, немец, говорит своей русской подруге о Берлемоне: «Россия огромна, и какой бы хаос вы там у себя ни развели, это ваше дело. Теперь посмотри на Европу. Малюсенькие, часто карликовые страны, границы веками перекраивались… Что они по сравнению с Россией, с Америкой, с Китаем. Нашим нациям нужна мощь Евросоюза. Что значит «единый европейский дом» для Чехии или Словакии? Ещё недавно они были вашими угнетёнными сателлитами. Сейчас их граждане могут ездить по Европе, жить, работать в любой стране. Интеграция – это свобода. Ты не думай, я не бездумный адепт этой идеи. Именно… Германия платит за неё особенно дорого. Но великая идея того стоит».
Для меня же, выросшей в России, которая настрадалась сама от режима во сто крат больше, чем «страны-сателлиты», символика Берлемона этим не исчерпывается. В безразмерном здании две тысячи человечков бегают туда-сюда, как в Госплане. Лучи-щупальцы говорят: готов не готов к интеграции в свободную Европу – записывайся. Масштаб Берлемона – это европейская империя, по окраинам которой гуляют ветры, воруются деньги из бесчисленных фондов, а страны-основатели, Германия, например, должны всё время затыкать дырки, как за блохами гоняться.
Миф кризиса евро и реалии политики
Нет никакого кризиса евро. Да, весной 2010-го было невероятное потрясение, курс упал на 18%, с 1,45 до 1,19 к доллару. Как упал, так и поднялся обратно. Что евро – валюта хорошая, вам в московских обменниках любой скажет. А вот кризис еврозоны как раз не миф. Он должен был рано или поздно произойти. Хоть я и банкир-международник, мне непонятно, как может рассчитывать на стабильность пространство единой валюты, в котором отсутствуют азбучные рычаги управления: монетарная и фискальная политика.
Что мне понятно: во многих странах Евросоюза накопились тяжкие проблемы, кстати, весьма разные. Одни политики жертвовали идеей равенства, другие – идеей модернизации, а некоторые – и истиной, гласящей, что жить надо по средствам. Последнее – наиболее распространённый диагноз.
Одна из так называемых PIGS, т.е. стран, подложивших свинью еврозоне, – Испания. Как пела Одри Хепбёрн в мюзикле «Моя прекрасная леди»: «Того и жди, пойдут дожди в Испании…» В Испании хлынул дождь на рынок недвижимости, протекли крыши сберегательных банков, раздававших ипотеки. Премьер Сапатеро, наверно, пассионарен, поэтому эффективно провёл жёсткие сокращения бюджета, очистил рынок недвижимости от «токсичных» активов. Но Испанию уже накрывало стремительное падение евро, смертельное для экономики, основанной на агробизнесе и туризме. Совсем другую свинью подложила Греция, где годами почти все социальные группы получали пособия и субсидии, вот госдолг и зашкалил за 150% ВВП. Правительство же рассчитывало, что в час расплаты другие страны – члены еврозоны принесут жертвы на алтарь родины античной культуры, поэтому и объявило нуждающимся всё население.
А что такого? Все равны, все нуждаются. Правительство же нуждается в народной любви.
На маленьком ветреном острове, в Великобритании, вообще чудеса. Недавно Telegraph сообщил, что средняя зарплата англичанина составляет после выплаты налогов 1497 фунтов в месяц. А коммунальные платежи средней семьи составляют 1542 фунтов в месяц. Представьте себе такое – я не уверена, что получится. У английских же политиков получается. У них получается оставаться ключевой страной ЕС, но ограниченным членом Шенгена, годами говорить о введении евро вместо фунта, но тут же утверждать, что в Европе так накосячили с этим евро, что именно сейчас вводить его не время. Да и к Европе, кстати, англичане свою страну не причисляют, Европа – это там, по другую сторону «канала», как они называют Ла-Манш.
Это абстрактное отношение британских политиков к реальной жизни водителей автобусов породило шок на выборах 2010 года. Веками страной попеременно правили то тори, то лейбористы. Годами существовала карликовая партия либеральных демократов, привлекавшая лишь разбредающуюся в понятиях интеллигенцию, которая точно знает лишь то, что «Бриан – это голова, я бы ему палец в рот не положил». Либдемы, конечно, интеллигентные и умные парни. Особенно Ник Клегг, их лидер. Так вот народ, который – в среднем – платит за воду, газ и мусор больше, чем зарабатывает, увидел в телевизоре, как этот парень умно и бесстрашно сражался с самым изощрённым и злобным журналистом Би-би-си Джереми Пакстоном. Пакстон столь велик и ужасен, что ни Дэвид Камерон (тори), ни Гордон Браун (лейбористы) выйти к нему на ринг не рискнули. А Клегг рискнул и выиграл для своей партии 23% голосов. Но ведь он один такой, других либдемовских парней никто не знает. Мелькнул Клегг дюжину раз на экранах – и в результате ни тори, ни лейбористы большинства в парламенте не набрали. В стране впервые возникло коалиционное правительство. Тандем Камерона и Клегга. А чудеса не кончаются: дефицит бюджета подскочил с 5,5 до 13%, безработица – до 5,2%, и даже рекордно низкая ставка Банка Англии в 0,5% не в силах оживить экономику.
Но Великобритания – не страна еврозоны, поэтому к её чудесам мы вернёмся в контексте неравенства, что так заботит президента ЕБРР… Сейчас же о Германии, родине этого президента. Там на политическом ринге уже второй год схватка тяжеловесов: Ангелы Меркель с министром финансов Вольфгангом Шойбле. Для канцлера важнее благосостояние немцев, она не хочет за их счёт оплачивать жертвенный огонь Греции. Она согласна, что сохранение еврозоны – символ поважнее Берлемона, но тем не менее настояла, чтобы Греция могла брать кредиты не только под гарантию Европейского центробанка, но и под контролем Международного валютного фонда. Тут-то Шойбле, один из главных теоретиков еврозоны, просто взвился. Как так: чтобы европейцы, вырастившие Евросоюз со своим советом министров и Центробанком, пустили бы в свой огород МВФ? Вот уж действительно символ! Финансовый жандарм из Вашингтона будет теперь за европейцев решать, на что Греции можно тратить европейские же деньги, а на что нельзя?
Шойбле запретил сотрудникам Минфина общаться с аппаратом бундесканцлера, а на людях они с Меркель даже здороваться перестали. За год, конечно, оба взяли себя в руки, но борьба от этого не ослабла. Для каждого из них вопрос не только в том, много или мало отъест Греция от благосостояния немцев, а в том, кто из них двоих станет лидером идеологии и политики Объединённой Европы. Ведь рефлексии на тему, слишком много или слишком мало Европы в каждой из стран Евросоюза, разъедают ум всех политиков: хорошо ли, что на их бюджеты помимо собственных парламентов будет смотреть ещё и Брюссель? Стоит ли принимать в ЕС вслед за Румынией, например, Хорватию? Что дать Турции, которую точно принимать не стоит, в качестве утешительного приза… Но рефлексии эти по-европейски приличные. Вот только Меркель и Шойбле разбушевались. Он считает, что евро – это проверка прочности всей европейской интеграции, а она твердит об ответственности перед избравшим её народом за то, чтобы налоги в Германии, уже составляющие 49%, не зашкалили за суицидный уровень 50% ради оплаты греческих причуд.
Мне симпатичнее Меркель. Не потому, что она женщина, и даже не потому, что, родившись в Восточной Германии она, как и я, знает, что такое попрание законов рынка и абсурд сверхрегулирования. Мне кажется, она тоже не вполне понимает, сколько можно лить в бездонную бочку еврозоны, где нет кранов монетарной и налоговой политики. Причём их нет не по недомыслию, а именно из-за рефлексий о том, как совместить собственные суверенитеты с великой идеей «европейского дома». Идею, конечно, Меркель любит, но суверенитет ей как канцлеру дороже… Поэтому в Брюсселе канцлера любят меньше, чем Шойбле, хоть тот и орёт на своих сотрудников и унижает собственного пресс-секретаря на глазах всего мира…
Неравенство большое и маленькое
Для чего вообще великая идея? Для того, чтобы сказку liberté, égalité, fraternité сделать былью. Чтобы снять неразумные препоны истинной свободе: свободе труда в той стране, где ты конкурентоспособен, свободе движения капиталов, свободе конкуренции не очень большой Европы с америками, россиями, китаями. Для равенства европейцев с гражданами этих огромных суверенных субъектов.
Всё относительно. В России, конечно, вопиющее неравенство. В ресторане «Причал» на Рублёвке ужин на двоих стоит 50 тысяч рублей, а средняя зарплата у нас – 20 тысяч таких же рублей. В Европе неравенство совсем маленькое.
Точно ли оно маленькое или так видится лишь, например, из Ржева, который так далеко, скажем, от Лондона? В Лондоне на одной стороне Оксфорд-стрит в магазине H&M можно купить приличную сумку за 10 фунтов, многие девушки в метро с такими ездят. Через дорогу в Selfridges можно найти сумку Balenciaga за 2500 фунтов, а кто дойдёт до Найтсбриджа и запишется в очередь в магазине Hermes, тот через год получит сумку Биркин из кожи страуса тысяч за пятнадцать, а если с брюликами – то и за сто. В Москве цена поездки на метро равна 3% среднедневного заработка, а в Лондоне – 8%. Реальный доход британца, как сказано, меньше, чем счета его семьи за коммуналку, тогда как россиянин платит за коммуналку аж 11%, что недопустимо, потому что европеец платит всего 5,5%. Вот и сравните яблоки с апельсинами.
Великобритания, блудный отпрыск Евросоюза, играет то в интеграцию, то в собственные фунтики, но с постоянным азартом участвует в европейских политических скачках. Её дочь – баронесса Эштон – стала первым министром иностранных дел нового правового субъекта – ЕС – и как госслужащий получает в год 230 тысяч фунтов (правда, в евро). Как все министры, она ходит на заседания, но редко. Она рекордсмен по отсутствию в присутствии, как пишет Daily Mail. Эта же газета сообщает, что в 2010 году леди Эштон получила налоговые скидки в 40 тысяч фунтов, т.е. с неё «скинули» почти две годовые зарплаты среднего британца. Средний британец платит 45% налогов, а их министр в Брюсселе – 8%. Не тайком, не при помощи офшоров и прочих вопиющих уловок, а открыто и абсолютно законно.
Часто леди Эштон спрашивают, почему она пропускает так много мероприятий, на которых министр иностранных дел просто обязан появляться. Баронесса отвечает: таких мероприятий – не счесть, поэтому ей необходим частный самолёт за счёт налоговых резидентов общего дома. Конечно, из Ржева такое неравенство не разглядеть, а вот из пригорода Лондона, откуда едет на Парк-лэйн на метро в четыре утра тот самый водитель автобуса, оно режет глаз.
Нет, я не за то, чтобы все были равны, такого не бывает. Мы все не равны, нас Господь и родители наделили по-разному, кто-то пассионарен, а кто-то – туп и равнодушен. Я не популист. Мне просто двойные стандарты несимпатичны.
Великая культура великой Европы
Так что раз кризис евро – миф, а равенство – тем более, то и вся европейская интеграция – тоже миф? К счастью, и не только для европейцев, это реальность, в основе которой – пассионарность Шумана и трезвость Аденауэра, десятилетия труда таких выдающихся людей, как Шарль де Голль и Жан-Клод Юнкер. В основе единой Европы – её история, превратившая романтику liberté, égalité, fraternité в норму поведения индивидуума. Что органично и рационально – то устойчиво. Европа – единый социокультурный организм, и она выстрадала свободу для своей экономики и своих людей. Сколько языков знает американец? Один: ведь Америка – великая держава. А русский (по той же причине)?..
Европеец – минимум три, а то и четыре. Некоторые знают и по шесть, но это аристократы, такие, как замечательный режиссёр Флориан фон Доннерсмарк, ворвавшийся в мировое кино с фильмом «Жизнь других» (Das Leben der Anderen, 2006). После обрушившейся на него славы он три года думал, что создать дальше, замахнулся было на квадрологию «Кольцо Нибелунгов», потому что с детства любит Вагнера. Потом понял, что с ещё одним элитным фильмом он станет нишевым режиссёром, и сделал кассовый фильм «Турист» – голливудский блокбастер. Элита сказала: «китч». Так китча бояться – мейнстрима не видать! Под слоем же грима блокбастера – памфлет о символике европейской культуры, интегрировавший и «агента 007», и пародию «Фантомаса», и социокультурный симбиоз современной Европы. Только итальянец-полицейский может привести попавшего в беду гражданина США не в консульство, а на причал канала в Венеции и продать его за реальные евро мафии, главарь которой – истинно английский джентльмен, а при нём – братва из России и Украины.
А где тут мы?
Это не очень понятно. Нужны ли Россия и единая Европа друг другу? На словах вроде нужны, мы подписываем изрядное количество бумаг о стратегическом партнёрстве. Нам нужна Европа? Ну да, конечно, в Куршевель прокатиться, на шопинг на Сент-Оноре съездить – всё дешевле, чем в России, с нашими-то таможенными и прочими барьерами. Неплохо и детей поучить, а там, глядишь, приживутся, войдут в единый дом, который родителям привлекательнее собственного кажется.
Нужна ли Россия объединённой Европе? Вроде да, оттуда приезжают понимающие и умелые девушки и жёны, сочится тонкий ручеёк крепких профессионалов и льётся поток российского газа. Поэтому страны Европы относятся к России в зависимости от того, что им от неё нужно. Германии нужен газ. Это серьёзное отношение. А вот Англии нужны только русские, за один приезд скупающие пол Harrods и в придачу дом в Мэйфейре или Белгравии. То есть прок ограничен спасением запредельных цен на недвижимость на этих пятачках Лондона на фоне падения рынка недвижимости по всей стране. Это менее серьёзно, поэтому и отношение соответствующее. Туристы, конечно, всем нужны, поэтому в индустрии туризма европейцы к трём-четырём родным языкам добавили русский. Политикам новых стран – членов ЕС, к примеру, Польше или Латвии, ещё нужен образ врага, чтобы лучше объяснять, почему у них всё не так красиво, как в остальном ЕС. Что ещё нужно от России – пока не знаю.
Несмотря на пожар в еврозоне, на сложные проблемы многих стран, на причуды их политиков, эти страны говорят на одном языке и нынешние рефлексии им только на пользу. Думаю, великая идея выдержит проверку на прочность. Европейский союз как субъект истории состоялся. Продолжает ли им оставаться Россия, есть ли в ней великие идеи и пассионарные люди – это другая тема…