Почему многие фермерские хозяйства липовые?
Давно хотел рассказать о Геннадии Николаевиче Культюгине, да всё недосуг было. А сейчас решил: нельзя больше откладывать. Ведь он из тех жизнеспособных русских мужиков, на ком, я думаю, вся наша жизнь держится.
БЕЗ ПОВОДЫРЕЙ
Вспоминаю наш первый с ним длинный разговор аж в 92-м году… Вот Геннадий Николаевич в очередной раз задымил сигаретой и, выпустив клуб дыма, продолжил своё повествование:
– В 60-х, помните, как Никита Хрущёв отбил у людей тягу к личному хозяйству. Законы ввёл, ограничивающие трудяг. Страх божий, сколько тогда только в наших местах животины полегло! Да ладно уж, что там ворошить прошлое. А вот сегодня… Иной раз до боли щемит сердце, ну разве не стыдоба клянчить милостыню у заграницы?! Как там эту помощь учёные мужи прозвали, кажется, гуманитарная? И не уразумеем того, что при умелом хозяйствовании сами могли бы завалить продуктами кого угодно. Волю только надо дать крестьянам, да и всем, кто пожелает работать на земле самостоятельно, не душить их налогами.
– Так вроде дали её, волю-то, – замечаю.
– Э-э-э, братец. На бумаге, может быть, а оглянешься вокруг – пшик один.
И Геннадию Николаевичу не стоило большого труда доказать справедливость своих слов.
Но прежде чем коснусь этого щекотливого вопроса, скажу: Геннадий Николаевич Культюгин – горожанин, живёт в городе Шилка, стал в 92-м году фермером.
А теперь о воле, точнее, о главнейшей её составляющей – землице. Перечитав Закон о земле с карандашом в руке, Геннадий Николаевич прямиком подался в районный комитет по земельной реформе. И сразу с порога: «Вот моё заявление. Прошу выделить клочок земли».
Знал бы тогда Культюгин, сколько его будут мурыжить с выделением этой самой земли, наверное, плюнул бы на всё. И кто бы, вы думали, встал в позу? Да, да, колхоз, у которого решили отрезать кусочек в 64 га. Так ощетинился, будто на этой площади со дня своего образования брал невиданные урожаи. На самом же деле земля эта использовалась так себе. Разве ни о чём не говорит тот факт, что пашня здесь отродясь не видывала удобрений. Председатель комиссии по земельной реформе поначалу попытался уладить конфликт мирным путём, для чего вступил в переговоры с наглухо забаррикадировавшимися руководителями колхоза. Ничего не вышло. Те пуще прежнего заогрызались. Ему ничего не оставалось делать, кроме как применить силу закона. Благо соответствующие документы, дающие такое право, позволяли.
Имея на руках разрешение на землю, новоявленный фермер тут же поспешил взглянуть на свои владения.
– Да-а-а, – тяжело вздохнул он, прохаживаясь по отведённому ему участку. – На пашню надо загонять с плугом мощный трактор. Земля что камень. Пастбища тоже не ахти, но, как говорится, что Бог дал…
Возвращался домой Культюгин с двояким настроением. С одной стороны, успокаивало то, что какую-никакую землю выколотил. С другой, волновало: как быть с сенокосами?
– Падь Тимошкина есть в колхозе имени Кирова, – рассуждал Геннадий Николаевич. – Давненько присматриваюсь к ней.
Тут вздохнула его жена Валентина Севастьяновна, сказала про свою боль.
– Знаете, кто-то прямо в глаза куркулями нас зовёт за то, что на подворье много скота, кто-то осуждает по закоулкам. Но, правда, есть и такие, кто поддерживает. Замечаю, последних с каждым днём становится всё больше и больше. Похоже, неслучайно. Посмотрите, до чего довели народ. Больно смотреть на него. Я в магазины хожу разве что за хлебом, солью, сахаром и крупами. Всё остальное берём со своего двора. Сыновьям помогаем. А молочком снабжаем семей пятнадцать. Растелятся ещё три коровы, хватит, пожалуй, на все пятьдесят, – и Валентина Севастьяновна с удовлетворением потёрла не от времени состарившимися ладошками.
– Ты, мать, чайник ставь, а мы покамест прогуляемся, – Геннадий Николаевич нахлобучил шапку и пошёл показывать мне своё хозяйство. Разместилось оно метрах в пятидесяти от жилого дома, там, где когда-то была одна болотина. Тут не только коровы и телята, но кое-что и ещё: два трактора Т-40, один МТЗ-52, машина «эмка», две сенокосилки, столько же прицепных тележек, грабли, волокуши, арба.
Да, чуть не забыл. Была ещё у Геннадия Николаевича машина ГАЗ-67. Сожгли её. То ли от зависти, то ли по злобе, кто его знает. Вместе с грузовиком превратилось в пепел много другого добра.
На обратной дороге Культюгин рассказывал:
– Техника, как видишь, кое-какая у меня имеется. Так что я без особого труда засею гектаров десять овсом и гречкой. Конечно, можно было и больше, но надо под пары оставить да и с семенами у меня туговато. Купить их – нет большой проблемы, было бы за что. А у меня денег – кот наплакал. Все старые накопления ушли на покупку техники. Лезть же в долг государству я, боже упаси, не желаю. Банк одними процентами загонит в могилу.
Уже дома зашёл разговор о будущем колхозов.
– Страшно, что творится сейчас в деревнях. Ни в коем разе нельзя допустить, чтоб колхозы резанули под самый корень. Понятно, эта форма хозяйствования на селе не оправдала себя. Поэтому не годится она, её немедля нужно менять. Но не таким кавалерийским наскоком, какой предлагают ретивые депутаты, ни разу не мозолившие рук ни на ферме, ни в поле. Нужно сохранить колхозы, но с различными формами собственности, будь то крестьянское или фермерское хозяйство, кооператив, артель, ассоциация. Да, впрочем, разница не в названии, главное, чтобы они были ХОЗЯЕВАМИ-СОБСТВЕННИКАМИ.
– Но сейчас только и слышишь: «Даёшь фермерство!»
– Ратовать лишь за фермерство – гиблое дело. В доказательство вот несколько примеров. Приобрести фермеру технику – непосильная задача. Цены берут в клещи. Думаешь, я бы рискнул стать, как модно выражаться, вольным хлебопашцем, если бы загодя не нахватал всего? Это одна проблема. Другая: строить ферму, склады, хранилища надо? Надо. А где взять пиломатериалы, когда лес остался лишь за сотню вёрст отсюда? Хвататься за бартер? С умом, конечно, можно, но опять-таки, что предложит в обмен фермер, когда он сам ещё стоит на одной ноге? Далее. Что, скажем, меня подтолкнуло взять землю? Да то, что у меня есть надёжная подмога – сыновья. Не дали бы они «добро» подсоблять мне, я бы ни в жизнь не попёрся по этим дебрям. Нам бы со старухой хватило коровы и телка.
Не удержался перед последним вопросом:
– Не поздновато ли для своего возраста взялся «за гуж»?
– Два квадратных метра земли я для себя давно заработал, но всегда хотелось иметь больше, причём своей. Дождался-таки. Не упускать же такой шанс?!
А КАРМАНЫ ДЫРЯВЫЕ
После той первой беседы прошло пять лет. Я опять засобирался к Геннадию Николаевичу, но от одного из его сыновей узнал, что родители давно съехали с насиженного гнезда и живут теперь со своим скарбом в 20 километрах от Шилки.
«Ну и Николаич! – мелькнуло в голове. – Непременно надобно наведаться, есть о чём потолковать».
Культюгина давно не устраивало то обстоятельство, что он вроде бы фермер не совсем настоящий. «Негоже, – говаривал он, – иметь землю и быть при ней только во время покоса». А потому шибко его тянуло, как он выражался, на волю: на свежий воздух, пропитанный запахами берёз, сосен, разнотравья, к таёжному с прозрачной водой ручью, к ночному костру с печёной картошкой. Мечтал: если его планы сбудутся, срубит он в тиши леса, рядышком со своими пастбищами, сенокосными угодьями добротную пятистенку, непременно с банькой. Построит поскотину, навесы для техники, амбары для зерна. И установит ветряную электростанцию, дабы жена и престарелая мать не были оторваны от цивилизации – телевизор в их возрасте много значит, не говоря о холодильнике, стиральной машине, электроутюге…
И ещё. Хотя он и не очень надеялся, но всё же по-отцовски верил, что и сыновья потянутся за ним к земле.
Стоянку Культюгиных, не зная степных и лесных дорог, отыскать непросто. Неслучайно «Нива» председателя районного комитета по земельной реформе, который любезно согласился подбросить меня, добрый час петляла, упираясь «лбом» в деревья и кустарники, пока наконец среди чащобы не замельтешили наспех сколоченные из подручного материала постройки.
Услышав гул легковушки, из «дома» вынырнули хозяева. Валентину Севастьяновну я признал сразу, а вот Геннадия Николаевича – нет. Причина, как вскоре выяснилось, в его пышной бороде. Ну вылитый Карл Маркс, если тому ещё натянуть видавшую виды кепку, приобуть кирзачи, надеть штаны и местного покроя рубаху. Видя мою растерянность, Геннадий Николаевич первым бросил: «Здорово». И протянул большую мозолистую руку.
Культюгин потянул меня в «дом», наказывая жене быстренько вскипятить чайник, который и без его подсказки уже давно фырчал прямо на улице на печке, представлявшей собой несколько донельзя закопчённых кирпичей со вставленной между ними изогнутой трубой.
Почему и тут слово «дом» я беру в кавычки? Да потому, что слепить себе такое жилище мог только Культюгин. Это, скорее, выдолбленная, нежели выкопанная, у подножия крутобокой сопки пещера, в оборудовании которой использовалось всё, что попадалось под руку. Причём крыша у этой землянки была засыпана и прикрыта полиэтиленовой плёнкой.
– Хибара замышлялась как времянка, – объяснил Геннадий Николаевич, – но вот уже пятилетку исправно служит нам постоянным пристанищем. Инфляция, будь она неладна, вмиг сожрала все наши сбережения. Оттого и не смогли ни закупить лес для строительства приличной фазенды, ни даже деревенский домишко перенести сюда. Об электричестве я уже и не заикаюсь. Довольствуемся керосинкой.
Пока мы разговаривали, Валентина Севастьяновна накрыла стол: «Отведайте, что Бог послал». А послал он наваристые щи, куски мяса, репчатый лук со сметаной, молоко, необычной вкуснятины домашней выпечки хлеб и много, много другого. Наобедавшись, выходим на улицу подымить, а заодно и потолковать о житье-бытье. Николаич тут же предался воспоминаниям о временах не столь отдалённых.
– Поначалу, как перебрались сюда, – он поскрёб седую бороду, – планы были наполеоновские, но резкий скачок цен на горючее, запчасти, удобрения, семена и низкие цены на сельхозпродукцию и к тому же ещё отсутствие покупательского спроса на неё из-за безденежья населения загнали меня в тупик. Сыновья, не предвидя мгновенного навара, дали задний ход. Короче, в первый же год моего отшельничества я остался без мужской поддержки. А хозяйствовать самостоятельно, когда тебе за шестьдесят да в помощниках лишь две женщины, одной из которых далеко за восемьдесят, сам понимаешь, тяжеловато.
– Но моя родословная не позволяет хныкать, – продолжал он. – Кручусь, как могу. Оттого и не пухнем с голодухи. А что на рынок почти ничего не поставляем, так в этом нашей вины ноль. Государство в такие условия поставило. И пока оно не изменит курса в отношении крестьянства, на прилавках магазинов так и будут преобладать забугорные продукты сомнительного качества. В этом меня не переубедишь. Я много повидал на свете, и мне есть, что с чем сравнивать.
– Почему, скажем, у меня нет возможности и даже смысла увеличивать поголовье скота? Во-первых, цены на животноводческую продукцию смехотворные, они не могут покрыть всех затрат на её производство. Нужда заставляет фермера держать животину только для прокорма себя и близких. Во-вторых, земли нашему брату выделяют столько и такой продуктивности, что на ней шею свернёшь, пока приведёшь в божеский вид. Ну что толку, если за мной числится 34 га пашни, 26 – пастбищ и 4 – сенокосов?! Это же сплошные камни. Да и пригодную для выращивания урожая землю не всегда успеваешь обработать – то нет солярки, то трактор сломался, починить который нечем. А если ещё непогода, сорняки полезли или мотылёк сожрёт всё под корень, – вообще пиши пропало.
– Другая не менее сложная проблема – отсутствие доброй отечественной техники. На моей, собранной из хлама, далеко не уедешь. Чтобы купить новую – карманы дырявые. Скажу откровенно: большинство мужиков, имеющих сейчас печать крестьянско-фермерских хозяйств, давно промышляют в коммерции. Может, и правильно делают. К чему глотать пыль в поле, когда можно заколачивать деньги, не высовываясь из иномарки. Вот вам и вся арифметика.
…Геннадий Николаевич задымил новой самокруткой, устремив свой пытливо-печальный взгляд куда-то вдаль. Было о чём призадуматься.
ВОРЮГИ НЕ ДАЮТ ПОКОЯ
В нашей сумбурной жизни как-то незаметно пролетели ещё десять лет. Неужели десять?! Новый век, новая жизнь. И вот я снова в гостях у Культюгиных. Встретились любезно. Геннадий Николаевич задумчиво произнёс:
– Сколько фермерствую, сеял пшеницу, овёс, гречиху и всё это время не видел доброго урожая. Причины – никудышная по плодородию земля и неблагоприятные климатические условия. Сейчас даже курам приходится корм покупать. Сена накашиваю с гулькин нос. На зиму его хватает лишь телятам. О каких высоких надоях, привесах толковать?! Об увеличении поголовья я уж и не заикаюсь.
Культюгин отвёл взгляд в сторону, помолчал с минуту, потом продолжил:
– На нынешнюю свежую траву выгнал четыре дойных коровы, столько же «годовиков», три телка, пять овец, семь коз, двадцать «барашат» и козлят. В свинарнике разгуливают три поросёнка, есть несколько кур. «Развёл хозяйство, буржуин», – мелькнёт у кого-нибудь мыслишка. Для меня же, фермера, это количество животин – мелочь.
И Геннадий Николаевич, вздохнув, рассказал:
– Ворюги не дают покоя ни днём, ни ночью. Как-то кобылу увели. В другой раз на головы двух своих скотин наткнулся. На днях две овцематки пропали. Чтоб этим злодеям ни дна ни покрышки!
Забот, проблем, грустных мыслей у Геннадия Николаевича хоть отбавляй. Техника расходится на запчасти. На ходу остались колёсный трактор да УАЗ-452. Никак не может простить сыновьям, что они отвернулись от родительского дела, когда ему ох как нужны были их помощь и поддержка. Сожалеет о гибели в засушливые годы 30 из 33 пчелиных семей. Не может смотреть без слёз на недостроенный дом – душит безденежье. С болью в сердце вспоминает о смерти матери, которая несколько лет делила радости-печали на стоянке сына и невестки. С тревогой говорит об отказе Россельхозбанка выдать ему кредит – не позволяет зрелый возраст Культюгина. Ему уже 73. А сыновьям никакой банк не даст денег – они безработные.
– Думаешь, ради кого ещё шевелю ногами, руками, мозолю ладони? – задаёт вопрос собеседник и сам же на него отвечает: – Ради детей и внуков. Их надо кормить, одевать, обувать. Разве бы мы с супругой потянули тяжеленный воз с пенсией в три тысячи рублей?!
– Справим этой зимой с ней золотую свадьбу и, наверное, начнём вязать узлы и переезжать в моё родное село Золотухино. Нет уже никакой силушки гнуть спину. А согласится один из сыновей продолжить начатое отцом дело, оставлю ему всё хозяйство, нет – продадим скотину и уедем с женой отсель.
– Такой вот у нас поворот судьбы, – резанул рукой воздух мой герой и старческой походкой заковылял к стайке, где весело резвились недавно народившиеся телята.
…Вот какой он, стойкий русский мужик Культюгин. Одна печаль – всё меньше таких на нашей земле.
, ЧИТИНСКАЯ ОБЛАСТЬ, г. ШИЛКА