Заочный диалог бывших противников
Они не знали друг друга, никогда не встречались на фронте. Василий Горшунов, сражавшийся под Курском, и Отто Рюле, попавший в плен под Сталинградом. Да и позднее, когда оба оказались в Елабужском лагере военнопленных, Горшунов в качестве офицера госбезопасности, а Рюле, военнопленного, – они не встретились. Но их судьбы связала Елабуга. Оба оставили записи о пребывании в лагере, о своих переживаниях, осмыслении происходящего. Мемуары Отто Рюле были изданы в русском переводе под названием «Исцеление в Елабуге». Вот их заочная перекличка.
Василий ГОРШУНОВ: Нашему танковому батальону 8 июля 1942 года было приказано разгромить оборону немцев на окраине деревни Каменка Курской области. Держали её немецкие танки, зарытые в окопы. Условия были неравные. Немцы вели огонь по пристрелянным ориентирам, а не наобум, как мы. Наша атака захлебнулась, мой танк подбили. Вскоре от попадания снаряда взорвались баки с горючим, и я оказался в огненном пекле.
Сколько прошло времени – не знаю. Очнулся у танка, никого рядом нет. Полз, терял сознание. Через некоторое время увидел женщину. Она дотащила меня до одной застрявшей у переправы санитарной машины. Состояние моё было тяжелейшим: огнём поражена почти половина тела – голова, лицо, кисти рук, ноги.
Отто РЮЛЕ: Ровно в 13.00 30 января 1943 года немецкие и румынские части прекратили огонь. Белые флаги и просто платки, развивающиеся на развалинах, возвестили о капитуляции. Русские тоже перестали стрелять. И вот появились победители: крепкие, румяные, в меховых шапках, в валенках и полушубках. В руках или на груди автоматы. «Жизнь и смерть», – невольно промелькнуло у меня в голове, когда я увидел здоровых, сильных красноармейцев и призрачные фигуры немецких солдат, вылезающих из подвалов. В плен нас взяли без особых сложностей. Раненые, сидящие в подвалах при слабом свете, сначала увидели на лестнице валенки, потом полушубок и, наконец, всю фигуру советского офицера. Он спускался в сопровождении нескольких автоматчиков. Некоторые из немцев подняли руки, но русский офицер не обратил на них никакого внимания.
В. Г. Вернувшись на родину, я прошёл ВТЭК: получил инвалидность и пенсию в 230 рублей, на которую в то время можно было купить две буханки хлеба. Прожить на неё было, конечно, невозможно. И когда однажды меня пригласили в военкомат и предложили работу офицера в лагере для военнопленных офицеров, я даже обрадовался. Так началась моя служба в органах государственной безопасности.
До этого об органах я имел смутное представление. Более того, на фронте мы к контрразведчикам относились недоброжелательно, считая, что у них одна забота – собирать на нас компромат, но потом я понял, что служба безопасности просто необходима. Без неё не может существовать государство.
О. Р. Итак, на седьмые сутки пути наш состав прибыл в Казань. Разносчики пищи принесли хлеб и чай, мы делили их, как всегда, громко спорили. Потом все угомонились и стало тише. Одни разговаривали, другие чуть слышно стонали и охали, третьи, закрыв глаза, о чём-то вспоминали…
В. Г. Моя биография контрразведчика началась в Елабужском лагере военнопленных. Сначала там содержались немецкие офицеры и их союзники, а с 1945 года – офицеры японской армии. С непростым чувством пришёл я туда. После пережитого на фронте в душе кипела ненависть к врагу, подогреваемая болью обожжённого тела. Корректность в общении с военнопленными требовалась прежде всего в интересах работы.
В результате оперативной деятельности мы с товарищами за период существования лагеря выявили и разоблачили свыше 140 военных преступников, чинивших на оккупированных территориях зверства в отношении мирного населения, а также выявляли сотрудников спецслужб. Мною были разоблачены: капитан Айк, бывший заместитель коменданта Орши, уничтоживший много евреев; подполковник Гросс, садист, расстреливавший раненых красноармейцев; японский военный разведчик Сикаи, скрывавшийся под именем Терахара, который осуществлял вербовку агентуры и её заброску в нашу страну; капитан Куримото – сотрудник особого кабинета бунсицу, истязавший пытками китайцев и русских. По специальному указанию Центра были выявлены несколько сотрудников отряда 731, занимавшегося разработкой и испытанием на людях бактериологического оружия.
О. Р. «Вот она, Алабуга», – сказал сопровождающий нас часовой-татарин и снял с головы меховую шапку. По-видимому, он не меньше нас обрадовался концу пути. Сержант повёл нас в двухэтажное длинное здание… Три четверти комнаты занимали двухъярусные нары, на которых могли спать сорок человек. На нарах лежали соломенные матрацы, шерстяные одеяла и – чему я никак не мог поверить – белоснежные простыни. Свою первую ночь в лагере я спал так крепко, как не спал очень давно…
В. Г. В это тяжелейшее время, когда население голодало, когда наши соотечественники гибли в фашистских лагерях, в Елабуге военнопленные вряд ли могли пожаловаться на условия их содержания. Им выдавали продукты, практически недоступные жителям города, оказывали медицинскую помощь, более того, медработники боролись за жизнь каждого военнопленного. Некоторые из них заразились от немцев тифом и тяжело им переболели. Среди них была и сестра моей жены – врач Малевицкая.
О. Р. Справедливости ради следует отметить, что паёк, получаемый военнопленными, был в два раза больше пайка русского гражданского жителя. Я имел возможность убедиться в этом лично, когда осенью работал грузчиком на Каме. После прибытия в Елабугу в лагере вспыхнула эпидемия сыпного тифа. Трагедия, разыгравшаяся под Сталинградом, продолжалась. Я тоже заболел, впал в забытьё и ничего не помнил… Неужели я брежу? Перед моими глазами стояла молоденькая, лет двадцати, симпатичная девушка в белом халате. В руках она держала градусник: «Хорошо, температура спадает. Скоро вы будете здоровы!» – услышал я. Эти слова растрогали меня. Оказалось, что эта девушка – далеко не единственная сестра милосердия в нашем лагере. Потом я увидел по крайней мере ещё десять таких девушек. Вызывались ухаживать за нами и некоторые жительницы Елабуги. В основном это были пожилые женщины с посеребрёнными волосами. Они не могли без слёз смотреть на умирающих, будто умирали их собственные дети.
…А как оценить самоотверженный труд доктора Волковой, еврейки по национальности, которая спасала жизнь многим сотням пленных? Разве это не высшее проявление гуманизма?.. Очень часто я ходил за лекарствами к главврачу лазарета, тоже женщине. Она с головой ушла в свою работу, хотя и сама была нездорова: левый рукав её халата болтался пустой – у неё не было руки. Я слышал, что она пережила блокаду Ленинграда, где ей и оторвало руку осколком немецкого снаряда. А сейчас она не жалела сил, чтобы спасти пленных немцев от тифа… Работала ещё одна женщина-врач по фамилии Малевицкая. Это молодая, высокая, стройная женщина с тёмно-вишнёвыми глазами и чёрными волосами, как и её коллеги, работала самоотверженно. Она заразилась тифом и долго находилась в опасности. После болезни её чёрные волосы все выпали, и она никогда не снимала с головы жёлтого платка. Пленные называли её жёлтой бабочкой.
В. Г. После всего пережитого не сразу прошла ненависть к немцам. Известно, душевные раны залечиваются труднее. Но жизнь мудра. Я понял, что одно дело – противник на фронте и другое дело – в плену. Это помогло мне в вербовке агентов из числа военнопленных. Они помогали в выявлении карателей мирного населения и других преступников. Вербовали мы их и на перспективу. Среди военнопленных были и такие, которые по своим возможностям либо связям после войны могли иметь доступ к высшим правительственным кругам в своих странах. В лагере многие пленные становились антифашистами. Среди них я приобрёл даже друзей, с которыми поддерживал связь много лет спустя, в частности с генералом Ренчем, ставшим одним из руководителей госбезопасности ГДР. Он несколько раз приезжал потом в Елабугу и Казань.
О. Р. Весной 1943 года началось моё знакомство с антифашистским движением немецких военнопленных. Вместе со мной вступить в антифашистскую группу решили ещё два старших лейтенанта из нашей комнаты. Однако наряду с аполитичной массой старших офицеров среди пленных оказалось и несколько десятков закоренелых фашистов. Это были молодые штабные офицеры, несколько человек из партийного руководства, в частности руководители гитлерюгенда. Они тоже не сидели сложа руки и пытались создать некий противовес Национальному комитету. Однако тем из пленных, кто побывал в Сталинградском котле, были явно не по душе ни старые лозунги, ни старые порядки.
В. Г. Трудно выразить словами радость, которую мы все испытали, когда утром 9 мая узнали о конце войны, капитуляции и разгроме фашистской армии. Мы вышли на плац нашего городка и начали стрелять в воздух, перепугав насмерть всех пленных.
О. Р. В прекрасный солнечный день 9 мая 1945 года нас построили на плацу. Майор Исаков сообщил, что по радио недавно передано сообщение о безоговорочной капитуляции Германии.
Война закончилась. Наконец-то настал час, который с нетерпением ждали миллионы людей во всём мире!
«Перекличку» составил