Перечитывая Солженицына, неизменно поражаешься тому, как таинственно и чудесно устроен его текст. Ничего натужного, ничего лишнего. Его понимание литературного творчества противно всякой конъюнктуре по своей глубинной сути, по первому побуждению, по последнему целеполаганию. Мои отрочество и юность пришлись на вторую половину 80-х, когда с имени Солженицына уже начало в официальном поле сходить клеймо отношения как к однозначному врагу, но всё же всякое соприкосновение с ним по многолетней инерции ещё несло в себе некоторую опасность. Можно было запросто услышать от старших товарищей: «Что это там у тебя? Солженицын? Этот предатель? Совсем с ума посходили с этой перестройкой!» «Матрёнин двор» я впервые прочитал в легендарном «Огоньке» Коротича. Помню, как поразили меня первые образы. «Лиственный рокот леса»! Каким же ясным с моральной точки зрения был тогда для меня этот рассказ, каким подлинно неприхотливым, человеческим и сердечным на фоне бушующей в то время борьбы разного рода идеологемм…
Потом, спустя годы, я размышлял над тем, как завуалировал Солженицын то, откуда появился в деревне его герой. «Летом 1956 года из пыльной горячей пустыни я возвращался наугад – просто в Россию. Ни в одной точке её никто меня не ждал и не звал, потому что я задержался с возвратом годиков на десять». И это не боязнь цензуры, её автор «Архипелага ГУЛАГ» не страшился и не учитывал никогда, просто не пришло ещё время для осознания того тёмного и ужасающего, в чём уничтожалась Россия до 1956 года. В этой связи вспоминается пассаж из написанной десятилетием позже «Матрёниного двора» повести Константина Воробьёва «Вот пришёл великан»: «Удивительное это дело: тот, кто вернулся оттуда, не в состоянии потом зарезать курицу». Тогда в сознании людей ещё не создалось того пространства, чтобы вместить полное разоблачение ужасов сталинизма, многим казалось, что советскую власть можно исправить, очистить, сделать её властью для людей, а не для их контроля и всегда возможного унижения и уничтожения. Солженицын раньше других понял, что это может никогда не произойти и тени палачей опять обретут плоть и кровь. И поэтому он направил вектор своей жизни в самую гущу страданий, в гущу противостояния одного против всех, туда, где сияющая правда помогает перенести многое.
Как не стоит село без праведника, так не стоит без праведников и русская литература. Солженицын из таких праведников.
Не понимаю тех, кто по сей день пышет ненавистью к нашему великому современнику. Вместо того чтобы анализировать его наследие во всей его многогранности, сложности и противоречивости, эту многогранность, это правдоискательство, эту страсть ставят писателю в упрёк. А Толстой, Достоевский, Шолохов не были противоречивы? Маленькие люди никогда ничего не прощают большим. Но маленькие не должны править бал! В какой стране мы хотим жить? В той, что истребляет своих гениев и даже после их смерти воюет с ними? Или всё же мы собираемся жить в великой России, сберегающей своё благородное духовное прошлое, защищающей его от нападок и находящей в себе силы признавать исторические ошибки и преступления. Как бы ответил на эти вопросы Александр Солженицын? Полагаю, это очевидно.
Так же как очевидно и то, что при всех сложностях нашей эпохи, при остатках полицейщины и отдельных нарушениях прав человека мы дожили до того времени, когда в России открываются памятники Солженицыну и его именем называются улицы.
Максим Замшев,
главный редактор ЛГ