Прекрасный подарок к 75-летию Василия БЕЛОВА приготовили известный московский художник Антон Куманьков и издательство «Прогресс-Плеяда» – свет увидела повесть «Привычное дело» с иллюстрациями мастера.
Листопадная пора
Пройдя тропою в лес до поворота,
Я замечаю, как вдали Москвы
свершается негромкая работа
досрочного падения листвы:
от веточки неслышно отрываясь,
неслышно опускается в траву
за лето не случившаяся завязь.
И я, как лес, тая в себе листву
нежитых жизней, замыслов погибших,
возможностей неявленных, вхожу
в огромный мир деревьев, окруживших
меня, как родича. И ворошу
листву. И в золотом распаде лета,
и в возрасте серебряном души
листок осины, докрасна прогретый
последним солнцем, что ни вороши,
единственно запомнится – в мельканье
времён и дум… Шуми, шуми, Москва,
но листопада и души молчанье
на шум и на тебя – свои права
предъявят к празднику похолоданья.
Мёрзлая Москва
Посещает меня ветеран,
в прошлом воин, а нынче – писатель,
и не то чтоб совсем графоман,
но тягучего чтива слагатель.
Посещает по праву войны
и соседства давнишному праву.
Нет за мною военной вины.
Нет за мной героической славы.
Но пришёл он, когда по Москве
ярый холод, как выстрел, ударил
и когда белый пар в синеве
межквартальной взвился, забуранил
над развязками теплосистем,
выходящих, как доты, из строя,
и когда стало явственно всем,
что запахло суровой порою.
«Вот отца схоронил… Вот жена
разлюбила, бросает… Вот дочка
после гриппа два года больна…
Вот не ладятся слава и строчка…»
И нудит, и нудит, и нудит,
вяжет, как круговою порукой.
И сидит, и сидит, и сидит,
пряча взгляд за унылою рюмкой.
«Как ты счастлив несчастьем своим!» –
молча, жалость тая, повторяю.
Сколько лет собеседуем с ним,
столько лет я его и теряю.
А столица в квартале от нас,
запахнув телогрейку потуже,
чинит ревностно воду и газ,
что порушены резкою стужей.
И стоят на снегу при кострах
терпеливые старцы и дети,
как стояли в жестоких снегах –
в пострашней, чем мороз, лихолетье.
С темью окон смерзается ночь,
и Москва до метро промерзает.
Чем же мне ветерану помочь,
Если сам он себя не спасает?
Груз моей тыловой маеты
не сравнится с его маетою
от Москвы до Берлина: чисты
муки друга, и я их не стою.
И свой долг возвращаю ему
тем, что всем, чем богат я, стараюсь
поделиться с ним в мёрзлом дому,
будто всё ещё – им охраняюсь.
Погоды
Что-то погоды в столице суровы:
стужа ослабнет – крепчают ветра,
и замирает остывшее слово
в тайной надежде тепла и добра.
Но, как траву из асфальта, теплынью
выманит лето погожий денёк –
и от бетона повеет полынью,
степью сибирской, раздольем дорог.
Это туда из-под тяжкого крова
с тайной надеждой душа поглядит,
это оттуда забытое слово
с тёплою веткой ко мне прилетит.