Стихотворения написаны в разное время. Относятся к теме «Душа Москвы», близкой мне. Собрала их вместе к Дню города, ставшему сентябрьской столичной традицией.
«Проза жизни», «Сравненья» и «Настолько отважен и светел» не связаны с циклом.
Автор
ХОЛМ
В Кремле любое время года
то царствует, а то царит.
Здесь независимо природа
с людьми о Боге говорит,
но кто слова такие слышит,
влача в суетах жизнь свою?
Кремлёвский холм надрывно дышит,
как воин, раненный в бою,
волнуется, не умирая,
победе поражённо рад.
Так должен на пороге рая
стоять прошедший через ад.
ВРЕМЕНА ВЕКА
Отчаянно выла зима,
казалось, молила кого-то.
Москва начиналась с холма,
потом снизошла на болото.
Горели строения, и
мелели речушек извивы.
Сходили с ума соловьи,
влюбляясь в плакучие ивы.
Бежали по топким мосткам
весенние звонкие тени.
Ворон нарастающий гам.
Мальчишка верхом на полене.
Ночное дыханье двоих.
Осенний туман подворотен.
При встречах чужих и своих
не каждый бывал благороден.
За жизнь получая сполна,
на смерть обрекалась отвага.
Кроваво вскипала стена.
Плыла замутнённая брага.
Шептал покосившийся дом
распаренным летним потёмкам,
что всё это чудом потом
привидится дальним потомкам,
и станут обломки беречь,
останки хранить и осколки,
и хрустко разломится речь
на скороговорки и толки.
ЖЕНА ДИМИТРИЯ ДОНСКОГО 
Двенадцать раз рожала.
Не стыла пред судьбой.
И мужа провожала
на Куликовский бой.
То плакала, то пела,
творила чудеса
и за Кремлём глядела,
как мать, во все глаза.
Слепцы ходили следом.
По мере сил своих
целебным Божьим Светом
она лечила их.
Её легко любили –
не причиняла зла,
её легко забыли,
словно не была.
Куда идёт Россия?
Куда она придёт?
Княгиня Евдокия
своей минуты ждёт,
чтобы во мраке ночи,
на сломе роковом
открыть ослепшим очи
волшебным рукавом.
ИКОНА «БОЖИЯ МАТЕРЬ ВЛАДИМИРСКАЯ»
В Кремлёвском Успенском соборе
пред Нею венчались на царство,
на счастье во власти, на горе,
на благо страны, на мытарство.
Словам неподвластные очи
судьбу предвещали заране,
но люди, до власти охочи,
в сплошном пребывали дурмане
от пёстрых одежд ритуала
и дружно просили у Бога
побольше того, чего мало,
получше того, чего много,
и крепко о Ней забывали,
поскольку им некогда было,
но лишь пред концом понимали,
на что Она благословила.
СИМФОНИЯ ДВОЕВЛАСТЬЯ
Возникла тоской о счастье
на смутных волнах беды,
симфония двоевластья
звучала на все лады.
Досталась отцу и сыну
расхристанная страна,
но встали две половины,
и стала сила одна.
Здесь царь Патриарху верил,
а Патриарх – царю,
народ единеньем мерил
обветренную зарю,
Россия с колен поднималась,
когда входила в права,
преодолев усталость,
романовская Москва.
ЦАРСКИЙ ЖЕСТ
Суетливо переменчива,
неспокойно весела,
легкомысленная женщина
мудрый свет во тьме зажгла.
Хитрых книжек не читала
пышная Елисавет
и с собой не рифмовала
слово «университет»;
сотворив не слишком рьяно
появление его,
подарила дню Татьяны
славу праздника того.
Не рядила, не растила,
не несла его как крест,
а свободно вплавь пустила.
Что ж, вполне был царский жест.
НЕСЛУЧАЙНАЯ
Не имея большого наследства,
но желая наследство иметь,
о Москве она думала с детства,
а вернее, сумела посметь
возмечтать о российской короне,
величавый дарующей свет,
и случайно возникла на троне…
Извините, случайностей нет.
В час венчанья,
в Успенском соборе,
задыхаясь от радостных слёз,
прочитала в Божественном взоре
одинокий ответ на вопрос:
– Разрешаешь взойти?
– Разрешаю.
– А поможешь?
Ни взгляда в ответ.
И цвела на престоле чужая
тридцать пять ослепительных лет.
В жарком сплаве коварства и страсти,
что с собою она принесла,
горевое российское счастье,
отсияв, прогорело дотла.
Почему же, как ни было плохо
и в веселье невесело там,
Катерины Великой эпоха
лучшим временем видится нам?
Потому, что посмели холопы,
проживая за совесть и страх,
притягательный облик Европы
разглядеть в её лживых чертах.
ИМЕНИНЫ
Ах, сладостный удар по нервам!
Восторг души до сердцевины!
Москва при Николае Первом
впервой справляет именины*.
Она – представить невозможно –
без электричества сверкает,
семь сотен лет неосторожно
за юный возраст принимает.
А может, так оно и было,
ведь молодость сердец не губит,
Москва ответно полюбила
того, кого никто не любит,
кто в императорском наряде
стоял подобьём истукана
и холод сберегал во взгляде,
прозрачном, как стекло стакана,
кто одарил в Москве поэта
надежды верною любовью,
так, будто и не знал при этом,
что мудрость трона пахнет кровью**.
_________
*В 1847 году по приказу императора Николая Первого было отпраздновано семисотлетие появления имени Москвы в летописи.
**Речь идёт об А.С. Пушкине, которого Николай Первый вернул из ссылки.
КАМЕНЬ
Москва и Питер непохожи,
хотя единая судьба
ведёт их рядом.
Дай нам, Боже,
сберечь достойных два столпа.
Две радости и две печали.
Два рукава и два крыла.
И кто в конце, а кто вначале,
не отражают зеркала.
Они былого отголоски.
Они воркуют и ворчат.
Их имена как будто тёзки,
хотя по-разному звучат.
Моск – камень*,
Пётр – тоже камень**.
Судьбою брошены вразлёт,
они живут, как лёд и пламень,
и оба – пламень, оба – лёд.
Приобретенья и потери
им одинаково близки,
друг в друга входят,
словно в двери,
закрытые на все замки.
________
* По-старославянски.
** По-древнегречески.
КОЛОКОЛЬНЫЙ ЗВОН
Б.Г.
I
Весны счастливая кипень
звала познать многоузорье.
Смеялась пышная сирень,
взлетая на кремлёвском взгорье.
Там, где судьбу бедой прожгли
на почве, горечью политой,
и где беспочвенно прошли
остатки Речи Посполитой,
где обгорел Наполеон
в осеннем сполохе поджога,
где замер колокольный звон,
но вновь запел по воле Бога, –
там ты и я,
там Божий Свет
нас любознательно встречает,
любви последней много лет
неисполнимо обещает.
Готовы верить потому,
что до конца не понимаем,
зачем живём,
кадим кому,
кого на взгорье поднимаем.
II
О чём звонят колокола
столь убедительно и внятно,
нам от угла и до угла
Соборной площади понятно:
они зовут свести сердца
перед единой волей Бога
и своего не ждать конца
у бесконечного порога.
О чём все семь десятков лет
они забывчиво молчали,
не понимать причины нет
в купели горя и печали,
а вот по ком звонят они –
у каждого свои предлоги.
Уходят прошлой эры дни
и – застывают на пороге.
ПУТЬ И ДОРОГА
Превозмогая жизнь упрямо
под снегом, ветром и дождём,
нельзя найти дорогу к Храму,
идя неправедным путём.
И прежде чем рядить и править,
взывая к сердцу и уму,
спросите Мать, как Сына славить,
где ставить памятник Ему.
Она укажет место это
не на горе, не под горой
и даже не в сиянье Света,
где Он – единственный герой,
а там, где кончится дорога
и Путь провидят небеса,
где произносят Имя Бога
неслыханные голоса,
где, правил церкви не наруша,
низами правит высота,
где видно всем, что наши души
есть Храм Спасителя Христа.
ПРОЗА ЖИЗНИ
Я пил из черепа отца
За счастье на земле.
Зачем это яблоко светит во мраке?
Ю.К.
Пройдя путём житейского страданья,
прозрела я в переплетеньях сна:
Земля – Зародыш в Матке Мирозданья
среди других, таких же, как она.
Для доказательств сколько нужно денег?
Нисколько. Ни прибавить, ни отнять.
Меня не понимает академик,
не сомневаясь, понимает мать,
умеющая время соразмерить
с пространствами земного бытия,
имеющая дар
таким сравненьям верить,
секрет отца внутри себя тая.
Живём на лоскутах остатков суши
средь нарастающих околоплодных вод,
и голый крик:
– Спасите наши души! –
уверенности нам не придаёт.
Всё сложное на самом деле просто.
Величина не то же, что размер:
огромного, средь лилипутов, роста,
ничтожного, средь великанов, роста
одна и та же сущность – Гулливер.
Мы входим в воду, не изведав броду,
свет от огня не отличив во мгле,
и не Земля принадлежит народу,
а весь народ принадлежит Земле,
но прозу жизни в ум не принимая,
кромсаем тело матери своей,
беспечные шаги предпринимая,
не понимаем силы, данной ей:
в одно недолгожданное мгновенье
смести всех нас и с тела, и с лица,
зла не держа в горячем мановенье,
но отмахнуться сразу – до конца.
Ты зелье пил из черепа отцова.
Я голосила о большом огне.
Рождённое в шестидесятых слово
пожарами аукается мне.
Ты кость нашёл солдатскую.
Собаке
зачем-то бросил. И она взяла.
Ты видел, светит яблоко во мраке?
Запомни, я его не сорвала.
СРАВНЕНЬЯ
От Солнца-плаценты идёт
поток по Лучу-пуповине.
Луна его в лупу берёт
веками, годами
и ныне
меж Солнцем и телом Земли
рассеивает, преломляет,
и «зайчиков» стая вдали
свой фокус на глаз примеряет –
Свет Божий в огонь превращает.
Несметное множество линз
неточно рисует картину.
Несметное множество лиц
рискует растечься в личину.
Прозренье пронзило.
Сполна
презренье за то получила,
что детским сравненьям верна.
Ужели «Льняная луна»*
затем и была мне дана,
чтоб знаки и звуки сличила,
Луну приземлила,
себя прилунила,
огромное с малым свела,
звезду на дороге нашла
и Богу себя поручила?
_______
* «Льняная луна» – назывался первый сборник моих стихотворений, вышедший в свет в 1966 году.
* * *
Для женщины прошлого нет,
разлюбила и стал ей чужой.
И.Б.
Откуда он, сей гул непостижимый?
Ф.Т.
Настолько отважен и светел,
что лампу пора погасить,
прошлое бросить на ветер,
будущего не просить.
Мой голос, рыдая, смеётся,
ищет несказанных слов.
Последней любовью зовётся
гулко-торжественный зов.
Прошлое?
Там был предтеча.
Тебя я и в прошлом ждала.
Здравствуй, великая Встреча,
ради которой жила.