ЛИТПРОЗЕКТОР
Публичная зона. Сборник Organic Prose. – М.: Livebook, 2009. – 416 с.
Вспоминается классика: «В этой сказке нет порядка: Что ни слово – то загадка!» А загадки приходится решать последовательно и кропотливо. Без обращения к корневым литературоведческим положениям, которые вроде бы и напрашиваются при одном виде списка внушительного авторского корпуса, привлечённого составителями в «Зону».
Вот с составителей и начнём. Но их… нет! Хотя они и пишут предисловие, но обнародовать имена и фамилии не спешат. Ну может быть, потому, что перед нами только первый том из заявленного трёхтомника Organic Prose. Мало ли, вдруг читателю и критикам не понравится? Зачем же головы подставлять? По-человечески понятно. Как понятно, что не может быть у составителей ответов и на вопросы, ставшие в последнее время почти риторическими. И почему непременно надо привлекать английским названием? И почему в ряде рассказов свободно присутствует ненормативная лексика? И почему среди авторов в подавляющем большинстве представители так называемого либерального лагеря? И почему… И т.д.
Перейдём к названию тома. Тут составители принципиально выдали вновь нечто загадочное. Во-первых, они считают (если верить предисловию), что книга называется «Семь метров. Публичная зона». Кажется, это известно только им одним. Поскольку в выходных данных мы видим иное. Ну хорошо, поверим. Тогда что такое семь метров? Вновь загадочное в предисловии: «Психологи и социологии (именно так, и даже вынесли цитату в анонс! – А. Я.) считают, что в западной культуре человек не воспринимает события, объекты и субъекты, находящиеся на расстоянии семи метров и далее, как относящиеся к нему лично». Так вот почему Organic Prose? Потому что «в западной культуре»? Но, позвольте, ни одного западного писателя в сборнике нет. Серьёзно, не сочтите занудой, но охота уже просто и тупо разобраться. Иначе чего ради я читал эти криптограммы?
О, при более тщательном осмотре этого полузападноевропейского клона удалось обнаружить одно-единственное имя, несущее ответственность за издание. Итак, знакомьтесь – корректор Панда Грин. Имя комментировать не буду. Оно и некорректно (простите за невольный каламбур) по отношению к… даме? В общем, очень хотелось бы узнать у этого существа, отчего столько ляпов и небрежностей в этой самой «Зоне»? Ну ладно, с составителями и их «социологиями» так обошлись – свои люди, простят. Но в произведении Виктора Ерофеева «Званый вечер, или Новая кухонная философия» фотоаппарат известной фирмы отчего-то носит название Kanon. Классику, понятно, не до мелочей. Но Панда явно завалил (а?) доверенный участок. Но коли уж зашла речь о Ерофееве, то чтобы с этого места почти порожняком не уходить, стоит отметить и некоторую жизненную неправду «Новой философии». Так, вряд ли соответствует действительности утверждение уважаемого автора, что на советских кухнях «часто отказывались болеть за советские спортивные команды – болели за чехов или шведов назло». Вполне допускаю, что такие «болельщики» имели место быть. Но чтобы часто?! Даже заключённые уголовники, когда смотрят детектив, переживают не за преступника, а за сыщика. Закон жанра-с!
Не верится и Петру Белосветову, автору повествования «Человек с ружьём» из цикла «Ленинские чтения» (циклы о Ленине пишет, понимаешь; тоже мне Зоя Воскресенская!). У него Свердлов демонстрирует такие вот познания в кулинарии: « – Сделай этому шлимазлу порцию твоих чудных котлеток по-пожарски!» Как ни относись к Якову Михайловичу, но человек дореволюционного воспитания в отличие от нынешних образованцев, наверное, знал, что котлеты называются пожарскими. А «по-» бывают котлеты по-киевски. Понятно, что зацикленный на Ильиче автор «стебается», и, например, сестра вождя обращается к его же супруге так: «– Ну всё, затянула шарманку, – Мария Ильинична сплюнула. – Ты с кем споришь. Ты же с Лениным споришь, стерва. С вождём народных масс». Но, как говорится: котлеты отдельно!
И вновь вопрос: а сборник чего перед нами? Позиция анонимных составителей исполнена благородства: «Читателю известно, думаем, что хороший рассказ, несмотря на его более простую, нежели у романа, устроенность, написать едва ли не труднее… Поэтому… нас привлекает этот незаслуженно обойдённый вниманием читателя жанр…» Итак, рассказ? Однако прочтение тома наводит на ясную мысль, что в сборник включены помимо рассказов и новеллы, и повести. Что думают по этому поводу составители, неизвестно. Но (наконец-то им можно сказать спасибо) они обратились за разъяснением к Виктору Топорову, который и попытался разобраться с путаницей среди форматов в заключающем книгу эссе «За что мы их не любим?». При этом цитирует одного из участников сборника, Александра Кабакова: «У меня есть такой подход: правильный рассказ и неправильный рассказ. Неправильный рассказ – это рассказ, который нельзя пересказать одной фразой…» Топоров поясняет: «То, что Кабаков называет «правильным рассказом», на язык литературоведения переводится как новелла. То, что «неправильным», – и является, собственно, рассказом».
О самом же сборнике В. Топоров такого мнения: «Стоит ли такая овчинка выделки? На мой взгляд, примерно в половине случаев ответ положительный». Пожалуй, соглашусь. Одно непонятно: затевать с таким размахом сборник с привлечением «паровозов», кроме В. Ерофеева, ещё и В. Маканина, Л. Юзефовича, М. Веллера, П. Крусанова, З. Прилепина, чтобы из почти двух десятков публикаций успешными стала лишь половина?!
Нет, в этой сказке явно нет порядка. Да и то молвить: сказка – ложь…