Однажды под горячую руку я нарёк Сутулова-Катеринича «испанским быком русской поэзии». На мой тореадорский взгляд, живущий в Ставрополе Сергей Сутулов-Катеринич – непроходимая (и необходимая) фигура современного поэтического ландшафта. Он пишет так, будто из тела его торчат, покачиваясь, как перья «Незнакомки» в воспалённом мозгу Блока, яростные бандерильи. Всё время раненый. И – готовый к новой схватке. Даже в свои 60, которые исполнились ему 10 мая.
ЛЕЛЬ И ЕГО СЕКРЕТ
Всё, что хотел сказать, двадцать тому назад
Лет и, конечно, зим, выдохнул. Надерзил,
Опережая день, год и постылый век,
Этих и даже – тех (звания помнить лень)…
Гномы библиотек, в детский впадая грех,
Метят их хренотень.
Просишь опять начать – в души тупых стучать,
Плакать и сострадать, верить и письма ждать,
Маяться, в печке жечь тонны черновиков
И у седых волхвов красть озорную речь...
Хочешь без дураков? Стар я и бестолков,
Чтобы стихи стеречь.
Всё, что хотел сказать, двадцать тому назад
Зим и, возможно, лет, выдал на Божий свет,
Но не отнёс в печать – медной страны и той,
Сонной и золотой… Буду учить внучат,
Праздный и занятой, точкой и запятой
Цензоров огорчать.
Вовремя нужно сметь главные песни петь,
Ну а потом – скучать… Явится поворчать
Мудрый, но пьяный Лель: – Я потерял свирель
Вечность тому назад. Тайна… Хотя – постой,
Если нальёшь «по сто», звёздный верну азарт!
Об пол – графин пустой! Вот он – совет простой:
Звуки живут в слезах…
ЛАТАЯ ЛАКУНЫ
Отболела баллада! Владея дарами Валдая,
Растранжирил полжизни на хроники школьных потерь…
Параллельная Лена, десятому «вэ» сострадая,
Провела выпускной в окружении тёртых тетерь.
…эсэмэска елена жива – откровение бога!
В диафрагме судьбы – девяностых годов дребедень…
Закрываю глаза: у порога дрожит недотрога.
На дисплее – берлога, в которой троится бабень.
Фотография врёт? Или резкость зрачка подкузьмила?
Одноклассник «емелит»: elena-helena – латынь…
«Прекратите еленить! Баллада елейна. Людмила…» –
«Обожаю людмилить! Немедля – билет на Медынь…»
Имена оглаголь – зарифмуются горькие числа.
Выпускной оцифруй – обожгут карамболи времён.
Парадокс Алконоста: Алиса над Стиксом зависла,
А Елену увёл в Монреаль параллельный Харон.
Попрощайся с невестой в речистой ореховой роще –
За полвека до встречи на страшных смотринах старух.
Диаграмму разлук ветерок Машука прополощет.
Над крамольным романом в Крыму потешается друг…
Залатаю лакуны былины нескладной балладой.
Над Канадой светает, когда над Кавказом – закат.
Электронная почта. Чужих адресов канонада.
На Алтае – внучата. Скучает старшой «азиат».
ИЖИЦА И ЗАЛОЖНИЦА
Гагары кричат – ночь умножится.
Весёлая осень наплачется.
Рисуй торопливо, художница,
Девчушку в оранжевом платьице,
И церковь, и лошадь, и деревце,
И дом, что в реке преломляется…
На память напрасно надеяться:
Она – беспробудная пьяница.
Печали как радости помнятся.
Медовые праздники – тризнами.
Молись у камина, паломница,
Пугая солёными брызгами…
Попросишь у бабушки извести:
– Пора побелить нашу хижину!
Дай песню потешную высвистеть –
А звуки и в сумерках выживут.
Очнётся дремавшая звонница,
И рифмы распробует колокол.
Порадуй, святая невольница,
И хлебом, и салом, и солодом…
А если надумаешь выступить
Великой войной – врукопашную,
Дай избу горячую выстудить
И ведьму прогнать бесшабашную.
Я буду слагать, сколько сможется,
По строчке стихи, пока дышится!..
Шепчи осторожно, заложница,
«Снежинками вышита ижица».
Решила судить меня истово –
До смертного часа, последнего?!
Дай истину чистую выстрадать:
Христос справедлив без посредников…
* * *
Георгию Яропольскому
…за Лебяжьим кряжем закат потух.
Над затоном Княжьим зажглась звезда.
При овечьем стаде – пацан-пастух,
Овчарёнок Радий и резеда…
На горючий камень течёт шулюм.
Угасает – «Амен!..» – пастух-старик.
Над Пчелиным градом – шмелиный шум.
За овечьим стадом – звериный рык!..
«До Змеиной Пади – сто вёрст всерьёз.
Пограничник – дядя, полковник Сыч.
Овчарёнок Радя, ты – храбрый пёс!
За орехом – складень, ружьё и спич…»
Над Святым Отрогом – овечий сыр.
Человек – под Богом, под Богом – тля…
Сбереги от сглаза подлунный мир –
И снега Кавказа, и ноту ля!
…Ражий чёрт подгонит: «Волчары, фас!..»
На скале – полковник: «Герой, привет!»
Над Лебяжьим кряжем – гнедой Пегас.
Над затоном Княжьим – уже рассвет!
Соловей, анданте! Частишь – хрипишь.
Пацану о дате – второй! – не знать…
Через век провисший: «Хорош Париж!
Зацветают вишни. И рядом – мать…»
ИЗБУШКА НА КРАЮ ОЙКУМЕНЫ
Вспоминаю некстати, не в такт, невпопад,
Наугад, ненароком, навскидку, навзрыд:
Прожигает сугробы оранжевый сад –
Абрикосовый сад над позёмкой горит.
Чёрной ночью повержен Январь-государь.
Цесаревич-сентябрь пророчит потоп.
У австралий и африк вразброд календарь.
У америк и азий хворобы европ.
Загадав наобум, понесусь напролом,
Усмирив дураков, ошибусь на Покров… –
Неоконченной фразы бессонный синдром
Разрывает в клочки буквари школяров.
Осторожно, потомки! Старик намарал
Асинхронные строки – империи в лоб!
У вальяжной Европы двойная мораль.
Азиатская память шаманит взахлёб.
Словари проживут битый век без моих
Прокажённых наречий, невнятных имён…
Ах, Расея, страна нерождённых слоних,
И казнённых икон, и распятых времён.
Белой ночью воскреснет блаженный Июль.
Непрощённый Февраль Октябрю подмигнёт…
На краю ойкумены избушку рублю:
Снегирей недолёт – журавлей перелёт.
Ощущая озноб, для идущего вслед
Возвращу вопреки, виновато, всерьёз
Абрикосовый сад и оранжевый свет,
И Любовь, и Надежду, и слёзы берёз…