Нина ГАБРИЭЛЯН
***
Спелым зноем колосья налиты
И полуденной тишиной.
Надо мною небо раскрыто,
Как молитвенник голубой.
Всё в природе покоем налито.
Поле – жёлтая благодать...
И небесная книга раскрыта –
Только я не умею читать.
***
Голубая калитка сада…
Ах, когда, когда это было?
Небо цвета дикого мёда,
Тёмным жаром набухшие маки.
Над щербатой миской с черешней
Золотая пчела кружила,
Выводила в воздухе смуглом
Золотые тайные знаки.
Ах, когда, когда это было?
Мама розовою салфеткой
Отгоняет пчелу от миски,
Письмена золотые рушит.
А над самою головою
Там, где с веткой срастается ветка,
Домовитый паук свивает
Зыбкий мир из прочнейших кружев.
ВОСПОМИНАНИЕ О ДЕТСТВЕ
Розовеет вечерняя мгла
И смеркается постепенно…
Крымский дворик,
Жёлтые стены –
Цвета времени, цвета тепла…
Хорошо мне стоять разутой,
Холодит подошвы крыльцо.
Синим соком спелого тута
Перепачкано всё лицо.
Сонный воздух…
Коровка божья
Долго-долго ползёт по руке.
Завтра сколько угодно можно
Строить замки на жёлтом песке.
НА СЕРИЮ ПЕЙЗАЖЕЙ С ПАРУСНИКОМ
Борису Отарову
Перемешана краска с углём…
В этом море, каменно-смуглом,
Разворочена бурей вода.
По волнам материи косной
Парус твой, накренённый грозно,
Неподвижно мчится туда,
Где во тьме сгущённой, глубокой
Разверзается дикое око –
Может, это окно в пустоту?
Или в то живое пространство,
Что нас ждёт на исходе странствий?
Как понять мне картину твою?
Почему в ней такая ярость?
Почему так изодран парус?
Почему там матросов нет?
Мчится парус вон из полотен
За пределы тяжёлой плоти
В потайной изначальный свет.
СЕМЕЙНЫЙ ПОРТРЕТ
Виктории Зининой
Без рамы стоит картина,
Словно колодец без дна:
Женщина и мужчина
Сидят у окна.
А между ними – город,
Грубый и обнажённый.
Мужчине, наверное, тесен ворот –
Так он глядит напряжённо.
Грохочущий и огромный
Город женщине сдавливает виски.
Между мужчиной и женщиной –
Воздух бескровный,
Бесцветный – нет – цвета тоски.
А между домов сутулых,
Между мужскою и женской рукой
Узкий лежит переулок,
По переулку бредёт слепой,
По стенкам растерянно шарит,
Палкой стучит по камням…
Это ведь он мешает
Соединиться рукам.
***
Где калитку эту найти?
У отца моего был сад…
Но нету туда пути
И нельзя вернуться назад –
В тот полдень, под тот небосвод,
Под шелковицу ту…
А я всё который год
К этому саду иду.
Там отец мой и рядом – мать…
Беседуют, щурясь на свет…
Но слов мне не разобрать,
Потому что меня ещё нет.
Шелковица тихо шуршит,
С листьев каплют блики лучей.
Из-под корней бежит
Белый ручей.
И множество смутных лиц
Дрожит в водяной пыли –
Это те, кто не родились,
И те, кто уже ушли.
И смотрят отец и мать
В зеркальное бытиё,
И я не могу понять,
Какое из лиц – моё?
***
Старики выходят на прогулку,
Кто поодиночке, кто вдвоём.
Их шаги звучат уже не гулко
В мире предвечерне-голубом.
Мимо стройки, где цемент и доски
Завезли для будущего дня,
Старики бредут по-стариковски,
Мелкими шажками семеня.
Мчат машины…
Как же он несносен,
Их тревожно-суетливый гуд!
С лицами, похожими на осень,
Старики по городу бредут.
Чтобы разглядеть сей мир подробно,
Щурят слеповатые глаза,
Ведь любая улочка способна
Заманить их прямо в небеса.
***
И всё-таки мне жаль старинного фарфора,
Где кисточкою тонкой легко запечатлён
И личика овал, и ниточка пробора,
И на бархотке чёрной – изящный медальон.
Да, всё-таки мне жаль глядящей бестревожно
Той женщины изящной с припухлым детским ртом:
Ну право же, нашла приют себе надёжный –
В фарфоре легковесном, наивно-голубом!
Уж лучше б стала ты тяжёлой прочной бронзой
Иль в мраморе солидном была б воплощена.
Ах, право, так нельзя, ведь это несерьёзно –
В фарфоровом ковчеге скользить сквозь времена.
Как странно, но целы и чашечка и блюдце,
Из всей семьи старинной ты выжила одна.
Пройдя сквозь три войны и грохот революций,
Ни капли не поблёкла твоя голубизна.
Всё так же ты глядишь, по-детски, без укора,
Всё так же безупречно блестит твоя эмаль.
И всё-таки мне жаль старинного фарфора,
И женщины беспечной мне почему-то жаль.
СЕСТРЕ ВЕРЕ
И когда мы из жизни уйдём,
Ускользнём из её сетей,
То тогда, наверное, мы
Превратимся снова в детей.
И морщины сойдут с лица,
Вспыхнут кудри над головой,
Взявшись за руки, мы вбежим
В сад с калиткою голубой.
И рванётся к нам солнечный луч,
И стрекозы заполнят сад.
Я найду там свой красный мяч,
Ты – зелёный свой самокат.
В белом домике скрипнет дверь,
Выйдет бабушка на порог –
И помчимся мы к дому с тобой,
Под собою не чуя ног.
СНЕГ
Сколько в сердце скопилось накипи,
Снов нечистых, мёртвого воска...
С отрешённым лицом монахини
Снег идёт над землёй московской –
Над торговыми заведеньями,
Над заводами и над реками...
И небесные сновидения
У него голубеют под веками.
***
И пробудился я, и встал...
Костандин Ёрзнкаци
Встань, уйди в голубые поля,
Где предутренний свет колосится,
Где бредёт сквозь туман бытия
Одинокая ранняя жница.
Наступая на блики планет,
В промежутке меж светом
и тьмою
Вдаль бредёт, где мерцает просвет
Между небом и синей землёю.
В промежуток
меж светом и тьмой
Встань, пойди за жнеёй одинокой –
И увидишь тогда пред собой
Уходящую в вечность дорогу.