17 ноября исполнилось 200 лет со дня рождения Владимира Бенедиктова
Северный русский край, даривший вдохновением Гавриила Державина, берега Онеги, откуда придёт к нам «олонецкий ведун» Николай Клюев, два века назад явились лирическим истоком одного странного поэта, сказавшего о своей малой родине в пленительных строках:
Где лирой Державин бряцал златострунной,
Где воет Кивача «алмазна гора»,
Где вызваны громы работы чугунной,
Как молотом Божьим – десницей Петра;
Где след он свой врезал под дубом и сосной,
Когда он Россию плотил и ковал –
Державный наш плотник, кузнец венценосный,
Что в деле творенья Творцу помогал, –
Там, други, по милости к нам Провиденья,
Нам было блаженное детство дано
И пало нам в душу зерно просвещенья
И правды сердечной живое зерно.
Владимир Бенедиктов... Родившись в Петербурге, он в детстве вместе с семьёй переехал в Петрозаводск. В Олонецкой губернской гимназии увлекается литературой, начинает писать стихи. И через много лет отзываются впечатления «блаженного детства»:
Природа была мне в притворстве уликой, –
Впиваясь в её вековую красу,
Я рос на раздольях Карелии дикой,
Над озером бурным, в угрюмом лесу.
Со мной вы расстались, деревья родные,
Я помню, в минуты прощальной поры,
Как слёзы катились у вас смоляные
Живым янтарём из-под тёмной коры,
Как вы мне, сгибаясь, главами кивали,
Даря свой последний, унылый привет,
Как мне ваши листья по ветру шептали:
«Куда ты уходишь? – Там счастия нет».
Не от этих ли живых картин буйная метафоричность поэта, смелый размах образности Владимира Бенедиктова?.. Не там ли родилось упоение драмой жизни?.. Поэт говорит так, как заговорят через полвека:
Плаватель по морю бурному носится,
Где бы маяк проблеснул?
У моря жадного дна не допросится,
Берег – давно потонул.
Там его берег, где ты зажигаешься,
Горний маяк для очёс!
Там его дно, где ты в небо впиваешься,
Сребряный якорь небес!
Не правда ли, вы не знали такого поэта? Признайтесь, что этих строк вы не помните?
Снова ясно, вся блистая,
Знаменуя вешний пир,
Чаша неба голубая
Опрокинута на мир.
А ведь это – настоящая поэзия. Между тем репутация Владимира Бенедиктова волею судеб складывалась драматично. «Неудачник Бенедиктов..» – так грустно назвал свою статью Станислав Рассадин. Впрочем, начало поэтического пути Бенедиктова было блистательным.
В 1835 году вышла книга «Стихотворений» Владимира Бенедиктова. «Вся читающая Россия упивалась стихами Бенедиктова, – вспоминал Яков Петрович Полонский. – Он был в моде – учителя гимназий в классах читали стихи его ученикам своим, девицы их переписывали, приезжие из Петербурга, молодые франты, хвастались, что им удалось заучить наизусть только что написанные и ещё не напечатанные стихи Бенедиктова. И эти восторги происходили именно в то время, когда публика с каждым годом холодела к высокохудожественным произведениям Пушкина, находили, что он исписался, утратил звучность – изменил рифме и всё чаще и чаще пишет белыми стихами».
Последние, вершинные произведения Пушкина тогда не были опубликованы. Из всего «Медного всадника» появилось только вступление, но и оно, в сущности, не было замечено. Настоящее понимание величия Пушкина ещё впереди. Цикл статей Белинского о Пушкине будет создан позже. Далеко еще до слов Ап. Григорьева о Пушкине («наше всё»), до книги П.В. Анненкова, до речи Достоевского...
В поэзии 28-летнего Владимира Бенедиктова было что-то двойственное. Яков Петрович Полонский писал: «Бенедиктов был в своём роде феномен, редко повторяющийся. Он соединял в себе лиризм самый возвышенный и самую пошлую прозу; чувство красоты и отсутствие вкуса... Читая стихи его, местами изумляешься красоте стиха, – местами хочется смеяться или сожалеть».
Но, может быть, то, что казалось современникам отсутствием вкуса, было рождением нового стиля? Или проявлением каких-то тенденций, которые окажутся плодотворными в будущем? И нам сегодня, после Капитана Лебядкина и Козьмы Пруткова, после Велимира Хлебникова, Игоря Северянина и Николая Заболоцкого, не кажется странной «Наездница» Бенедиктова:
Люблю я Матильду, когда амазонкой
Она воцарится над дамским седлом,
И дёргает повод упрямой ручонкой,
И действует буйно визглявым хлыстом,
Гордяся усестом красивым и плотным...
....................................................................
И носится вихрем, пока утомленье
На светлые глазки набросит туман...
Матильда спрыгнула – и в сладком волненье
Кидается бурно на пышный диван.
Нескрываемый восторг и тонкая ирония одухотворяют влюблённо-шутливую зарисовку. Нельзя не улыбнуться «усесту» и «пышному дивану». Кстати, Бенедиктов любил изобретать неведомые слова и «неслыханные звуки». Почти футурист или обэриут...
Владимир Бенедиктов соткан из противоречий, из несовместимых начал. Поэт-романтик, он был наделён выдающимися математическими способностями, изучал высшую математику и астрономию (даже написал популярную книгу по астрономии), видел «огнь всемирный» и мыслил космически, прозревая судьбы земли, её «экологию» (говоря по-нынешнему). Сердце поэта, ум учёного, дисциплина финансиста соединились в характере Бенедиктова.
Получив военное образование в кадетском корпусе, Бенедиктов служит в Измайловском полку и во время польской кампании (1830–1831) участвует в штурме Варшавы, за что получает орден Святой Анны 4-й степени «За храбрость». А Польшу, польскую поэзию, польскую женщину он любил всю жизнь...
Бенедиктов не стал военным, ушёл в отставку и поступил на гражданскую службу по финансовой части, где сделал успешнейшую карьеру. «Пламенный поэт» для своих читателей и поклонников, в жизни он образцовый чиновник, доверенное лицо министра финансов, член правления и глава банка. Это противоречие нередко обыгрывалось пародистами и критиками.
«Поэзию средних кружков бюрократического народонаселения Петербурга» нашёл Белинский в творчестве Бенедиктова. Первая же статья критика о Бенедиктове, отзывавшаяся на первый сборник поэта (1835), содержала уничтожающий разбор поэтики и стилистики романтического автора, любимца молодой читательской публики. И.С. Тургенев вспоминал, как он, будучи студентом, «воспылал негодованием» на этого «критикана», но постепенно находил его доводы «убедительными» и «неотразимыми».
Белинский был опытный и сильный боец. «Властитель дум» прокладывал курс реалистическому направлению. Он уже ставил во главе литературы Гоголя, явно полагая, что Пушкин отходит на второй план. Белинский недолюбливал романтизм – за отвлечённость, вычурность и оппозицию разуму. Резкие оценки давал критик Бестужеву-Марлинскому, Кукольнику. Не по душе была Белинскому поэзия Боратынского с её неверием в прогресс и науку – «Век шествует путём своим железным...» Наблюдения Белинского были, казалось бы, меткими, вескими, но что-то живое при этом критик всё-таки перечёркивал.
Среди почитателей таланта молодого Бенедиктова были Жуковский, Тютчев, Вяземский, Фет, Полонский, Шевырёв... Однако приговор Белинского оказался на долгие годы непреодолимым.
В 50–60-е годы голос Бенедиктова обретает новую силу (сказался общественный подъём, но, быть может, и критика Белинского была небесполезна). Смело взывает поэт в стихотворении «Новому поколению (от стариков)»:
Шагайте через нас!
Вперёд! Прибавьте шагу!
Дай Бог вам добрый путь!
Спешите! Дорог час,
Отчизны, милой нам,
ко счастию, ко благу,
Шагайте через нас!
Вернувшись из заграничного путешествия, Бенедиктов произносит неожиданное признание:
После ж веселья чужбины,
Радостей суши и моря –
Дайте родной мне кручины!
Дайте родимого горя!
С библейской мощью выражает поэт веру в победу добра над злом:
Не унывай, о малодушный род!
Не падайте, о племена земные!
Бог не устал, – Бог шествует вперёд;
Мир борется с враждебной силой Змия.
Эти строки Бенедиктов прочитал 10 января 1860 года на публичном чтении в пользу нуждающихся литераторов, где выступил вместе с Тургеневым, Некрасовым, А.Н. Майковым, Полонским... Стихотворения Бенедиктова «Борьба», «И ныне» были восторженно приняты слушателями. Некрасов тогда же напечатал их в «Современнике».
Громадна по объёму и замечательна по уровню переводческая работа Бенедиктова. Известно, как восхищался Т.Г. Шевченко переводом «Собачьего пира» Огюста Барбье, который сделал Бенедиктов. Здесь передано всё исступление революционного порыва, взрыв ненависти с двух сторон:
Чернь грязною рукой там ружья заряжала,
И закопчённым ртом,
В пороховом дыму там сволочь восклицала:
«Е... м..! Умрём!»
Бенедиктов переводил И.В. Гёте, Ф. Шиллера, Дж. Байрона, У. Шекспира, А. Шенье, В. Гюго, Т. Готье, А. Мицкевича. Многие переводы Бенедиктова лежат в архиве неопубликованными.
В советские годы началось новое прочтение и возвращение поэзии Владимира Бенедиктова к читателю, в культуру. И здесь особенно велика роль Л.Я. Гинзбург, которая сумела раскрыть эстетическую ценность метафорического стиля Бенедиктова.. Внимательно исследовал путь поэта Ф.Я. Прийма. Новые стороны поэтической философии Бенедиктова увидели Вадим Кожинов и Елена Кузнецова, включившие поэта в «тютчевскую плеяду». Ценные наблюдения – в статьях Александра Архангельского, А.А. Илюшина, Б.В. Мельгунова, Ст. Рассадина и других исследователей.
Есть среди поздних стихотворений Владимира Бенедиктова горестно-ироническое «Вход воспрещается»:
«Вход воспрещается» –
как часто надпись эту
Встречаешь на вратах,
где хочешь ты войти,
Где входят многие,
тебе ж, посмотришь, нету
Свободного пути!
Нечто вроде «Вход воспрещается» было у врат наследия Владимира Бенедиктова. Не входите, неинтересно... Входите! Интересно! Мир Бенедиктова за два века обернулся к нам притягательней, властней и беспредельней, – мир поэзии и веры:
Не истощил Господь своих даров,
Не оскудел верховной благодатью, –
Он всё творит – и Библия миров
Не замкнута последнею печатью.
Фамилия Бенедиктов в буквальном переводе с латинского – «хорошо сказанное». Впрочем, это гипотеза...