Времена, когда люди, профессионально интересующиеся театром, пишущие о нём, могли в летние месяцы почти совершенно расслабиться, похоже, окончательно миновали. Ещё как будто вчера мы все дружно вспоминали почившую в бозе советскую гастрольную политику да сетовали на тотальные сценические каникулы, аккурат сопоставимые по продолжительности со школьными. А они с каждым годом поступательно и неуклонно сокращались, и в итоге в Москве теперь никакой паузы между сезонами просто не существует – один буквально наслаивается на другой. Ряд театров ещё вовсю функционирует в июле. Иные поднимают свои занавесы уже в августе. Причём обе категории отнюдь не ограничиваются в этот период проверенным репертуаром, а выпускают – одну за одной – премьеры. Интенсивный фон громких фестивалей и именитых гастролёров насыщает общую картину до предела: знай, театральный критик, успевай поворачиваться. В Авиньон, прости господи, не вырвешься…
Впрочем, сегодня можно с наступлением жарких дней выезжать из столицы за свежими сценическими впечатлениями не только на Запад, но и на Восток. Театральная Россия сейчас, кажется, стремится не отстать от центра в процессе трудового освоения былого межсезонья. Всякого рода заманчивых предложений к нашему брату, ставшему неожиданно чрезвычайно востребованным профессионально, поступает из разных городов и весей изрядное количество. О том, чтобы суметь охватить их все, речь не идёт – тут хотя бы постараться описать то разнообразно интересное, чему успел за три стремительно пролетевших месяца побывать очевидцем. Зрителем, а иногда – бери выше! – судией или даже творцом, пребывающим по ту сторону рампы. Автор этих заметок, надо сказать, вовсе не представляет собой в этом смысле какое-то уникальное явление. Ещё одной характерной особенностью современного российского театрального процесса стало своего рода «размывание» прежних чётких цеховых (а также географических) принадлежностей. Многие участники его с недавних пор почувствовали себя как-то особенно тесно в рамках одной ремесленной категории, в пространстве одного города, да и в пределах, собственно, рода искусства. Но – обо всём по порядку…
ЯРОСЛАВЛЬ
Странная, намеренно коверкающая языковые нормы фраза, вынесенная в заголовок данного текста, сейчас уже абсолютно не режет слух: «Серебряные медведи» минувшего Берлинале враз придали ей все необходимые права на существование и даже более того. После неожиданного международного кинотриумфа картины Алексея Попогребского как-то уже неловко стало произнести: «Как я провёл это лето» – остаётся дожидаться внесения новых дополнений в словари. А один из тех, кому мы этим будем обязаны, один из триумфаторов Берлинского смотра Сергей Пускепалис этим весной был занят не только пожинанием заслуженных лавров в виде престижнейшего приза за лучшее исполнение мужской роли, но и репетиционным процессом в Ярославском государственном академическом театре драмы им. Фёдора Волкова. Где он, служащий там в должности главного режиссёра, готовил к выпуску пьесу Антона Павловича Чехова «Три сестры».
Волковская премьера, состоявшаяся аккурат на пороге лета – почему мы, строго следуя хронологии, начинаем наши осенние заметки о летних впечатлениях именно с неё, – стала одним из заключительных событий чеховской театральной юбиляции, одной из самых грандиозных, несомненно, сценических работ в масштабе страны по размаху замысла, затраченным средствам и людским ресурсам (хотя с недавним приходом к руководству первым русским театром знаменитого директора Бориса Мездрича здесь по-другому не работают, только широко, с максимальными амбициями)… И она же явилась, возможно, наибольшим разочарованием в том длинном «датском» ряду к 150-летию классика, который довелось увидеть за сезон.
Да, вершащееся на подмостках действо недвусмысленно заявляет о своих серьёзных претензиях с первой же минуты, когда на нас движется парадным маршем артиллерийская бригада во всей её красе, а жезл возглавляющего её тамбурмажора венчает… чучело чайки. Ты волей-неволей начинаешь ожидать явления иных несценических персонажей и «чеховских мотивов», представляющих другие произведения писателя, – и они не замедляют возникнуть в образе едва ли не впервые выведенной Пускепалисом на публику несчастной жены подполковника Вершинина. Она в Ярославле даже обрела имя – Клара и, таким образом, параллельно служит родом эха Сары, аукнувшейся из более ранней по времени написания пьесы «Иванов». Режиссёр спешит провозгласить, что ставит, в соответствии с мейерхольдовским заветом, не просто «Трёх сестёр», но «всего» Чехова. Однако, будучи поглощённым этой глобальной идеей, он, кажется, слегка позабыл о героях и коллизиях названия, значащегося на афише. Нет, герои пьесы живут здесь интенсивной жизнью (порой даже с избытком, чересчур интенсивной), на сцене ежесекундно что-то такое, преимущественно острое и парадоксальное происходит, но за этим ни дать ни взять эйзенштейновским «монтажом аттракционов» отчаянно теряются смысл, содержание, сам режиссёрский посыл и такая далеко не последняя для данного автора вещь, как человеческие связи.
То есть связи в новой волковской версии опять-таки имеются – только в несколько ином значении слова. Вершинин тут овладевает Машей лихо по-солдатски, задрав ей юбки прямо под забором. А Наташа исхитряется удовлетворить своего будущего супруга Андрея под столом. Не хочу показаться «непродвинутым», но, на мой взгляд, сие есть, во-первых, запоздалое повторение порядком приевшихся европейских задов в осмыслении чеховского наследия, а во-вторых, мы в последние годы столько уже навидались Прозоровых, Астровых с Войницкими да Раневских с Петями Трофимовыми, низведённых до простейшего физиологического уровня, что теперь очень хочется увидеть их всё ж таки в несколько приподнятом состоянии.
В Ярославле сегодня пытаются, и не без очевидных успехов, строить живой, современный, ярко выраженный режиссёрский театр со своим неповторимым лицом, чего родоначальник Мельпомены российской, несомненно, заслуживает. Путь этот, естественно, не может быть идиллически гладким. Но все основные составляющие для его преодоления налицо: блестящая труппа, замечательный, творчески мыслящий директор, талантливый, можно сказать, европейски состоявшийся главный режиссёр… Сергею Пускепалису, продолжающему совмещать эту должность с завидно складывающейся актёрской кинокарьерой, хочется пожелать получения ещё одной серьёзной награды, но уже в другой его ипостаси. И быть может, уже не серебряной, но золотой. К тому у него имеются все внутренние данные плюс комплекс внешних «привходящих обстоятельств», включая такой немаловажный фактор, как внутритеатральная конкурентная среда. В Волковском теперь работает очередным режиссёром и Евгений Марчелли – один из самых острых и своеобычных наших постановщиков. Свой переезд из Калининграда в Ярославль он оформил спектаклем «Екатерина Ивановна» по пьесе Леонида Андреева (премьера которого прошла всего через несколько дней после «Трёх сестёр»). Также весьма «волюнтаристски» подходящих к первоисточнику, также довольно жёстким по отношению к населяющим его персонажам. Ещё более «вызывающим» с точки зрения ревнителей строгой сценической морали. Однако ясно проработанным во всех своих компонентах, выстроенным, осмысленным, задающим самому себе чёткие вопросы и на них в процессе действия отвечающим.
Мы сейчас прервём разговор о постановке Марчелли, по сути, его не начав. Что-то мне подсказывает – в относительно обозримом будущем этот, возможно, спорный, но – как к нему ни относись – мастерски сделанный спектакль будет показан в столице. Вот тогда, видимо, и будет хороший повод разобрать его во всех подробностях и вернуться в его свете к извечной теме интерпретации классики, чтобы в итоге прийти всё к тому же самому выводу: классика может быть интерпретирована как угодно (ну или почти как угодно), единственное обязательное условие – чётко представлять, о чём ты её «устами» говоришь и чего конкретно ради переосмысляешь.
ЛЫСЬВА
В Лысьве Пермского края (население 68 720 человек, согласно последней переписи населения), уже в третий раз – из общих восьми – принимающей Фестиваль театров малых городов России, русской классики было представлено мало. В предыдущих смотрах, ведущих свой отсчёт с 1994 года, когда Государственный театр Наций впервые собрал воедино всё лучшее, чем богата отечественная сцена за пределами областных столиц и прочих многотысячников, Гоголь с Островским (а также временами Леонид Андреев) неизменно составляли значительный процент фестивальной афиши. О «нашем всё» – Антоне Павловиче – мы уже и не говорим: какой праздник без «Чайки» или «Дяди Вани»?
(Я, конечно, слегка утрирую реальное положение вещей, но в прежние годы программа действительно состояла по большей части из имён драматургов «проверенных».)
Не обошлось без Чехова и на сей раз, только был юбиляр на VIII фестивале в гордом одиночестве, отвечая за все предшествующие века отечественной драматургии драматическим этюдом в одном действии «Лебединая песня», он же «Калхас». (Точно так же, как за всю зарубежную классику отвечал один-единственный «Стеклянный зверинец» Теннесси Уильямса.) Который – увы! – стал едва ли не самым слабым фестивальным звеном: даром что в спектакле Государственного башкирского драматического театра из города Салавата (155 596 чел.) играл Олег Ханов – выдающийся актёр, обладатель мощного трагического темперамента. Проблема заключалась в том, что он опять-таки (в соответствии с выявленным нами трендом) выступил в двух лицах воедино. И трагику Ханову вкупе с его героем – трагиком Миловидовым – постановщик Ханов не то чтобы не помог, а скорее, напротив. Прямолинейная, «школьная» режиссура порядком занизила потенциальный накал, а порой и вовсе действовала на явном «противоходе» актёрскому существованию.
Но в целом фестиваль, на котором мне в третий раз (и в третий раз в славной Лысьве) посчастливилось работать в жюри, подтвердил свой статус примечательнейшей, не говорим уже, сколь важной и нужной, театральной акции, в очередной раз продемонстрировал, какими большими силами и умениями располагают малые города, и какие-то новые тенденции наглядно обнаружил.
И первая из них, бросающаяся в глаза опять-таки уже на уровне афиши, – малые города начали активно изменять классике с «новой драмой», вслед за столицами и в опережение своих областных собратьев они – теперь можно констатировать – преуспели в её освоении.
Так, творчество даровитого белорусского охальника-радикала Павла Пряжко было представлено сразу двумя постановками – бойким, зажигательно весёлым (особенно поначалу, к финалу же порядком скисающим), стильно, «дизайнерски» оформленным «Урожаем» Нижневартовского театра (население города 248,3 тыс.) и показанной хозяевами, Театром драмы им. А.А. Савина, «Третьей сменой» – сочинением из быта нынешних постпионерских лагерей, балансирующим между соц-артом и абсурдом, сыгранным молодыми лысьвенскими актёрами азартно и с вообще исторически свойственной этому коллективу самоотдачей.
Пьесу Вячеслава Дурненкова «Экспонаты», действие которой, кстати, происходит аккурат в малом городе, привезли на фестиваль из Прокопьевска (212 029 чел.). В постановке многообещающего московского режиссёра Марата Гацалова она стала одним из заметнейших событий сценического форума, прозвучала хлёстко и выразительно. Другое дело, что значительная часть ролей здесь сыграна студентами-первокурсниками не театрального института, а Прокопьевского колледжа искусств. Ребята старались до чрезвычайности, но общий исполнительский уровень получился в результате несколько неровным.
А в качестве «спектакля открытия» лысьвенцев радовал (правда, справедливости ради нужно отметить, далеко не всех находящихся в зрительном зале) спектакль Санкт-Петербургской режиссёрской лаборатории ON. ТЕАТР «Записки провинциального врача» – достаточно шокирующий и погружающий в чувство безысходности вербатим (то есть документальный драматургический текст) ещё одного видного представителя движения «Новая драма» Елены Исаевой.
Тут стоит сделать оговорку: в одной из многочисленных фестивальных дискуссий было высказано мнение, что употребление самого этого термина «новая драма» ныне звучит некорректно. Дескать, нет уже больше такого понятия, умерло вместе с одноимённым ему фестивалем. Пусть так, но все основные творцы его остались и продолжают активно действовать. Можно обозначить это направление «новой пьесой», или, по аналогии с современным изобразительным искусством, «актуальной драмой» – суть дела от того не меняется. Эти зачастую несовершенные с точки зрения профессиональной техники, порой подчёркнуто несценические произведения вызывают у российских театров всё больший интерес. Малые города оказались в авангарде процесса во многом потому, что им, что называется, жизненно необходимо быть сегодня более активными, более подвижными, ищущими. Более социально ориентированными, в конце концов, а для выражения этой ориентации острые (активно использующие – из пьесы слов не выкинешь – ненормативную лексику) пьесы Пряжко и Дурненкова, мне кажется, годятся куда лучше, нежели бог весть какое по счёту осовременивание чеховского наследия.
КУРЬЯ
Некоторые российские театры предпочитают сегодня не ждать милостей (в виде современных пьес) от драматургов, а ковать насущно необходимое монологически-диалогическое «железо» своими руками, хотя и с помощью «литературных специалистов». В этом им содействует московское творческое объединение «Культ-проект» – маленький, но удаленький коллектив инициативных, искренне любящих искусство в себе и вовне себя людей, занятых постоянным изобретением каких-то новых и полезных ему форм деятельности. Некоторое время назад они придумали и осуществили перманентно действующую лабораторию под замечательным названием «Живому театру – живого автора». Суть её заключается в том, что группа драматургов, а также людей, силящихся быть таковыми (это я в данном случае о себе, отныне причисленном с лёгкой руки «Культ-проекта» к славному драматургическому племени), десантом выбрасывается в некий город, где в кооперации с местными сценическими силами, включающими в себя режиссёра и артистов, идёт в народ, пытаясь создать документальный спектакль, посвящённый тому, что происходит «здесь и сейчас».
В прошлом году подобный проект был апробирован в содружестве с Кировским театром «На Спасской», вследствие чего появился сперва в эскизном варианте, а затем в виде полноценного репертуарного объекта спектакль «Так-то да», живописующий сегодняшнюю жизнь старинной Вятки и населяющих её вятичей-кировчан.
Освоив городской пейзаж, «Культ-проект» решил обратиться лицом к деревне, причём к деревне алтайской, которая есть, как это всем известно со времён Шукшина, особая статья. Постановка, получившая при рождении актуальное наименование «Деревня. net», начала создаваться минувшим летом под крышей Алтайского театра драмы, откликнувшегося на необычное предложение с недюжинным энтузиазмом. А местом её рождения было избрано удивительное, совершенно особое место – районный центр Курья и Курьинский район, лежащие в трёхстах километрах к югу от краевой столицы.
Основной сформулированной задачей будущего спектакля стал вопрос о том, живы ли сегодня шукшинские герои, эти единственные и неповторимые чудики… Забегая вперёд, хочу со всей прямотой, на которую способен драматург, работающий в документальном жанре, ответственно заявить: они живы-здоровы и прекрасно себя в алтайской «Шамбале» чувствуют.
А о том, как мы совместным московско-барнаульским экипажем их искали, а вернее, как они практически с места в карьер принялись в изобилии находиться сами, равно как и о том, что из всего этого вышло на подмостках Театра имени Василия Макаровича, что, надеюсь, ещё выйдет и куда подобные поиски в результате могут завести, – читайте в продолжении данных путевых заметок пополам с театроведческими размышлениями, при всём моём старании не уместившимися на одной газетной полосе.
Слишком о многом хочется рассказать…
Весьма уж насыщенным образом я провёл этим летом. Как, собственно, и весь российский театр в целом.
, МОСКВА–ЯРОСЛАВЛЬ – ПЕРМСКИЙ КРАЙ – АЛТАЙСКИЙ КРАЙ – МОСКВА