В самом начале герой этой книжки – две большие повести плюс немалые рассказы – удивляется, зачем он нужен одной из героинь. «Ей почему-то интересно шляться со мной по подвалам, слушать поэтов, пить из горла водку, изысканно материться, как матерятся филологини, курить травку и менять половых партнёров». Налицо хорошо переваренный Хемингуэй, мутировавший у того же Довлатова в особый стиль «многозначительного» лаконизма. «У неё метр восемьдесят восемь. Разглядываешь грудь – ни головы, ни ног не видно». В дальнейшем, конечно, изначальный скелет «лаконизма» обрастает у автора пресловутым «виноградным мясом» языка, милыми аберрациями молодости его героев: «В 1998 году мы с Андреем сидели на Воробьёвых горах у здания МГУ, у главного входа, на парапете смотровой площадки, и пили пиво. Нет, мы, кажется, тогда ещё ничего не пили» – и прочей «плодово-ягодной» стилистикой наращивания жанровых мускулов. То есть ажурная вязь «многозначительных» фраз «сплачивается», так сказать, в расщеплённый «ласточкин хвост» вполне себе плотной, как говорили в Литинституте, прозы, и далее читаешь быстро, запоем, невзирая на времена и нравы.
Рассказы очень хороши, там про чай со слоном и разговоры о Бродском и Цветаевой, а за окном танки по Белому дому стреляют. Или один говорит, «пью седьмые сутки, ничего не помню, глаза раскрываю, а рядом баба. «Ты кто?» – спрашиваю, а она: «Глаша». А другой: «Хорошо в июле выпить пива!» Но главное, конечно, повесть в начале. В её названии «Спутник», естественно, метафора и символ – то ли попутничества, то ли очередного ползучего эмпиризма. Короче, про любовь. Со второй повестью «Шиворот-навыворот» всё ясно, она про дурдом, когда сначала «идёшь в магазин и покупаешь ноль-пять, чтобы залить святую воду в организм», а потом оказывается, что нельзя было, снова Глаша будет рядом сидеть. Или Клава.
Впрочем, автору веришь не только из-за проделанной работы в описании знакового и знакомого прошлого. У Харченко всё как-то естественно, без надрыва. Интересно авторское «видение», состоящее в «неведении», в особом методе, не утруждающем себя рефлексией.
Вот, например, героиня упомянутой повести, открывающей сборник. Такие говорят «ты» взрослым мужчинам. Она может позвонить хорошо за полночь (и в этом гендерная, между прочим, революция в прозе и заключается: Нарбикова и Козлова как раз оттуда) и сказать, мол, приезжай, я беременна. Ещё недавно у той же Инны Искренко в 80-х мужчина плавил трубку телефона и грелся, как ротор, требуя её к себе, и она-таки приезжала, а в этой прозе всё не так. Не так горячо, более цивилизованно, что ли, отсюда и литература. А не жизнь, что само собой разумеется, поскольку если бы мы действительно, как предупреждают в начале, «легко узнали себя, своих близких, соседей и сослуживцев», то и писать-читать особо было бы нечего – иди да узнавай на каждом шагу, чего в книжке ковыряться. А так не как у Искренко, не мачо бездумный, а нормальный, как уже говорилось, вменяемый элемент. То есть осторожный, не верящий, не доверяющий, тест на беременность и детектор лжи ему подавай. «Я когда трубку бросил, потом долго по ночам ворочался. Встану в три, подойду к аппарату, нажму «Леля», телефон трень-трень, номер набирает, и вот когда уже первый гудок чуть заскрипит в ухе – нажимаю отбой».
Герой словно серфингом с девушкой занимается на пару – то на гребне, то под кайфом очередного обмана, а в результате… Сейчас, дайте вспомнить, как это бывает. «Лет через пять после их размолвки она ему позвонила. Оказывается, он ей приснился, а она была суеверна. Вспоминали прошлое по телефону. Смеялись. Он вспомнил, как однажды на Рождество она купила ему в подарок мухобойку...»
Кстати, о прошлом. Иногда кажется, что оно никогда не закончится, как 60-е или как типажи у той же Инны Искренко. У неё «так и шли законным браком», а у нашего автора герой никак разойтись с женой, которая ушла к другому, не может (поскольку чего-то там у них с ремонтом затягивалось), «Так и жили, как раньше, спали в одной постели, за котом Рыжиком ухаживали, на вечера литературные ходили, только никакой близости».
И знаете, что ещё? О совпадениях неслучайных хотелось бы сказать. У автора книги герой «развернулся и пошел на выход. Эсэмэска от Лели: «Приезжай в Бибирево». И я поехал в Бибирево». А тогда как было? Сергей написал, когда уже Инны не стало: «Приезжайте в Бибирево». Не поехал, так хоть теперь помянем… Чаем со слониками, да.