Режиссёр Борис ТОКАРЕВ заканчивает работу над 8-серийным телефильмом «Прорицатель» (о нём мы не раз рассказывали в предыдущих выпусках «Нашего кино»), который вместе со своей женой режиссёром Людмилой Гладунко создаёт в рамках специальной городской программы правительства Москвы по поддержке отечественных телефильмов. Все тяготы российской киноиндустрии он в полной мере испытал на себе.
– Борис Васильевич, как бы вы определили нынешнее состояние российского кинематографа?
– Наше кино находится в движении. Свежий пример – «Золотой лев» последнего Венецианского фестиваля получил «Фауст» Александра Сокурова. Любая страна мечтает получить такую награду, а мы завоёвываем их не столь уж редко, вспомним, например, «Возвращение» Андрея Звягинцева.
Да, наше кино в движении, но сегодня оно всё больше разделяется на фестивальные ленты, с одной стороны, и откровенно коммерческие фильмы, например, «Любовь-морковь», – с другой. В результате картин, рассказывающих реальные истории из нашей реальной жизни, не так много.
– Кстати, «Любовь-морковь» по сборам была одним из лидеров проката.
– Да, деньги определяют многое. Но надо хорошо понимать, что, во-первых, в фильмах должно быть то, что мы называем душой, идеей, жизненным смыслом, а во-вторых, кинематограф должен быть дифференцированным. В советские времена на киностудии присылалась разнарядка – сколько и каких фильмов снять в этом году, например, пять фильмов о колхозниках, три картины о рабочем классе, четыре – про Великую Отечественную войну. Да, всякие разнарядки на первый взгляд – это совсем нехорошо. Но как ни странно, такого рода социально-тематический заказ позволял в итоге создавать широкую картину общественной жизни. Не зря фильмы тех лет смотрят и сегодня, смотрит и молодёжь. Кстати, только кажется, что на Западе никакого заказа нет в помине, а полная свобода. Нет, это не так. Мы про следователей, адвокатов, бандитов, шоуменов снимаем, а вот снят хотя бы один достойный фильм о рабочем классе? Или про колхозников, фермеров? Что, у нас уже нет рабочих, инженеров, геологов, крестьян? О чём они думают, как живут, какие они?
– А вы что же не снимете?
– Как режиссёр я бы с удовольствием делал такие картины – они близки зрителю. Но система финансирования кино мне не очень понятна. Вернее, понятна, но от этого не легче. Неслучайно многие кинематографисты считают, что систему финансирования кино надо менять. Федеральный закон № 94 от 2005 года низвёл кинокартины в разряд продукции, по которой надо проводить торги. Как же так?
Кроме того, если страна выделяет на кино немалые деньги – до 70% бюджета картины, тогда государство должно подсказать продюсерам: ребята, давайте не только про бизнесменов и бомжей снимать. Бизнесмены подчас мучаются проблемами, страшно далёкими от проблем абсолютного большинства наших соотечественников, а бомжи тоже людям малоинтересны, потому что они хотят нормальной жизни. Это как фестивальное кино, где все русские мужики – пьяницы, а все бабы бросают своих детей. Я насмотрелся этих фильмов до опупения и понимаю, что зритель на них не пойдёт – ему этого не надо.
– Но такое, к сожалению, в жизни бывает.
– Да. Но искусство должно дарить надежду. Я не чистоплюй, знаю, что есть всякое и всякие, однако это не означает, что людей, которые живут в ужасных условиях, я должен добить своими картинами. Я их поднять призван, чтобы они из-за своего покосившегося забора увидели что-то другое, светлое и позитивное. Я не призываю лакировать действительность, я говорю о том, что народ всё равно тянется к прекрасному. Взять, например, фильм об уголовнике, который вышел на свободу. В российском кино это картины типа «По прозвищу «Зверь», а в советском – «Калина красная». Когда Василий Макарович Шушкин умер, ему на могилу несли ветки калины. Вот вам две точки зрения на одну ситуацию.
– Как же быть?
– Кино требует серьёзных реформ, которые должны провести совместно правительство и кинематографисты. От правительства нужен ряд законов, которые спасают национальное кино. Таких примеров в мире много. Скажем, во Франции существует квота на показ иностранных фильмов: 75% – французских картин, 25% – зарубежных. И нам она жизненно необходима, ведь сегодня в прокате практически нет российских картин. Такие картины есть, только их не показывают. Потому что у нас финансируется лишь производство фильма. А в бюджет иностранной картины закладываются деньги и на производство, и на прокат: рекламу, печатание копий, полиграфических плакатов и т.д.
– Кроме введения квоты что ещё нужно сделать?
– Кроме квоты должен быть единый электронный билет, о чём талдычат много лет. Да и билет в основную массу кинотеатров не вправе стоить 300 рублей, его надо сделать дешевле. Должна быть система кинотеатров, где нужно показывать разное кино. Например, в «Иллюзионе» годами шли фильмы Тарковского, один сеанс в день, и зал всегда был полон. Был «Кинотеатр повторного фильма». Была продуманная система, человек мог выбрать, что ему смотреть. Что сегодня можно выбрать? Количество кинотеатров по сравнению с советским периодом сократилось в 10 раз.
И ещё важный момент. Я сейчас у всех прошу денег: у Министерства культуры, кинофонда, московского правительства… А должны быть кредиты на производство кинофильмов, но не под 18–20%, как сейчас, а под 3%.
– А кинематографисты как могут повлиять на ситуацию?
– Кинематографисты должны нести моральную ответственность за свою продукцию.