В 1962 году на советские экраны вышел фильм Феликса Миронера «Увольнение на берег». В главной роли успешно дебютировал молодой актёр Лев Прыгунов. Потом последовали яркие работы в картинах «Они шли на Восток», «Дети Дон Кихота», «Безотцовщина» и «Трактир на Пятницкой». С момента первого появления Прыгунова на экране прошло почти 50 лет. Но артист и сегодня продолжает сниматься в кино и является одним из самых популярных и востребованных отечественных актёров.
В прошлом месяце в Государственном центральном музее современной истории России проходила выставка живописи, приуроченная к 70-летию мастера. А совсем недавно артист и художник выпустил свой первый сборник стихотворений.
– Труднее всего заставить себя работать, – признаётся Лев Георгиевич. – А понятие таланта – это та платформа, без которой ничего нельзя сделать. Талант, как говорил Шолом Алейхем, что деньги: или они есть, или их нет. Я не могу писать картины на заказ, а пишу только то, что рождается у меня изнутри, как энергетический импульс. Поэтому и метод, по которому я работаю в живописи, называю «энергетическим реализмом».
– Так вы основоположник нового направления?
– Ну в какой-то степени да. В Америке было много художников, которые при жизни продавали свои работы по 500 тысяч долларов. Но после их смерти картины было невозможно продать даже за минимальную цену. В России же, как и во многих других странах, наоборот – художника признают только после его смерти. И живопись раньше заказывали просвещённые люди, и отбор шёл через них. А уже с ХХ века начинают заказывать не образованные люди, а жадные торговцы картинами, которым выгоден тот художник, который в день способен писать десятки картин. От продажи его работ можно получить хорошую прибыль.
А к кинематографу вообще нельзя относиться серьёзно. Кино – это «movie» – это то, что движется и развлекает. В Америке серьёзно относятся к кино только потому, что оно приносит колоссальные деньги. И им плевать на идеологию. Хотя благодаря кинематографу американцы отлично управляли своей страной в период тяжелейшего кризиса в начале 30-х годов. Когда в их стране господствовал гангстеризм, американцы снимали только комедии и музыкальные фильмы. И ни одной картины про гангстеров. У нас же всё наоборот: в самый разгар гангстеризма мы снимаем «Бригаду». А потом удивляемся, откуда в России столько убийств и грабежей.
– Лев Георгиевич, а чем отличается наш сценарий от американского?
– Когда я прочитывал первый вариант советского сценария, в большинстве случаев оставался довольным. А после всевозможных поправок его качество обычно ухудшалось. И к началу фильма из полноценного сценария получалась пустышка. Из него выкидывали практически все живые сцены. И несчастные актёры из ничего делали шикарные роли. В американском кинематографе всё по-другому. Поправки и доработки вкладываются в основной сценарий в виде цветных листов. Новая идея – новый цвет. И на твоих глазах сценарий только улучшается. Но когда работа над сценарием завершена, никто не имеет права убрать даже запятую.
Актёр – немужская профессия в России. И это легко объяснить. На Западе известный киноактёр за съёмочный день получает так много денег, что запросто может открыть какую-нибудь фабрику, иметь собственный самолёт или владеть сетью ресторанов. Во время съёмок в ГДР мой партнёр, замечательный немецкий актёр Манфред Круг, за каждый съёмочный день получал 1000 марок. У меня же был договор такой: расписываюсь за 800 марок, а на руки получаю только 60. Но даже эта незначительная сумма была в пять раз больше той, что я получал за один съёмочный день в СССР. Поэтому наши актёры шли на всё, чтобы сниматься в социалистических странах.
Сегодня ни в театре, ни в кино у нас нет нормального профсоюза. Полное отсутствие нормативов. Главную роль могут отснять за два-три дня. И за это время актёр должен справиться с работой, которую положено выполнять за полтора-два месяца. А кто понесёт ответственность за его подорванное здоровье? Никто!
Примечательно, что сегодня российским актёрам стали платить немного больше, чем в советское время. Но разница в оплате труда наших актёров и западников осталась, увы, прежней.
Я не считаю кино искусством. Это ремесло, которым я с удовольствием занимаюсь. Фильмы со своим участием практически не смотрю. Мне это неинтересно. А сценарии всегда прочитываю полностью. Но каждый актёр читает сценарий так, как бы он его поставил. В одной части текста что-нибудь бы дописал, в другой – сократил. В результате выстраивается роскошный фильм. Начинаются съёмки. И тут ты понимаешь, что текст, который надо бы вдвое сократить, раздувают, а сцену, которую можно играть бесконечно, режиссёр может запросто вычеркнуть из сценария.
Я всегда хотел, чтобы и мой сын стал режиссёром. И моя мечта сбылась. Я очень горжусь его последним фильмом «Индиго». Картина сделана на профессиональном уровне. Шикарная игра актёров. И примечательно, что это один из немногих русских фильмов, где добро побеждает зло.
Обожаю свою роль в фильме Булата Мансурова «Картина». Это моя любимая работа в кино. Но её, к сожалению, не показывают уже больше 20 лет. Почему? Не знаю. Это загадка или, наоборот, примитивная разгадка. Видимо, кто-то не хочет, чтобы этот фильм вышел на большой экран. Такая же история и с замечательным приключенческим фильмом «Сердце Бонивура». Но когда в конце 80-х годов от Бюро пропаганды отечественного кино меня пригласили в Литву выступить перед зрителями, я удивился, что в зале был аншлаг. Оказывается, «Картину» по Центральному литовскому телевидению за год показали девять раз. «Мы показывали этот фильм для того, чтобы наши люди знали, что коммунисты сделали со своим народом и со своей культурой».
– Вы и сейчас продолжаете работать в кино. А как же театр?
– Я больше не хочу играть в театре. Нервы уже не те. (Смеётся.) Мне вообще с театром не повезло, потому что почти всегда работал на вводах: за один день я должен был ввестись на главную роль. Да, меня приглашают в антрепризные спектакли. Но я боюсь брать на себя такую большую ответственность.
– И часто отказываетесь от ролей?
– Если есть выбор, то, конечно, предпочту наиболее удачную роль. А в безвыходном положении, когда на столе лежит всего один сценарий, играю то, что предлагают. Лучше работать, чем не работать. Сниматься не соглашаюсь только в том случае, если фильм посчитаю вредным. Когда первый раз прочёл сценарий «Бонивура», то сразу отказался. Потом подумал и предложил режиссёру, что если во время съёмок я не буду произносить некоторых сценарных фраз, то буду сниматься. И режиссёр пошёл мне навстречу.
– Кто из режиссёров сыграл в вашей жизни важную роль?
– Замечательным режиссёром был итальянец Джузеппе Де Сантис. Перед началом съёмок картины «Они шли на Восток» он усиленно подготавливал нас, разогревал. После команды «Мотор» я вспыхивал, как спичка, и начинал интенсивно работать. Марлен Хуциев – полная ему противоположность. Одну крохотную сценку он мог репетировать часами. И время пролетало незаметно. А самым трогательным режиссёром в моей творческой биографии стал Александр Николаевич Файнциммер. Я снимался у него в двух фильмах: «Без права на ошибку» и «Трактир на Пятницкой». Во время съёмок первой картины у нас постоянно возникали разногласия по творческим вопросам – у меня была яркая современная роль, и для этого материала Файнциммер был, на наш взгляд, староват (хотя ему было тогда столько лет, сколько мне сейчас). А вот «Трактир на Пятницкой» – это было его время, поэтому мы доверяли Александру Николаевичу на все 100 процентов. Режиссура Файнциммера проста. Он говорил: «Мальчики, я неслучайно отобрал вас на эти роли. Вы все гениальные артисты. И мне вас учить нечему. Сыграйте, пожалуйста, эту сцену». Мы играли. «Ну просто замечательно. А теперь (глядя на хронометр) у меня к вам только одна просьба: сыграйте эту сцену ровно в два раза быстрее». И таким образом был отснят весь фильм.
Хуциев, Де Сантис и Файнциммер – они научили меня всем основным граням актёрской профессии. И за это я им бесконечно благодарен!
Беседовал