***
Я оттуда, из той избы,
Повседневным трудом обогретой,
Из громады всеобщей судьбы
С перепадами тьмы и света.
Я оттуда, где гонит заря
С первых лет меня утром с кровати,
Где впитал ещё до букваря
Дух и соль стержневых понятий.
Родословной надёжная нить
В самой гуще мужицкого рода
В силах время соединить
В перепутьях труда и свободы.
Хоть давно тот оставил порог,
Хоть и мир предо мной всё просторней,
Чую всею душою исток,
Предков наших надёжные корни.
Я внимаю мычанью коров
И печали тележного скрипа, –
Я оттуда, где быт суров,
Без вранья, показухи и липы.
Где и скуден, и сладок был хлеб
В постоянной страде.
Я оттуда,
Где один лишь бездельник нелеп
В окруженье рабочего люда.
СОСЕДИ
Одни бежали от войны,
Свою спасая шкуру,
Другие рвались на войну,
По мненью первых – сдуру.
Ах, умник, – ловко уберёг
Себя, живёт примерно.
Сосед же лёг под бугорок
Под звёздочкой фанерной.
В полях войны собрали прах,
Перенесли в столицу,
И страж не дремлет на часах
Над этою гробницей.
Ушла в кинотуман война
И страсти поостыли.
Виновных нет – войны вина,
Что тот, другой, в могиле.
Стареет, скрывший жизнь свою
За справочкою липовой.
А мать погибшего в бою
Всю жизнь по сыну всхлипывай.
…Дворец, собаку на цепи
Он приобрёл заслуженно,
Значок какой-то нацепил,
И врёт про фронт за ужином…
***
Как взвыла, взвыла Русь от боли,
Как взмыла, взмыла ввысь мольба,
Как оросилось кровью поле,
Слезою – каждая изба.
Как захлебнулось сердце злостью,
Как брызнул гневный свет из глаз,
И хрустнули под ношей кости –
Так оперлась страна на нас.
Юнцом в кровавой мешанине,
Тая под любопытством страх,
Был, как положено мужчине,
И я в тех самых жерновах.
И знаю не со слов, – а лично,
Сам видел, как ходила твердь,
Как с деловитостью фабричной
Война работала на смерть.
Там и моей немного крови,
Там и моя осталась боль.
Но не смотрю на мир суровей,
Чем те, кто не ходили в бой.
МОНОЛОГ ФАУСТА
…Владелец власти ненавидит Мудрость,
Ведь мудрость знает, что ничто не вечно…
Власть над людьми – она калечит всех,
Кто взял её. Таков закон старинный.
Тут корень самых злых противоречий.
Любая власть твердит одно – о счастье
Для всех. А как насильно сделать
Людей довольными и радостными? Знаешь?
Вот то-то и оно… Еды? Вещей?
Любви доступной? Что ещё? Подай
Всё это, – кажется им мало!
За этим – лишь тоска и скука,
Пресыщенность да истощенье духа…
Всегда есть недовольные. Тогда –
Угроза смерти. Будут все довольны,
Лишь не висела б гибель над тобой.
А счастлив каждый всякий раз иначе…
Бог и Наука? Мудрость и Закон?
Поэзия и Проза – всё мираж?
Когда всё можно – это гибель жизни,
Как на дороге, где летят без правил…
Что отличает нашу жизнь сегодня
От той, что знали век назад? Ничто.
Там «Бог», здесь «Долг». А результат конечный
Тогда и ныне? Да один и тот же –
Апокалипсис. Только нынче он
Реальней и больней былого мифа –
Там хоть надежда на иную жизнь –
Загробную. Теперь же пустота:
За ядерным порогом жизни нету.
И это что? Прогресс? Венец всего?..
Ночной пролётный ливень с громом
Отбушевал над крышей дома –
С громовым треском, свежим плеском,
С чудовищно слепящим блеском, –
Как в гневе: что ж вы спите? Лето ж! –
Смывает мусор, хлам и ветошь.
И долго влага дождевая
Бурлит, побегам жизнь давая.
***
Освоясь понемногу,
Я часто на войне
Определял дорогу
По чьей-нибудь спине.
Пусть пули лупят гуще,
Пусть мрак и стужа, –
Что ж,
За впереди идущим
Держись – не пропадёшь.
Как за бронёю, выжил…
Иду своей тропой,
Уже давно не вижу
Спины перед собой.
***
Век прошлый су’дим на миру,
Всё там расставили как надо,
Зло заклеймили, а добру
Раздали поздние награды.
И нам потомки воздадут –
Зло и добро своё получат.
И уж заметно, – этот суд
Сегодняшних злодеев мучит…
***
Разве вспомнишь все муки, что вынес, –
Тают в дымке пожарищ давнишних.
Только то, что оттуда ты вынес,
Помнить всё же, пожалуй, нелишне…
И с годами всё чаще и чаще я
Обращаю в былое, чадящее,
Свои думы,
– там жизнь полыхает:
Вместе с дымом надежду вдыхаю…
«БОГА ЕСТЬ!..»
Из развалин
худущий, в лохмотьях,
Словно дух, распрощавшийся с плотью,
Дед, согбенный подобьем вопроса,
Опираясь на старческий посох,
Встал, встречая пророческим взором
Наши танки, входящие в город, –
Возглашая библейскую весть,
Ставя точку последнюю в спорах:
«Бога есть!.. Бога есть!.. Бога есть!..»
Только вылез из дымной землянки,
Осеняет крестом наши танки, –
Возражает кому-то старик,
Кто твердил ему в горе, возможно,
«Бога нет, ибо небо безбожно».
Только слаб его старческий крик:
«Бога есть!!!»
– хоть с акцентом, но верно.
Он кричит – всему миру, наверно:
«Бога есть!..»
Перед ним Кишинёв, распростёртый
В пепелищах. Год сорок четвёртый…
Наши танки ревут…
«Бога есть!»
***
Сорвался в омут,
И – до свиданья.
Вот так и тонут
В воспоминаньях.
Ах, там не проза,
Не мемуары,
А кровь и слёзы,
Стрельба, пожары,
И в стужу злую
У эшелона
Вкус поцелуя
Горько-солёный…
А жизнь не сахар, –
А в ней избыток
Надежд и страхов,
Теперь забытых!
И я там юный
В шинельке драной
Прикрыт фортуной
Непостоянной…
Кровь – не водица,
Счёт на минуты…
Зато в столице
Гремят салюты.
И в этой бездне
Почти бездонной
Остались песни
И наши стоны…
А там немало
Всего, что было,
Что не увяло
И не остыло…
ПОДВОДЯ ИТОГИ
Судьбу всеобщую деля,
Приученный к труду и стуже,
Я рад, что жил, моя земля,
Как все.
И может, чуть похуже.
Что рядовым из рядовых
Измерил долгие дороги
Со всеми на правах одних, –
Как все,
хоть был слабее многих.
Что нёс со всеми наравне
Всё, что ложилось мне на плечи,
Задетый пулей на войне,
Был счастлив, –
избежал увечий.
Последним был в очередях
И первым – на призыв набата.
Само собой сложилось так.
Тут нет заслуг.
Но это – свято…
КИШИНЁВ