Арлену Кашкуревичу – 80
Творческая биография народного художника Беларуси, обладателя десятков международных и национальных дипломов и премий Арлена Кашкуревича охватывает целую эпоху. В оформлении этого замечательного графика вышли сотни книг белорусских и европейских писателей. Неслучайно его друг Владимир Короткевич писал: «Давно, ещё с самого начала, когда он сделал иллюстрации к Халдоуру Лакснесу, я понял, что перед нами художник суровый, северный. И одновременно – белорусский, мягкий – если можно говорить про мягкость нашего народа, – добрый, наш». Иллюстрации к книге Лакснеса «Атомная станция» были дипломной работой Кашкуревича в конце 1960-х годов. Недавно мастер вновь обратился к произведениям этого знаменитого исландского писателя, сведя до минимума описательность и максимально выявив эмоциональный строй и философское содержание его книг.
Не будет преувеличением сказать, что всё творчество Арлена Михайловича обращено к духовному миру зрителя и читателя, его станковая и книжная графика требует работы души, напряжения чувств и сопереживания. Художника выделяют мягкость, изящество и благородство линии. Пусть нервной, зато передающей человеческую душу с её глубинами. Это относится и к ранним работам, например, циклу «Город и люди» (1963–1964), посвящённому Минску, где из кажущихся случайными сюжетов складывается образ неповторимый и универсальный. Ещё больше обострилось философское восприятие мира в работах зрелого мастера – в иллюстрациях к «Дикой охоте короля Стаха» Владимира Короткевича, «Собору Парижской богоматери» Виктора Гюго, «Фаусту» Гёте. Женщины, набивающие пулемётные ленты патронами, партизан с конём, пьющие из одной лужи, доктор Фауст, мучающийся неразрешимыми вопросами и готовый продать свою душу Мефистофелю, чтобы получить ответ и остановить мгновение… Художник рассказывает о своих героях без излишнего пафоса, сопереживая им.
Арлену Михайловичу в этом году исполнилось восемьдесят. Те, кому доводилось встречаться c этим удивительным человеком, не могли не обратить внимание на редкостное гармоничное сочетание его душевных качеств: доброты, чуткости, деликатности, глубокой внутренней культуры – с искренним и в то же время непростым творчеством. Искусство для Кашкуревича никогда не было ни «открытием», ни «созерцанием», оно было борьбой, страданием, вечным поиском нового, неведомого.
Интерьер его квартиры сразу выдаёт ценителя прекрасного: картины его друзей, живопись и графика сыновей Игоря и Фёдора, чудесные куклы и флористика его супруги Людмилы Александровны, книги, альбомы, каталоги и многое другое, достойное пристального внимания. На верхнем этаже этого же дома находится мастерская – лаборатория «белорусского Фауста» с соответствующими художническими атрибутами. Здесь Арлен Кашкуревич раскрывает тайны времени, показывает его в развитии или смещении, постигает, что объективнее: бывшее или настоящее. У него особая острота, пластическая оркестровка, энергетика, философская экспрессия, аналитический талант, что, собственно, и ставит его в ряд выдающихся художников нашего времени.
Это Владимир Короткевич назвал своего друга Арлена «нашим Фаустом». Первый цикл по мотивам «Фауста» Кашкуревич сделал в 1975 году для белорусского перевода произведения Гёте. Читатели же увидели иллюстрации годом позже, когда книга вышла в свет. Снова вернулся Арлен Михайлович к «Фаусту» в 1981–1990 годах. В новой версии нет описательности (да и раньше её было совсем мало), во много раз усилилась символичность, знаковость, ещё более выявился вневременной смысл образов трагедии. Фауст в исполнении художника не имеет национальности. Декорацией стала не средневековая Германия, а условные реалии сегодняшнего дня. Главный герой внешне похож на «отца» атомной бомбы Оппенгейма. Кашкуревич как-то заметил: если бы он сегодня создавал новую версию Фауста, то сделал бы своего героя похожим на Андрея Сахарова, великого учёного, который осознал ответственность за свои деяния.
– Когда появилась книга с моими иллюстрациями к «Фаусту», было много споров. Её посылали на разные конкурсы. Но при этом многие редакторы возмущались: «Почему Фауст в очках?!» Но в то время уже были очки… Да и разве в этом дело? Мне надо было осовременить доктора Фауста, создать его образ. Вот я и сделал ему большие очки. Мне хотелось подчеркнуть в нём интеллект. А это вызвало недоумение… Мне невероятно повезло, когда представилась возможность работать над «Фаустом» Гёте. Это дело открыло новые возможности. На этой работе я очень вырос. Полтора года занимался, пересмотрел в Национальной библиотеке много иллюстраций и работ, связанных с 
«Фаустом». И ничто меня не удовлетворило… А сами оригиналы иллюстраций сделал быстро, за полгода. Тем более своим переводом Василь Сёмуха приблизил некоторые образы, придав им белорусскость…
Идея «Фауста» – в ответственности человека за свои деяния. Это очень актуальная мысль. Ведь Фауст как доктор, как учёный познавал мир и привносил в него свои преобразования. Современные учёные обладают колоссальными возможностями изменить мир, поэтому и моральная ответственность за результаты экспериментов огромна. Идея совести и личной ответственности человека делает трагедию Гёте актуальной на все времена. Когда книга уже была напечатана, я почувствовал, что тема меня так увлекла, что я продолжал делать новые и новые работы. И даже сейчас у меня появляются мысли, что надо будет продолжить серию…
Не будет ошибкой сказать, что к своему Фаусту Кашкуревич шёл всю сознательную жизнь. И судя по тому, что Арлен Михайлович до сих пор интересуется всем, что касается художественной визуализации знаменитого произведения, этот путь не закончен. Диалог Кашкуревича и Гёте продолжается.
Интересная деталь: во время войны Арлен Кашкуревич с родителями был в эвакуации в Саратове. В городской библиотеке, когда он брал читать очередной том Шекспира, библиотекарша спрашивала: «Мальчик, ты хоть понимаешь, про что написано в этих книгах?» Он не просто понимал, а сравнивал с тем, что происходило вокруг него. Действительность превзошла страсти шекспировских трагедий. Возвращение в освобождённый Минск стало для мальчика настоящим шоком. Через много лет художник скажет, что его не интересуют новостройки и новые вещи. И дома, и предметы должны иметь биографию. А старая стена с осыпавшейся штукатуркой интереснее, чем сделанный из современных материалов небоскрёб…
– Художником я стал случайно. Поступил в индустриальный техникум, через полгода бросил. Приятель увидел мои рисунки и предложил поступать в художественное училище. Правда, поступил в него с третьего раза. А вот работать мечтал в цирке акробатом. У меня был замечательный партнёр, мы с ним довольно сложные номера показывали. Выступали много на разных концертах, а мечтали о цирковой арене. Занятия в училище я пропускал, уезжал на соревнования. А потом, на четвёртом курсе, что-то во мне произошло. Были на соревнованиях в Ленинграде, а потом ехали через Москву. Я сходил в «Третьяковку» и там увидел картину Николая Ге «Что есть истина?». Меня эта картина поразила… Ослепительное солнце, Христос в тени, и его отблеск на Пилате. И тогда во мне что-то начало меняться… Я ведь Евангелие не знал. И сюжета библейского не понимал. Но тот контраст света и тени потряс…
Он мечтал стать живописцем. А поступил в Белорусский государственный театрально-художественный институт на графику. И там почувствовал, что такое условная форма, как красиво работает линия. После учёбы Арлен Михайлович занялся оформлением книг Купалы, Шамякина, Короткевича, Адамовича, Войнич, Андерсена, Гусовского, Пташникова. Параллельно создавались большие станковые серии «Город и люди», «Мастера». За циклы офортов «Партизаны» и «Купалиана» в 1972 году Кашкуревич был удостоен Государственной премии Белоруссии.
Но, пожалуй, свои главные работы художник выполнил позже, в 1980–1990-е годы. Именно в это время Арлен Михайлович создал иллюстрации-интерпретации к «Фаусту» Гёте, «Песни песней» Соломона, «Новому Завету», «Евгению Онегину» Пушкина, циклы по мотивам исландского эпоса «Эдда» и «Эта милая городская жизнь…». А ещё – трагические листы, навеянные Чернобылем, романтичные – по поэзии Поля Верлена.
Кашкуревича нельзя назвать в традиционном смысле иллюстратором. Он творит параллельно с писателем, становясь его соавтором. А начало творческого пути Арлена Михайловича выпало на конец 50-х годов, когда в искусстве господствовали парадно-пропагандистские тенденции соцреализма. Нелёгкое время для проявления самостоятельного творческого мышления, развития индивидуальности. Тем не менее Арлен Кашкуревич шёл своим путём.
Вспомним хотя бы «Песню о зубре» Миколы Гусовского. Кашкуревич не из тех, кто изображает историю Беларуси поверхностно, он видит её изнутри. Он художник истории и современности. Романтик и реалист. Он умеет передавать колорит эпохи. Отличается силой проникновения в историю, в её древность, в её средневековье, в её недавний день. Возьмём в руки маленькую, изящную, квадратную по формату книгу Янки Купалы «Курган», оформленную художником в конце 1960-х. Здесь всё, начиная от суперобложки, «так подчинено мысли, что мне, человеку, призванному «судить не свыше сапога», то и дело хочется традиционным славянским жестом полезть в затылок», писал Владимир Короткевич. Запоминается терновый венок вокруг названия, мрачный средневековый мир, гусляр, который один не побоялся вступиться за обездоленных. Вот он – на графическом листе художника. С вознесённым вверх лицом, с руками, которые ведали каторжный труд народного певца.
А «Хатынская повесть» Алеся Адамовича… За иллюстрациями Арлена Кашкуревича чувствуется не экскурсия, когда приезжие наводняют сожжённую когда-то фашистами Хатынь, а момент тяжёлых раздумий, когда людей почти нет и каждый может наедине с собой или с ближайшим другом подумать об этой страшной народной трагедии. Художник сумел передать всё это в своих иллюстрациях. Причём так, как это мог передать только тот, кто сам изведал боль.
– Лучше, когда между писателем и художником, иллюстрирующим книгу, идёт спор, ведётся диалог. Вот в книгу Алеся Адамовича «Каратели» я привнёс своё мироощущение из «Фауста». Ведь и там тема ответственности, совести. Адамович видел ценность того, что я предлагал, и соглашался…
Вспоминаю серию его офортов на темы одиночества и старости. Ласковый средиземноморский ветерок любовных песен царя Соломона сменился промозглыми осенними порывами, срывающими с ветвей последнюю листву. Этот стылый ветер раздувает полы чёрных, глухих пальто, выстуживает тела стариков, затерявшихся в одиночестве на этих рисунках. Ветер почти осязаем, его стон слышен и ощутим, он сбивает с ног, срывает головные уборы, развевает седые, ослабшие волосы. И вместо кучерявых, замысловато завитых виноградных лоз – оголённые, озябшие голые ветви. Вместо обнажённых юных тел – тяжёлые, окатанные ветром, округлые тёмные силуэты. Старость, старость – и никакого просвета, никакой надежды… Только длинное, бесконечное одиночество и безысходность. Я знаю: прерогатива старости – мудрость и успокоенность. Но в фигурах стариков на рисунках Арлена Кашкуревича не было успокоенности, были растерянность, недоумение и робость.
Большая станковая серия листов с ироничным названием «Эта милая городская жизнь…», естественно, о городе. Город для Кашкуревича – это сложный организм, жёсткая структура, которая странным образом организует в своём чреве поведение людей – как бы по строгим стрелкам-указателям и дорожным знакам. То есть человек в этом чреве становится винтиком. И в итоге в этой насыщенной жизни, в этой суете сует он бесконечно одинок. Город собирает людей в единую массу и их же разделяет. Поэтому так неуютно чувствует себя герой листа «Человек в лифте» – будто в камере-одиночке. Лист «Перекрёсток» – сгусток энергии, которая вот-вот взорвётся! Но остановка запрещена… «Час пик» – люди в лифте вместе, но какие одинокие и отрешённые друг от друга их лица! Стремительная «Прогулка»: высокие дома, автомобили, дог с хозяином на прогулке. А в звёздном небе – птичьи перья. Эти перья не раз встречаются в творчестве Кашкуревича. Кстати, первый вариант «Прогулки» был такой: бежит человек с собакой, ничего не замечая вокруг, а там, в небе, падает Икар, как у Брейгеля, где ни природа, ни люди не принимают участия в трагедии человека. Однако Кашкуревич отошёл от первоначального замысла и «стёр» своего Икара с офортной доски, а вместо него поместил эти самые перья как символ того, что где-то что-то произошло: не то трагедия, вселенский взрыв, не то ястреб схватил голубя. Так или иначе, но никому нет дела до происходящего…
Творчество Арлена Кашкуревича – заметное явление в искусстве Беларуси, графические работы мастера нашли признание и успех не только на постсоветском пространстве, но и за его пределами.