Мария Коленова
Русская классика – не музейный экспонат под стеклом, а живой организм, пульсирующий в такт времени. Но как достучаться до поколения, чье внимание рассеяно между сторис и клипами? И как классические тексты адаптируются разными медиа? Об этом (и не только) — вдохновившись смелой имиджевой компанией «ВТБ — это классика», которая решительно преобразует сюжеты из русской литературы, — много рассуждали на главной сцене Книжного фестиваля «Красная площадь».
Открывая дискуссию в первый день фестиваля, писатель, литературный критик, журналист Павел Басинский точно обозначил парадокс: «Нигде в мире литературная классика не актуализируется до такой степени, как у нас. "Евгений Онегин" написан 200 лет назад, но воспринимается так, будто его написали вчера». И тут же развеял миф о неприкосновенности классики: «Это здорово, когда ее бесконечно интерпретируют. Это значит, что она не покрывается архивной пылью». Режиссер Марина Брусникина поддержала эту мысль, сняв барьер между эпохами: «Для меня нет разделения на классику и современность. Если в "Войне и мире" есть темы, которые меня волнуют сегодня, — это мой материал».
Но читают ли дети классику? Или необходимо искать новые ключи: комиксы, игры, песни, театральные постановки и перформансы? Сталкиваются ли при этом цели создателей, тревоги педагогов и запросы детей? Давайте разбираться.
Нужно ли переосмыслять классику?
Зачем вообще перекладывать вольно раскинувшийся сюжет Толстого на прямолинейный сториборд комикса или превращать роман Достоевского в интерактивную новеллу? Для практиков ответ очевиден: это мост к новой аудитории. Денис Лопатников, специалист по комиксам, руководитель Центра рисованных историй РГБМ, видит в них инструмент привлечения новой аудитории: «Интерес к классике у комиксистов понятен, потому что через нее проще привлечь внимание. Эти истории близки, с ними хочется столкнуться. Опять же, молодёжь близка к комиксам, и через них проще донести идеи классиков». Но он сразу очерчивает границы: «Но это не замена литературе — это отдельная форма искусства. У классики есть интерпретации и адаптации. Обычно в комиксах классику стараются не трогать с точки зрения сюжета, а всё-таки обрабатывать с точки зрения визуала. То есть здесь интерпретация ведётся с точки зрения художника. Как он может представить современное прочтение в визуальной форме? А сам сюжет стараются максимально оставить классическим. И это, с моей точки зрения, очень правильно».
Гейм-дизайнер, арт-директор и эксперт в области motion-дизайна и анимации Егор Томский предлагает более радикальный, но прагматичный современный подход: «Дети сегодня почти не смотрят мультфильмы, они играют в игры. Если через игру они узнают о Пушкине — это уже хорошо». Его идея игры — экшен-слэшер «Царевна» по «Сказке о царе Салтане» с балериной Большого театра в роли Царевны-Лебедь — яркий пример такого вовлечения: «В процессе разработки и демонстрации игры мы столкнулись с тем, что молодёжь и взрослые так или иначе тянутся к классическому искусству, но пойти в театр для них «зашквар». И прочитать книжку – это не то, что бы они хотели бы. Поэтому игра здесь как раз и выступает связующим звеном между классикой и современностью».
Педагоги, особенно молодые, видят в адаптациях прежде всего образовательный потенциал, инструмент мотивации и понимания. Молодая московская преподавательница литературы Анна Короткова на собственном опыте ощутила силу музыки: «В свое время мое увлечение Анной Ахматовой случайно наложилось на выход альбома — трибьюта её поэзии. Так я смогла быть с автором постоянно и выучила не один ее текст». Своим ученикам она тоже предлагает этот путь: «Для многих взаимодействовать с музыкой проще, чем с текстом, поэтому такой подход оказывается более эффективным». Учитель литературы Никита Егоров вносит важный нюанс в разговор о месте адаптаций в обучении: «Я стараюсь использовать современные адаптации, но не как первичный опыт знакомства с текстом. Здорово сопоставить исходный текст и интерпретацию, посмотреть, в чем отличия, но уже после знакомства с оригиналом».
А что же конечные потребители – дети? Для них адаптации – это прежде всего способ сделать сложное доступным и интересным. Победительница Всероссийской олимпиады школьников по литературе Виктория Серова признает их ценность как дополнения: «Я думаю, прям проходить отдельные темы по комиксам — плохая идея, но “на элективе” (т.е. выборочно – ред.) использовать — да. Как рецепция классики в современной культуре подойдет отлично». Девятиклассница Лиза видит в комиксах визуальный ключ к пониманию: «Я была бы рада, если бы комиксы по классике использовали на школьных уроках! Они помогают осмыслить текст визуально, посмотреть на него как на что-то реальное и осязаемое».
Верность тексту vs Свобода интерпретации
Но как далеко можно зайти в переосмыслении? Этот вопрос неизбежно вызывает самые жаркие споры. Создатели новых форм часто вынуждены идти на смелые решения. Писатель и сценарист Алексей Гравицкий, адаптируя «Евгения Онегина» для экрана, столкнулся с фундаментальной проблемой формы: «У Пушкина на весь роман — два с половиной диалога. Все остальное — описания, рассуждения, лирические отступления. Как это перенести на экран?». Его решение – перевод поэзии в прозу – вызвало дискуссии, но было оправдано задачей. Павел Басинский привел пример потери сути при буквальном, лишённом контекста переводе: «В английской киноверсии Татьяна говорит Онегину: "Ты понимаешь, я замужем". Весь смысл ее фразы потерян». Алексей Гравицкий согласился: «Англичане сделали хороший фильм, но он ментально не русский».
Денис Лопатников подчеркивает принципиальную множественность трактовок как суть классики, противопоставляя ее советскому догматизму: «В советской школе учили, что автор имел в виду только одно. Но у каждого читателя — своя версия. Классика тем и ценна, что ее можно читать по-разному». Егор Томский же, предлагая формат визуальных новелл для «Преступления и наказания» (это интерактивный комикс, где пользователь выбирает варианты действий) или даже симулятор свиданий по «Войне и миру», скорее иллюстрирует безбрежность возможностей, чем готовое решение, наталкиваясь на вопрос о сохранении авторского замысла.
Педагоги, работающие с текстом напрямую, более осторожны в вопросе допустимости вольностей. Преподавательница литературы Софья Семёнова указывает на изначальную субъективность любого жизнеописания: «Мне кажется, что здесь многое зависит от формата восприятия. Нужно понимать, что такая вещь как биография, всегда довольно субъективна: ее можно преподнести по-разному, поэтому важно искать баланс, особенно когда речь идёт о биографических комиксах, рассчитанных на подростковую аудиторию. В общении с младшими подростками я замечаю, что многие из них действительно читают комиксы. Поэтому, если такой формат позволил бы сделать школьный урок более интересным, то почему не пойти навстречу? Мне кажется, здесь в этом плане все средства хороши». Ее подход понятен: главное – не исказить суть произведения или характер личности до неузнаваемости и не подменить оригинал.
Ученики, как ни странно, демонстрируют зрелый взгляд на проблему. Капитолина, выпускница гуманитарного класса, четко разделяет форматы: «Сложность восприятия зависит от самой «классики». Толстой вообще несложно читался, например. Я обожаю длинные витиеватые описания, да и философские рассуждения тоже было интересно почитать. Ещё мне нравились «Отцы и дети», «Преступление и наказание» и прочие книжки, которые подкармливают юношеский максимализм. Однако, мне кажется, я вообще настоящих целей автора не поняла. Мы целиком по комиксам ничего не проходили, а как дополнительный материал нам советовали комикс по «Преступлению и наказанию». А компьютерным играм, мне кажется, не место на уроке литературы, скорее как внеклассное углубление в произведение».
Ключевой вопрос: достигают ли адаптации своей цели? Помогают ли они полюбить классику, понять ее? Практикующие молодые педагоги видят положительный эффект, особенно от музыкальных интерпретаций. Анна Короткова отмечает их дидактическую ценность: «Если песня сделана с уважением к оригинальному тексту, то в ней сохраняется размер и ритм. Тогда музыка помогает прочувствовать, а следовательно и запомнить то, что обычно кажется скучным или попросту лень учить».
Мнения детей подтверждают эффективность удачных адаптаций. Лиза, для которой чтение классики — тяжёлый труд, но и глубокое переживание, высоко ценит песни, положенные на поэзию: «Я очень люблю слушать песни на стихи поэтов, увлекаюсь творчеством Мандельштама. Слушала многие песни на его стихи, мне кажется, это очень полезно, потому что помогает выучить стихотворение без особых усилий». Она же видит в комиксах не только приманку, но и аналитический инструмент: «Еще в комиксах автор может выделить какую-то не очевидную деталь, тем самым обратив на нее внимание читателей».
Классика в движении
Споры о границах допустимого в интерпретациях будут продолжаться. Но итог дискуссии на «Красной площади» и мнения с педагогической фронта и из школьных классов сходятся в главном: классика жива, пока ее читают, смотрят, слушают, играют и – самое главное – обсуждают. Алексей Гравицкий напомнил простую истину: «Это писали живые люди про живых людей. Интерпретировать — не значит осквернять». Павел Басинский добавил исторической перспективы: «Пушкинский "Дубровский" — это "Ромео и Джульетта" на русский лад». Но ведь и Шекспир не сам придумал «историю двух благородных влюблённых». Марина Брусникина поставила точку, предостерегая от замораживания искусства: «Если мы начнем говорить, что классика неприкосновенна, мы придём к тому, что искусство закончилось на наскальных рисунках».
Комиксы, игры, мюзиклы, песни — это не замена глубокому чтению. Это новые, дополнительные пути. Пути, которые, как надеется педагог Никита Егоров, ведут к главному: «Всё, что новое, почти всегда крутое и интересное. Главное — знать первоисточники, читать, сопоставлять и получать от этого удовольствие». Пока есть те, кто ищет новые пути — от смелых гейм-дизайнеров до вдумчивых школьниц — классика будет дышать полной грудью, не боясь архивной пыли.
P.S. Пушкин без пушкинистки?!
В третий, пушкинский день фестиваля, 6-го июня, на главной сцене прошла дискуссия, озаглавленная «Пушкин без пушкинистики?!». Ее участники — трое писателей и два художника — прилюдно искали ответ на вопрос: зачем они, не будучи академическими филологами, пишут и рисуют Пушкина и о Пушкине? Ответ прост: потому что хочется и потому что о Пушкине… мало знают.
Под конец ведущий, Михаил Визель, пользуясь случаем, спросил у Полины Бояркиной, которая вообще-то «в жизни» как раз филолог академический, как движется у ее коллег по Институту русской литературы работа над колоссальным проектом Пушкин.Digital. «Вы не боитесь, что, когда все пушкинские материалы окажутся оцифрованы, народные пушкинисты вас потеснят?» – провокационно спросил Михаил. «Не боюсь! – отрезала Полина. – Я за свободное распространение информации».